Извращенная Преданность
Шрифт:
Я сделала шаг назад, качая головой.
— Нет, — ответила я. – глаза Фабиано вспыхнули, но я не смогла прочитать его эмоции. — Я не твоя шлюха, Фабиано. Мне не нравится, что ты мне приказываешь.
Он мрачно улыбнулся.
— Это был не приказ, Леона. Поверь, звучит совсем по-другому, когда я отдаю приказ.
Опасный. Вот кем он был. Иногда я мельком видела его под маской и всегда старалась забыть.
— И мне не нравится, что ты дразнишь меня. Ты продолжаешь флиртовать со мной, позволяя мне прикасаться к тебе, и думаешь, я не захочу большего?
Убийца. Он никогда в этом не признавался. Я никогда не спрашивала его, потому что в глубине души предпочитала не знать, и даже сейчас идея о том, что он покончит с чьей-то жизнью, была слишком абстрактной, чтобы понять. Это казалось чем-то далеким, чем-то не из этого мира.
Резкое замечание замерло у меня на губах, когда я уловила настороженность в глазах Фабиано. Он опасался меня, думал, что я играю с ним, возможно, используя его, как другие женщины, которые всегда видели только его силу и возможности, которые они для них значили. Нам с Фабиано было трудно доверять другим.
— Я не дразню тебя, — тихо сказала я.
Я коснулась его груди, чувствуя его жар даже через рубашку. Его мышцы напряглись под моим прикосновением, но он не смягчился, ни телом, ни выражением лица.
Он смотрел на меня, как змея на мышь. Я вздохнула, не желая объяснять ему свою реакцию, потому что я не могла рассказать ему о своей матери, не смотря на то, что он смотрел на меня по-другому.
— Я хочу прикоснуться к тебе, — сказала я, и это было правдой.
— Но я не прикоснусь к тебе губами. Я думаю, это унизительно. У моей матери всегда был плохой вкус на мужчин, и все они любили так ее унижать.
Его глаза были слишком настойчивыми, как будто он знал больше, чем я готова поделиться. Я отвернулась, беспокоясь, что он точно знает, что я скрываю, не только о моей матери.
— Я не собираюсь унижать тебя, — сказал он.
Я неуверенно потянулась к нему, мои пальцы скользнули по его шелковистости. Он мгновенно напрягся, но не издал ни звука, наблюдая за мной. На этот раз я не хотела знать, что происходит в его голове, слишком боялась, что это расскажет мне больше о себе, чем о нем.
Его рука сомкнулась вокруг моих пальцев, показывая, как именно он любит, когда к нему прикасаются.
Мое собственное дыхание участилось, когда я погладила его сильнее и быстрее. Он не сводил с меня глаз, и в нем снова вспыхнули эмоции. Я еще сильнее сжала его, заставив его зарычать, и заменила нежные эмоции в его глазах похотью.
Лучше. Более безопасный. Я тоже могу нарушить этот момент. Пришлось его сломать, если я хотела выйти из этого невредимой.
Фабиано напрягся, контроль окончательно соскользнул, и он кончил с содроганием. Отвращение, которого я ожидала, так и не пришло. Я хотела прикоснуться к нему, и было удивительно наблюдать за ним в таком состоянии. Я хотела большего.
Когда наше дыхание, наконец, успокоилось, Фабиано поднял с земли шерстяное одеяло и обернул его вокруг нас, его теплое тело прижалось к моему. Я откинулась назад, закрыв глаза. Несмотря на красоту города внизу, ничто не могло сравниться с ощущением наших тел, прижатых друг к другу. Я так долго была одна. Возможно, всю жизнь. И теперь был кто-то, чья близость давала мне чувство принадлежности, которое я не думала возможным. Фабиано был опасен для всех вокруг, но для моего сердца он представлял самую большую опасность.
Г Л А В А 14
Л Е О Н А
Рождественское утро. Отец проглотил приготовленный мной французский тост и встал.
— На Рождество будет одна из самых больших гонок года. Мне нужно сделать ставку.
Конечно, он должен был. Речь всегда шла о ставках и азартных играх. О гонках и боях. Как я могла ожидать, что мой отец захочет провести Рождество со мной?
Я кивнула, проглатывая горькие слова, которые хотели вырваться наружу. Он вышел из кухни, оставив меня наедине с грязной посудой. Я подождала, пока он выйдет из квартиры, потом достала из рюкзака сложенный листок бумаги с номером реабилитационного центра и набрала его на своем новом телефоне. После двух Гудков ответил женский голос.
— Я звоню Мелиссе Холл, я ее дочь.
Меня переполняло чувство вины. С тех пор как я приехала в Лас-Вегас, я звонила только второй раз, но врачи сказали мне, что лучше дать маме время привыкнуть, прежде чем она снова столкнется с влиянием извне. И втайне я почувствовала облегчение, что на какое-то время избавилась от ее проблем.
На другом конце провода воцарилась тишина, если не считать звука печатания клавиатуры.
— Она уехала два дня назад.
— Уехала? — повторила я, и мой желудок сжался.
— Рецидив. — женщина молчала на другом конце провода, ожидая, что я скажу. — Вы хотите, чтобы я позвала одного из ее лечащих врачей, чтобы он объяснил вам детали?
— Нет, — сердито ответила я и повесила трубку.
Я знала все. У мамы снова случился рецидив. Не знаю, почему я ожидала от нее чего-то другого. И теперь она была там одна, без меня. Страх пронзил меня изнутри. Это был ее последний шанс. В прошлом у нее дважды была передозировка, и я была той, кто спас ее, но теперь я была далеко. Она не могла быть одна. Она может забыть поесть, и ей может стать грустно, слишком грустно, особенно после того, как Джон обойдется с ней, как с дерьмом. Она нуждалась во мне.
Я мрачно уставилась на тарелки перед собой, прислушиваясь к оглушительной тишине квартиры. Слезы застилали мне глаза. Мне нужно было найти ее, пока не стало слишком поздно. Я всегда была смотрителем в наших отношениях. Моя мать была как ребенок во многих отношениях. Мне не следовало слушать врачей. Я с самого начала знала, что моя мать безнадежна. Был только один человек, к которому я могла обратиться.
Я напечатала.
Я: Мне нужна твоя помощь, Фабиано. Пожалуйста.
И нажала отправить.