Извращенная принцесса
Шрифт:
— Твои старые места обитания, — замечает Петр.
— И не только это, но и семья, тесно связанная с ублюдком, который называет себя моим отцом.
Мой пахан надолго умолкает, задумчиво наклонив голову.
— Я знаю, что ты не любишь говорить об этом, — наконец говорит он. — Но, учитывая, что теперь в дело вступает и твой брат, я должен знать. За твоим воспитанием явно кроется какая-то большая история.
Я качаю головой.
— Это не такая уж большая история. Ты знаешь моего брата Костю — того, с которым ты познакомилась в Чикаго? Помнишь, что он рассказал тебе
Петр усмехается.
— Что твой отец "породил армию бездумных дронов", и вам с ним посчастливилось сбежать, прежде чем вы потеряли свои души.
Я смотрю на него без улыбки, и отсутствие улыбки говорит ему о том, насколько это близко к реальности. Улыбка исчезает с лица Петра, его глаза становятся острыми, когда он, кажется, читает мое невысказанное признание.
— Погоди, он буквально порождает…?
— Насколько мне известно, на данный момент у меня более тридцати братьев и сестер, большинство из которых от разных матерей. Нас забирают у матерей при рождении, по какому-то договору, который он заключает с женщинами, он получает единоличную опеку за определенную плату. Нас воспитывают медсестры, а обучение начинается в пять лет, — заявляю я, давая быстрый, безэмоциональный конспект.
— Обучение? — Спрашивает Петр.
— Оружие и бой, умение читать язык тела и оценивать мотивы, слабости людей. В двенадцать лет в полку начинаются изнурительные пытки — как физические, так и психологические. Мы едим, спим и дышим жизнью солдат, убийц, оружия, превращенного в умные, безэмоциональные инструменты. А в восемнадцать лет он продает нас в наемники, чтобы мы служили телохранителями, вышибалами, громилами, шпионами. В любой области, в которой мы преуспеваем.
Удивленное выражение лица моего пахана говорит о том, что он и не подозревал, насколько темным было мое прошлое. Я никогда не рассказывал ему об этом, а когда он спрашивал, я просто отмахивался. Но сейчас, когда я думаю о Мэл в том мире, меня поглощает мерзкая чернота моего происхождения и семьи, так тесно связанной с моей собственной.
— Для моего отца мы не люди, а товар, а Келли — самые лучшие и надежные клиенты моего отца. Я и сам, скорее всего, стал бы работать на Келли, если бы не последовал за Костей из той выгребной ямы, которую мы называли домом.
Хмурый взгляд Петра возвращается в полную силу, когда мой рассказ подходит к концу.
— И это та семья, на которую Мэл не только работает, но и с которой вступает в брак?
Я киваю, мое нутро болезненно скручивается.
— Не лучше ли вытащить ее оттуда? — Мягко нажимает он, его собственное беспокойство растет.
Потирая лицо ладонями, я поднимаюсь со стула и начинаю шагать, мои эмоции кипят на поверхности.
— Разве ты не думаешь, что я пытался? — Требую я.
Сжав челюсти, я быстро сдерживаю свой темперамент.
— Я сделал все возможное, чтобы вернуть ее домой. Но если бы я не перекинул ее через плечо и не утащил физически, я бы не смог заставить ее уйти, и я больше не пытался.
Я делаю глубокий, успокаивающий вдох и заставляю себя остановиться и поговорить с Петром как разумный человек, а не как страдающий душой от любви, мучительно переживающий отказ единственной девушки, которую когда-либо хотел.
Она должна сама выбрать свой путь в жизни, и ей явно не нужна моя помощь. Я готов на все ради Мэл, но не стану ее принуждать. Мужчины всю жизнь только этим и занимались, и теперь я вижу, что чем сильнее я давлю, тем сильнее она хочет убежать — даже если я преследую ее интересы.
32
МЭЛ
— Ты в порядке? — Спрашивает Линдси, наклоняя голову в сторону, пока она доедает остатки ужина в своей тарелке. — Ты сегодня ужасно тихая.
Натянув шелковый халат поплотнее, я киваю.
— Китти упоминала что-то о помолвке? — Нажимает она, позволяя ложке звенеть о бортик, когда она роняет ее. И она явно не понимает, о чем говорит, потому что в ее тоне я улавливаю нотки зависти. — Значит, ты переедешь из дома? — Поддразнивает она, чтобы скрыть эмоции.
— Наверное. Со временем, — отвечаю я, с тревогой вспоминая слова Киери, сказанные вчера вечером. Я бы предпочла найти способ выбраться из той передряги, в которую ввязалась. Но пока мне не удается выбрать оптимальный путь.
— Что ж, поздравляю. Это очень волнительно для тебя.
Опять же, с нотками горечи. Интересно, почувствовала бы она то же самое, если бы узнала, с кем я обручилась? Я откусываю большой кусок от своего бургера, чтобы не продолжать разговор. Потому что, по правде говоря, сейчас я нахожусь далеко не в порядке. Я не сомкнула глаз прошлой ночью, думая о том, что произошло — о той ужасной драке, о том, как тщательно я прогоняла Глеба в этот раз, и об обещании, которое я дала сумасшедшему кузену мистера Келли.
От всего этого у меня в животе завязываются узлы.
Линдси бросает взгляд на дверь комнаты отдыха, когда она со скрипом открывается за моей спиной.
— Вон, — приказывает холодный голос, и по моему позвоночнику пробегает дрожь.
Линдси быстро оглядывается на меня, и ее удивленное выражение сменяется чем-то средним между нервным и извиняющимся, когда я застываю. Но она делает то, что ей велено, забирает свою миску и через мгновение выскальзывает из комнаты.
Лед застывает в моих венах при приближении мягких шагов, а затем пальцы нежно проводят по шелковому плечу халата до локтя, затем по голой коже нижней руки. Этого достаточно, чтобы ткань снова соскользнула вниз, обнажив мою грудь в корсете со стразами.
— Я искал тебя, — говорит Винни, опускаясь в кресло, которое только что освободила Линдси, встречаясь со мной холодным взглядом голубых глаз.
— Я работаю, — говорю я, желая, чтобы он вспомнил, что не должен беспокоить меня на работе. Закутавшись в халат, я пытаюсь застегнуть его получше, чтобы не испачкать жиром от бургера.
— У тебя перерыв, — возражает он. — Это значит, что у нас есть немного… свободного времени.
Взглянув на часы, я пожалела, что мой обеденный перерыв не закончился.