Изверги-кровососы

Все однажды началось с того, что один приятель помогал мне переезжать. Как у многих писателей, мебели у меня немного, зато книг — тонны. В общем, закончив кантовать четвертую коробку, подписанную «книжки про вампиров», приятель сказал:

— Знаешь, тебе самому книжку про вампиров надо написать. Теорию ты освоил.

Точнее не скажешь. Выяснилось, что за несколько лет до этого я сочинил и прочитал по радио историю про парня, который зовет на свидание девушку, а обнаружив, что она вампир, не вгоняет кол ей в сердце, а запихивает в морозильник — пока не решит, что с нею делать дальше. С этого я и начал — с рассказа о сравнительно обычном пареньке, который влюбляется в вампиршу. А потом я задумался и о самой вампирше.

Мне — как и, я уверен, вам — стало интересно: отчего это вампиры всегда такие ухоженные, но ни один, похоже, никогда не принимает ванну и не стирает белье? Как получается, что они вылезают из могил и сразу точно знают, что им делать? А если у вампира после смерти ровно те же сомнения, что были и при жизни, но он или она инструкций не получают и не знают, как о себе заботиться и чем кормиться? И почему вампирши обязательно брюнетки? Почему не рыжие?

Я решил, что кому-то пора заняться этими животрепещущими вопросами, потому и написал эту книгу. По ходу дела стало понятно, что сочинять ее очень весело. Надеюсь, так же весело будет и вам — с читательского конца.

Автор благодарит тех, кто помогал ему при изысканиях и в написании «Извергов-кровососов»:

— Марка Джозефа и Марка Эндерсона за помощь в изысканиях в Районе Залива;

— Рашелл Стамбал, Джин Броди, Лиз Зьемска и Ди Ди Лихтфусс за тщательные читки и здравые предложения;

— моих редакторов Майкла Корду и Чака Эдамза за чистые руки и самообладание;

— и моего агента Ника Эллисона за терпение, наставления, дружбу и трудолюбие.

Закат окрасил пурпуром великую Пирамиду, пока Император с наслаждением испускал горячую струю на мусорный контейнер в переулке под нею. От залива взбирался низкий туман, змеился вокруг колонн и по бетонным львам, омывал башни, в которых управляли деньгами Запада. Финансовый район — еще час назад он бурлил реками мужчин в серой шерсти и женщин на каблуках; ныне же улицы, проложенные по затонувшим кораблям и отбросам золотой лихорадки, были безлюдны — и тихи, если не считать туманного горна, мычавшего за бухтой, как одинокая корова.

Император отряхнул скипетр от последних капель, передернулся, застегнул ширинку и оборотился к королевским гончим, преданно дожидавшимся его.

— Сирена поет сегодня особо печально, как полагаете?

Меньший пес, бостонский терьер, склонил голову и облизнулся.

— Фуфел, ты столь бесхитростен. Мой Город разлагается у тебя на глазах. Сам воздух в нем отравлен ядом, чада стреляют друг друга на улицах, а теперь еще и Чума эта, кошмарная эта зараза косит моих подданных тысячами — ты же мыслишь только о еде.

Император кивнул псу покрупнее — золотистому ретриверу.

— Вот Лазарю ведомо бремя нашей ответственности. Неужто потребно сгинуть, дабы обрести достоинство? Поди пойми.

Лазарь прижал уши и заворчал.

— Я оскорбил тебя, друг мой?

Фуфел зарычал и попятился от мусорного контейнера. Император обернулся: крышку медленно подымала бледная рука. Фуфел предупреждающе гавкнул. В контейнере воздвиглась фигура — волосы темны и взъерошены, в них запутался мусор, а кожа бела, как кость. Фигура выпрыгнула из контейнера и зашипела на песика, обнажив длинные белые клыки. Фуфел взвизгнул и спрятался за ногу Императора.

— Этого вполне довольно, — распорядился Император, нахохлившись, и заложил большие пальцы за лацканы ветхого пальто.

Вампир смахнул лист сгнившего латука с черной рубашки и ухмыльнулся.

— Я дозволю тебе жить, — произнес он, и голос его проскрежетал напильником по древнему проржавевшему железу. — Таково твое наказание.

Глаза Императора в ужасе распахнулись, но он не отступил. Вампир расхохотался, отвернулся и пошел прочь.

Когда вампир исчез в тумане, по загривку Императора пробежал холодок. Он сгорбился и подумал: «Только не это. Город мой умирает от чумы и отравы, а теперь еще и оно — эта вот тварь — бродит по улицам. Ответственность хватает за горло. Император или нет, но я всего лишь человек. Я слаб, как вода: мне спасать всю империю, а я прямо сейчас готов продать душу за ведерко зажаренной хрустящей курочки Полковника. Ах, но мои войска должны видеть меня сильным. Могло быть, наверное, и хуже. Я мог стать Императором Окленда».

— Выше головы, ребята, — рек Император своим гончим. — Если уж биться с этим чудовищем, нам потребуются силы. На Северном пляже есть булочная, коя вскорости будет избавляться от вчерашней выпечки. Идемте ж. — И он зашаркал по улице, размышляя: «Нерон тренькал на лире, пока его империя горела огнем; я же набью живот резиновым тестом».

Пока Император трюхал по Калифорния-стрит, стараясь уравновесить бессилие власти с видами на пончик в сахарной пудре, Джоди выходила из Пирамиды. Двадцать шесть, хорошенькая — той разновидности, которую мужчинам хочется укрыть потеплее фланелевой простынкой и чмокнуть в лобик, выходя из комнаты; симпатичная, но не красавица.

Минуя массивные бетонные контрфорсы Пирамиды, она поймала себя на том, что хромает от колготочного увечья. Вообще-то она не болела — эта стрелка, что бежала у нее по ноге сзади от пятки к колену, произведение грубого железного конторского ящика («Претензии, Э-Ю-Я»), который вдруг выскочил и укусил ее за лодыжку; но Джоди все равно прихрамывала — психологическая травма. Она думала: «Мой чулан с гардеробом начинает смахивать на инкубатор страусов. Пора уже либо повыбрасывать яйца „Ногайцев“, [1] либо загореть ногами и перестать носить нейлоновые колготки».

Но не загорит она никогда — по-настоящему просто не сможет. Она — зеленоглазая рыжая, с молочной кожей, от солнца она обгорает и вся идет веснушками.

В полуквартале от ее автобусной остановки подстегиваемый ветром туман победил, и Джоди пережила безоговорочную капитуляцию лака для волос. Аккуратные их волны по пояс растрепались и скрутились в неуправляемую рыжую накидку. «Здорово, — подумала Джоди, — опять вернусь домой, как Смерть, что слопала крекер. Курт очень обрадуется».

Она запахнула потуже куртку от промозглого холода, «дипломат» прижала спереди к себе, как школьница связку учебников, и похромала дальше. Впереди на тротуаре кто-то маячил у стеклянной двери маклерской конторы. Его силуэт в тумане очерчивался зеленым светом кинескопов изнутри. Она было решила перейти на другую сторону, чтоб не встречаться, да только через несколько шагов все равно придется возвращаться на остановку.