Изумруды пророка
Шрифт:
– Адаль!.. Посмотри!.. Я что-то нашел!
Археолог рванулся ему навстречу, с алчным блеском в глазах выхватил из рук свиток и принялся внимательно рассматривать его.
– Слава богу, ты не стал развертывать этот свиток! Он такой древний, что это потребует особых предосторожностей...
– Скажи-ка, а тебе – специалисту по древневосточным языкам – знакомы эти письмена?
– Пока не понимаю. Думаю, что скорее всего это арамейский – язык, на котором говорил Христос... Сэр Перси, конечно, скажет нам, что тут на самом деле. Где ты его нашел?
– Пойдем покажу.
Археолог
– Этот свиток находился в глиняном кувшине. Надо его вытащить, но очень осторожно. Может быть, там есть и другие...
– Думаешь, это важная находка?
– С точки зрения археолога? Еще бы не важная! А если иметь в виду то, чем мы с тобой занимаемся, – совсем другое дело... Но в любом случае – это несомненное доказательство присутствия здесь ессеев. Чтобы спасти от осквернения римлянами свои самые священные книги, им пришлось захоронить их таким образом... Они, так сказать, спасали свои сокровища. А мы попытаемся отыскать их...
– Как ты думаешь, изумруды могут быть среди этих сокровищ? – спросил Морозини, в голосе которого прозвучала слабая надежда.
– Если бы речь шла об обычных драгоценных камнях, даже самых сказочных, я бы, не колеблясь, сказал «нет», потому что у ессеев царили суровые нравы, они презирали земные блага. Но если речь для них шла о предметах божественного происхождения или, по крайней мере, священных, тут могло быть и иначе. Во всяком случае, я с такой уверенностью «нет» не скажу... За работу!
Однако трудиться им пришлось недолго. Стемнело, наступила ночь, а кроме того, они очень устали за день. Рассудительный Адальбер решил отложить продолжение раскопок на завтра. Они скромно поужинали остатками жаренного на углях козленка, маслинами и финиками, потом археолог, как обычно, сразу же рухнул на свою походную постель и захрапел, а Морозини закурил последнюю за день сигарету и принялся рассматривать ночное небо. Но усталость взяла свое, и он, вытащив свой матрас наружу, как чаще всего делал здесь, улегся спать под звездами...
Подсознание – или, может быть, это было столь присущее ему шестое чувство, чувство опасности, не раз его выручавшее в чрезвычайных обстоятельствах, – внезапно разбудило князя. И не зря. Рядом с собой он различил неясный силуэт человека, стоявшего на коленях. Зато кинжал, который тот занес над ним с несомненным намерением вонзить оружие в грудь спящего, был виден вполне отчетливо, его сталь сверкала в холодном свете полной луны. Альдо увернулся от удара, вскочил на ноги и навалился на нападавшего, пытаясь обезоружить его. Под руками Альдо скользила пахнущая ладаном ткань, тело агрессора оказалось весьма гибким, а формы ничуть не напоминали мужские... Силы были неравны, и борьба оказалась короткой, но женщина выскользнула из рук князя и собиралась было удрать, когда он схватил ее за щиколотку. Потеряв равновесие, незнакомка упала на землю, и Альдо, прижав коленом ее вздымавшуюся грудь, свободной рукой отбросил с лица женщины прикрывавшую его ткань. Лицо, которое ему открылось в серебряном свете луны, было красивым, черты его тонкими и правильными, но оно явно не принадлежало юной девушке. Это было лицо женщины лет сорока – сорока пяти, явно не вкушавшей сладостной жизни гарема. Тело, которое он придерживал, чтобы пленница не вырвалась и не убежала, было нервным и сухим, как у горной козы. Глаза показались Альдо огромными: два сумрачных озера, в которых мелькали молнии.
– Кто ты? – спросил Морозини на своем весьма неважном арабском. – Почему ты хотела убить меня?
Вместо ответа она плюнула ему в лицо. Такой поступок заслуживал хорошей пощечины, но что-то удержало от нее князя, что-то кроме того, что перед ним была побежденная женщина. Может быть, он угадал ее знатное происхождение?..
– Не стоит так вести себя, – только и заметил он, выворачивая себе шею в надежде вытереть о рубашку влажную щеку. – Впрочем, можешь и не отвечать на первый вопрос: я знаю, кто ты. Тебя зовут Кипрос, а прозвали Набатеянкой. Так или не так?
– Лучше говори с ней по-гречески, – спокойно посоветовал только что подошедший Адальбер, которого, должно быть, разбудил шум борьбы.
– Я не говорю по-гречески, разве что на языке Демосфена, благодаря моему дорогому наставнику...
– Думаю, это подойдет. Набатеи когда-то говорили на арамейском наречии, но постепенно перешли к языку Гомера, потому что так оказалось удобнее для торговли. Слушай, а могу я предложить тебе позволить ей встать? Понимаешь, в таком положении ей трудновато поддерживать беседу...
– Если я ее отпущу, она сбежит. Ты себе не представляешь: это настоящий угорь!
– Ну, все-таки...
Морозини подчинился и нехотя освободил свою пленницу. Адальбер протянул ей руку и произнес по-гречески какое-то приветствие, которое удовлетворило ее, потому что женщина улыбнулась и приняла предложенную ей помощь. Она гибким движением поднялась и стояла теперь перед ними с таким надменным видом, что Альдо сразу же понял: первое впечатление его не обмануло. Эта женщина в истоптанных сандалиях, одетая в потрепанную серую тунику и нищенского вида покрывало, выглядела так, словно сама была княгиней. Она немного помолчала, потом спокойно забрала у Альдо свой кинжал и засунула его за пояс.
– Надеюсь, вы не станете ждать от меня извинений, – сказала она на таком чистейшем французском, что Альдо с Адальбером вытаращили глаза от удивления.
– Вы говорите на нашем языке? – наконец выдавил из себя ошеломленный Адальбер.
– С детства, когда я жила в Ливане... Могу ли я узнать, кто вы такие?
Все еще несколько обалдевший Адальбер представился сам и представил своего друга, причем сделал это так по-светски, словно они находились в гостиной, а не на пустынной скале, возвышавшейся над берегом Мертвого моря.
– Что ж, мне очень жаль, – сказала женщина. – А я приняла вас за грабителей, за таких же разбойников, как этот Халед и его сыновья, – ведь это они доставили вас сюда...
В отличие от Адальбера, Морозини не желал складывать оружие. Ему казалось, что для женщины, которая наверняка убила бы их обоих, если бы он вовремя не проснулся, подобное раскаяние звучит несколько неискренне.
– Довольно странное заявление. Эти, как вы выражаетесь, разбойники настроены по отношению к нам куда более дружелюбно, чем вы.