Изящное искусство смерти
Шрифт:
Оставаясь спиной к нам, мужчина вышел на середину улицы. Я заметила, что он хромает. Руки он прижимал к груди, как будто был ранен.
— Вы подготовились, Маргарет? — спросил отец.
— У меня была для этого целая жизнь.
Высокий мужчина тем временем склонился вправо — видимо, так легче было переносить боль.
Хотя я видела его через окно и со спины, я чувствовала, как он буквально впился глазами в здание,
В восточной стороне загудели полицейские трещотки.
Мужчина склонил голову в том направлении, борясь с желанием убраться отсюда.
Отец открыл дверь и позвал:
— Джон Уильямс?
Мужчина развернулся к нам.
— Джон Уильямс, это вы?
— Кто со мной говорит?
При свете луны я разглядела, что правая сторона его пальто выпачкана в темной жидкости.
— Да, вы Джон Уильямс. Вас я бы узнал где угодно.
— Вы меня с кем-то путаете.
— Это невозможно.
Вдруг из темноты, сгустившейся за фонарными столбами, раздался женский голос:
— Джон Уильямс!
К нему присоединился другой:
— Джон Уильямс!
И еще один:
— Джон Уильямс!
— Кто вы? — крикнул мужчина.
Из противоположной стороны прилетел голос еще одной женщины:
— Джон Уильям-сын!
И другие подхватили:
— Джон Уильям-сын!
Теперь крики женщин доносились беспрерывно, из разных мест.
— Джон Уильямс!
— Джон Уильям-сын!
Внезапно одно «заклинание» сменилось другим. Женщины все вместе завопили:
— Сын Джона Уильямса! Ты — сын Джона Уильямса!
Бруклин не выдержал и поспешно захромал в западном направлении, к Тауэру, который служил условной границей между нищенским Ист-Эндом и приличной частью города.
Но ему почти сразу пришлось остановиться. Шеренга констеблей выступила из темноты и, рассредоточившись по всей ширине улицы, двинулась к Бруклину. Лучи фонарей были направлены ему прямо в глаза. Отец специально проинструктировал полицейских, чтобы они оставались в засаде, пока женщины не заведут свою «песню».
Бруклин развернулся на сто восемьдесят градусов и увидел перед собой другую шеренгу. Полицейские
А женщины продолжали надрываться:
— Джон Уильямс! Джон Уильям-сын! Сын Джона Уильямса!
Затем крики прекратились.
Констебли тоже остановились. И только ветер продолжал мчаться вдоль по улице.
А в темной лавке отец повернулся к Маргарет и спросил:
— Вы помните, о чем мы договаривались?
— Как я могу забыть? Уйдите с дороги. Мне нужно кое-что сказать сыну.
Я отпустила ее руку.
Маргарет вышла на улицу.
Я пошла следом. Поскольку Маргарет ни за что не появилась бы здесь, если бы не моя настойчивость, я чувствовала себя обязанной помогать ей, как смогу.
— Роберт? — позвала она.
Бруклин настороженно обернулся к женщине.
— Роберт? — повторила она, приближаясь к сыну.
— Кто меня так называет?
— Твоя мать.
Бруклин отшатнулся, словно его качнул порыв ветра.
— Нет. Моя мать погибла много лет назад. При пожаре.
— Сэмюель погиб, но я выжила.
Она медленно шла к Бруклину, и в каждом шаге ощущалось охватившее женщину эмоциональное напряжение.
Полковник сделал еще шаг назад.
— Это ложь.
— Несмотря на рану, я смогла выбраться из огня.
— Ты лжешь!
— Огонь изуродовал мне лицо. Видишь этот шрам, Роберт? Вот он, на левой щеке. Каждый день этот шрам напоминает мне о том, каким дерьмом был Джон Уильямс и какую мразь мы с ним породили на свет! Каждый день я молю Господа, чтобы Он опустил на меня Свою карающую длань!
— Не называй меня мразью!
— Как бы я хотела никогда не появляться на свет, чтобы не рожать тебя!
— Ты не моя мать! Ни одна мать не может говорить так о своем сыне!
— Кто еще знает, что ты мучил животных, сидя под причалом?
— Нет.
— Ты связывал им лапы и надевал на них намордник.
— Ребенок не понимает, что делает или почему он это делает. Но я учился на ошибках. Я улучшу этот мир.