Израильская литература в калейдоскопе. Книга 1
Шрифт:
В комнате, выходившей на серые поля, Виктория попыталась разобраться в своих чувствах. Годы молчания приглушили свойственную ей резкость, вместе с тем, она уже знала, что не притащит дочь за волосы в Иерусалим. Вдруг она увидела свое поведение как бы со стороны: пришла и раскричалась во все горло, не помня себя, очутилась около двери, и во рту пересохло.
— Почему тебе понадобилось полгода, чтобы выбраться сюда? — спросила Ривка.
— Твой отец не хотел, чтобы я поехала.
— А ты? У тебя нет своих желаний? — И она не нашла,
Когда Дуби зашел за ней, чтобы идти вместе в столовую, она все свое негодование перенесла на него, но сердце ее уже было с ним, и это тоже усиливало ее раздражение.
— Что это такое — Дуби? Что за имя такое? — Досада порождала ее слова.
— Это Дов, в честь имени отца моей матери. Немцы убили его во время войны.
— Но это имя хорошо для ребенка — Дов, — настраивала она свое сердце против него.
— Мне не мешает, — он пожал плечами, потом остановился и сказал с шутливой серьезностью:
— Но если Вам мешает, я завтра поменяю его.
Она с трудом сдержала смех.
Вечером они вдвоем сидели за одним столом, и оба смотрели на Ривку, как будто она одна в огромном зале, обходит людей с раздаточной тележкой и спрашивает, что они хотят выбрать.
— Хотите выпить еще что-нибудь, мама? — услыхала Виктория его вопрос и возмутилась:
— Ты называешь меня мамой. Какая я тебе мама?
— Мне до смерти хочется, чтобы Вы были моей мамой.
— Вот как? И кто же тебе мешает? — спросила Виктория. В ее голосе появилась шаловливость сестры Сары.
— Ваша дочь.
— И как же она тебе мешает?
— Она не хочет стать моей женой.
— Моя дочь не хочет выйти замуж. Это ты мне говоришь?
— Именно.
В голове у нее вертятся еще и другие слова из того, что он говорил. Он начал рассказывать ей про яблочный сад, который вырастил около входа в кибуц. Американский ученый, культивирующий яблони в пустынях Невады, в Америке, прислал ему особенные семена. Их сажают в жестяные коробки, заполненные органическими отходами, и из семечка вырастает деревце размером с грудного ребенка. У него маленькие корни, иногда оно зацветает уже летом и приносит плоды, как дерево из Эдема.
— Яблоня любит холод, — объяснял он, в то время как глаза обоих неотрывно следовали за Ривкой, — и на ночь нужно поднимать укрытие из пластика, позволяя проникнуть холоду пустыни, с зарей же — возвращать укрытие на место, чтобы удерживать холодный воздух и не давать доступа теплу.
— В самом деле, — пробормотала она, слушая эти его слова и обдумывая сказанное им ранее. И в это время кто-то подошел к ней и спросил:
— Вы мама Ривки? Честь Вам и хвала, что у Вас такая дочь, — и ее сердцу вдруг стало тесно в груди.
И тогда ей вспомнилось нечто, пришедшее из прежних времен и другого пространства. Ей было пятнадцать лет.
По субботам в синагоге она обменивалась взглядами с Моше Элькаямом, сыном ювелира, а потом опускала глаза. В женском отделении синагоги она
Вечером, в одиночестве провожая ее в комнату, Ривка спросила:
— Ты ведь приехала вернуть меня в Иерусалим, верно?
Мать предпочла не отвечать, но через некоторое время передумала и сказала:
— Не делай глупостей.
— Я знаю, чего хочу.
— Твоя тетя тоже знала, когда была в твоем возрасте. И посмотри, какая жизнь у нее сейчас. Она переходит из дома в дом, словно кошка.
— Не беспокойся обо мне.
Виктория собралась с духом:
— Он сказал мне, будто бы ты не хочешь выйти за него замуж, это правда?
— Он так сказал тебе?
— Правда или нет?
— Правда.
— А почему?
— Я еще не уверена.
— И где же ты этому научилась?
— У тебя.
— Как это? — изумилась Виктория.
— Я не хочу жить, как вы с отцом.
— Как?
— Без любви.
— Опять любовь! — Она с силой хлопнула обеими ладонями по бедрам так, что они дрогнули. Жест негодования без гнева. Между тем они подошли к двери. Еще некоторое время Виктория раздумывала, сидя на кровати, застеленной вышитым покрывалом, потом услышала собственный голос, спрашивающий:
— А вечернюю молитву «Шма» ты произносишь перед сном?
— Нет.
— Не говоришь «Шма»?!
— Лишь иногда. Тихонько, так, что сама себя не слышу, — сказала Ривка, рассмеялась, поцеловала мать в щеку и добавила, как если бы успокаивала свою дочь:
— Не пугайся, если услышишь вой шакалов. Спокойной ночи.
Напротив лишенных растительности песчаных холмов, тянущихся в темноте за окном в виде расплывчатых линий, как будто на картине в раме, Виктория с большим усердием произнесла молитву за них обеих, и на ее сердце было тяжело по одной причине и легко — по другой: «… пусть не тревожат меня мысли мои, и дурные сны, и греховные помыслы; и пусть ложе мое будет совершенным пред Тобою, и верни свет глазам моим…»
А ночью ей приснился сон.
Во сне мужчина подходит к белым шторам, и она видит его со спины. Он отодвигает штору, и перед ним деревья райского сада: дерево жизни и дерево познания, и еще деревья, приятные на вид, в жестяных коробках с органическими отходами. Мужчина приближается к яблоне, на которой висят плоды, и одно яблоко падает и катится прямо ему в руки; вдруг оно уменьшается, превращаясь в зернышки. Виктория вглядывается и видит: драгоценные камни, золото и серебро пересыпаются горстями между его белыми пальцами. Внезапно мужчина поворачивается лицом, и это Моше Элькаям с огненными волосами, сын ювелира.