Изверги-кровососы
Шрифт:
— Может, он просто немного попутал, — предположил он. — Пошли поговорим с пацаном.
Когда в комнату мальчика ворвалась пара ядрено-синих рубашек для кегельбана тройного размера с вышивкой, набитых парой собственно завсегдатаев кегельбана столь же тройного размера, к тому же на пивном ходу, Томми опрокинулся со стула.
— Привет, па, — произнес он с пола.
— Сын, нам надо поговорить.
Следующие полчаса два мужика гоняли Томми в хвост и в гриву отеческой версией допроса кнутом и пряником, изображая злого и доброго следователей — ну, или, допустим, Джо Маккарти и Санта-Клауса. В ходе допроса установили следующее: да, Томми действительно нравятся девчонки и машины. Нет, он не член коммунистической партии и никогда им не был. И да, он собирается делать писательскую карьеру, невзирая на свою нехватку связей с АФТ-КПП. [4]
4
Американская федерация труда и Конгресс производственных профсоюзов, крупнейшее профсоюзное объединение США, создано в 1955 г.
Томми пытался ходатайствовать о карьере в беллетристике, но понял, что аргументы его бездоказательны (в немалой степени благодаря тому факту, что оба его допросчика были убеждены, будто «Отелло» — крик радости при встрече с женщиной). Его уже прошиб пот, и он было совсем смирился с поражением, но в отчаянии пульнул:
— А знаете, «Рэмбо» ведь тоже кто-то написал?
Томас Флад-старший и Харли Бусински с ужасом переглянулись. Откровение их поразило, потрясло и покоробило.
Томми гнул свое.
— И «Паттона» — кто-то же написал «Паттона».
Томми подождал. Мужики сидели бок о бок на его узкой кровати, покашливая и поерзывая, стараясь не встречаться с ним взглядами. Куда б ни посмотрели они, к стенам везде были прикноплены цитаты, написанные «Волшебным маркером»; повсюду лежали книги, ручки и пачки писчей бумаги; плакатами висели увеличенные фотографии писателей. В них вперялся Эрнест Хемингуэй, и блеск в глазах его как бы говорил: «Валили б рыбу ловить, ебилы».
Наконец Харли произнес:
— Ну, если хочешь быть писателем, тебе здесь нельзя.
— Прошу прощения? — осведомился Томми.
— Тебе надо жить в большом городе и голодать. Я Кафку от пюре не отличу, но прекрасно знаю: хочешь быть писателем — должен голодать. Ни шиша хорошего из тебя не выйдет, если не поголодаешь.
— Я даже не знаю, Харли, — вмешался Том-старший, не уверенный, что ему нравится перспективное отощание его и без того тощего сына.
— Кто в прошлую среду триста выбил, Том?
— Ты.
— И вот я говорю, что мальчишке надо ехать в город и там голодать.
Том Флад посмотрел на Томми так, словно его отпрыск стоял на крышке люка под виселицей.
— Сынок, ты уверен насчет писателя?
Томми кивнул.
— Может, тебе сэндвич сделать?
Если б не особо наглядный документальный телефильм о бомбе в Мировом торговом центре, Томми вообще-то поехал бы голодать в Нью-Йорк, но Том-старший не намеревался разрешать сыну «нарываться на шоблу террористов с полотенцами на бошках». И в Париже мог бы поголодать, если бы при беглом осмотре «Вольво» не обнаружилось, что машина не перенесет сырости перегона своим ходом. Так он оказался в Сан-Франциско, и хотя завтрак бы ему не помешал, цветы волновали его больше еды.
Томми подумал: «Надо просто посидеть здесь, посмотреть, кто их оставляет. Застать на месте преступления».
Но безработным он был уже больше недели, и среднезападная трудовая дисциплина вынудила его слезть с койки.
В душ он сходил в теннисках, чтобы ноги не вошли в соприкосновение с полом, затем надел лучшую рубашку и рабоче-охотничьи джинсы, прихватил блокнот и похлюпал вниз по лестнице в Чайна-таун.
На тротуарах бурлили азиаты — мужчины и женщины целеустремленно перемещались мимо открытых прилавков, торговавших живой рыбой, жареным мясом и тысячами овощей, которые Томми и назвать-то никак не умел. Он миновал одну лавку, где из пластмассовых молочных ящиков пытались выбраться каймановые черепахи, каждая фута два в поперечнике. В следующей витрине вокруг копченых свиных голов располагались подносы с утиными лапами и клювами, а сверху висели доспевающие ощипанные фазаны целиком.
В воздухе носились ароматы скученного человечества, соевого соуса, кунжутного масла, лакрицы и автомобильных выхлопов — автомобильные выхлопы присутствовали во всем. Томми прошел вверх по Грант и перешел Бродвей на Северный пляж, где толпа несколько поредела, а запахи сменились на миазмы пекущегося хлеба, чеснока, майорана и опять выхлопов. Куда бы ни пошел он по Городу, везде в ноздри лезла благоухающая смесь еды и транспорта — словно алхимические составы спятившего гурмана-автомеханика: Гунбао Сааб-Турбо, Бьюик-Скайларк Карбонара, Кисло-сладкий Рейсовый Автобус, Хонда Болонезе под Соусом Горелой Передачи.
Из обонятельной грезы Томми вырвал визгливый боевой клич. Он вскинул голову: на него очертя голову несся конькобежец на роликах, во флуоресцентном шлеме и щитках. Впереди прямо на тротуаре сидел старик, кормил круассанами двух своих собак — он посмотрел в ту же сторону и швырнул корку через тротуар. Собаки метнулись за угощением, их веревочные поводки туго натянулись. Томми поежился. Конькобежец столкнулся с веревкой и взлетел, описал десятифутовую дугу в воздухе и смятенной кучей колесиков и обитых разноцветных членов рухнул к ногам Томми.
— Вы целы?
Томми протянул конькобежцу руку, но тот отмахнулся:
— Нормалды. — Из царапины у него на подбородке капала кровь, а обтекаемые солнечные очки неоновой расцветки съехали набок.
— На тротуарах можно бы и помедленней! — крикнул старик.
Конькобежец сел и повернулся к старику.
— Ой, Ваше Величество, я не знал. Простите.
— Безопасность прежде всего, сынок, — улыбнулся в ответ старик.
— Слушаюсь, сэр, — сказал парень. — Дальше буду осторожней. — Он поднялся и кивнул Томми: — ‘Звини. — Поправил на лице очки и медленно покатил своей дорогой.
Томми воззрился на старика — тот как ни в чем не бывало кормил собак и дальше.
— Ваше Величество?
— Или Ваше Императорское Величество, — ответил Император. — Ты в Городе новенький.
— Да, но…
Шествовавшая мимо молодая женщина в чулках-сеточках и красных атласных шортиках приостановилась и слегка поклонилась Императору:
— Утро, Вашличество.
— Безопасность прежде всего, дитя мое, — напутствовал ее тот.
Она улыбнулась и отошла. Томми смотрел ей вслед, пока она не свернула за угол, после чего снова посмотрел на старика.