Изольда Великолепная
Шрифт:
– Замок строить.
– А свадьба?
На коленки налип песок. И на руки тоже, на шею, всюду только песок… я пытаюсь стряхнуть, но руки становятся тяжелыми. И Настька говорит чужим голосом – сладкое какао на молоке:
– Нельзя.
– Отпусти, – это не Настька, и мне жаль, что нас прервали. Я ведь до сих пор не извинилась, а ведь должна была. Я трусиха. И теперь умру.
– Нет, Иза, не умрешь.
Когда совсем плохо, Кайя носит меня по комнате. Плохо почти всегда, а комната такая маленькая.
– Похоронишь меня на берегу?
– Нет.
– Почему?
– Потому что ты не умрешь.
Голос больше не шоколад, скорее крепкий арабский кофе. Но мы же оба знаем, что шансов у меня почти нет. Я взрослая и родилась в мире, где не слышали про мурану. У меня нет того иммунитета, который защищает местных жителей. И нет другого, свойственного Кайя.
Жаль, что вся сказка так быстро закончилась. Я почти втянулась.
– На берегу, – в конце концов, хотя бы могилу я имею право выбрать? – Там, где мы встретили паладина. Урфин знает. И еще цветы… я не люблю лилии. Не высаживай их.
– Иза, ты говоришь глупости.
Сердится. Он начинает рычать, когда сердится, только сам не слышит. Рык рождается в груди, заглушая звук сердца. Но меня не пугает.
Как Кайя в принципе можно бояться?
– А вот розы – люблю. Но там они вряд ли приживутся. Почва каменистая. Хотя… – меня осенила идея, показавшаяся гениальной. – А если розы поставить в горшках? В Замке ведь найдутся большие горшки? Да! Белый куст и красный. Потом они разрастутся и потянутся друг к другу. По-моему, это очень красиво – розы над обрывом.
Я задумалась, представив собственную могилу. Надо будет еще и статую попросить. Ангелов здесь нет, с меня что-то внятное ваять уже поздно. Но вот милую девушку, которая словно бы смотрит вдаль… и лавочку. Кто-нибудь станет меня навещать и предаваться томительным размышлениям под сенью моих розовых кустов. Главное, чтобы розы не обрывали.
– Изольда, – вкрадчиво произнес Кайя, и нынешний тон – жареный миндаль и шоколад белый, который я недолюбливаю за его непохожесть на шоколад – мне очень не понравился. – Я тебя похороню в семейном склепе.
– Там нет моря?
– Признаться, когда его строили, то не учли, что море может понадобиться.
Они не учли, а мне теперь страдать. И вообще, склеп – это что-то мрачное, сырое. С мертвецами. Ну, конечно, я тоже не слишком живой буду, но все равно… не хочу склеп!
– Если тебя это утешит, то похороны будут пышными.
Воображение представило меня, возлежащей среди роз – пусть гроб наполнят ими – в белом подвенечном платье… ах да, его еще не сшили. Но ведь сошьют! Во исполнение последней воли Нашей Светлости… подданные рыдают, вспоминая меня добрыми словами.
Разум внес небольшую поправку – рыдания исчезли. Добрые слова тоже.
– Ты будешь очень красива в том золотом платье…
– Ты не посмеешь!
– Сомневаешься? – насмешка. Нельзя насмехаться над больными! Умирающими даже! Но у Кайя имелось собственное мнение. – Конечно, лицо придется маской укрыть, но я думаю, что парик и платье отвлекут внимание от этой несущественной детали.
Маска? Несущественная деталь? Парик? И платье?
То проклятое платье, которое давно следовало изрезать на клочья?!
– Кринолин в гроб не влезет, – мстительно заметила я, но Кайя парировал:
– Гроб возьмем побольше. Ну или придавим чем-нибудь тяжеленьким.
Ага, крышкой. Нет уж, спасибо. Если он и вправду так со мной поступит, то я восстану и буду приходить к нему по ночам, завывая и звеня позолотой.
– Иза, ты просто не умирай.
Легко ему говорить…
День первый.
Второй. Третий и четвертый. Кайя путается, до того они похожи друг на друга. Перемены должны быть, но перемен не было.
Сыпь распространилась по телу, но и только. Цвет ее оставался прежним – гнойно-желтым.
Без крови. Главное, что без крови.
Ее и так почти не осталось.
Всякий раз вскрывая вены, Кайя убеждал себя, что этот раз – точно последний. И жар спадет.
Держался.
Пятый и шестой. Седьмой. Изменений нет.
Кайя снова заперт, старые шрамы зудят, но эти стены головой не прошибить. Сейчас он и близко не представляет, что именно надо делать.
На глаза попадается лист бумаги. Кайя не рисовал уже… давно.
…и снова берег. Желтая лента вдоль синей. Замок. Настька.
– Не приходи сюда, – говорит она, выливая воду в ямку. Песок чернеет, и Настька руками вымешивает его, как тесто. – Лучше там будь.
– Я… я хотела попросить прощения.
Сажусь рядышком.
– Я тебя предала. Дважды. И я бы все исправила, но не знаю как…
– Ты исправила.
– Нет, тот человек…
– Он тоже умер. Давно уже, – Настька вытирает пот со лба, оставляя грязевые разводы. – Не сиди здесь. Тебе туда надо.
Я пытаюсь уйти, но не знаю куда. Берег, берег… верба полощет зеленые листья. И снова берег с Настькой. Замок почти достроен. А у меня в кармане разноцветные стеклышки лежат.
– Держит, – признаюсь я.
– Извини.
– Я умру?
– Не знаю, – я не поняла, кто из этих двоих – Настька или Кайя – мне ответил.
Отвратительная честность.
Но река исчезла. Зато я вижу комнату. Цвета резкие, до головной боли – ее мне только для полного счастья и не хватает. Я в кровати. Кайя… рядом. Сидит на полу, опершись на угол камина. На колено положил доску и что-то увлеченно пишет.