Изяслав-скиталец
Шрифт:
– Не поминай ты мне про пятого гонца!
– вскричал Изяслав.
– Сказано: виноват, а ты все свое твердишь. Старинная поговорка есть: где наболело, там не тронь. Ты меня не дразни. А вперед, знай ты это, мимо тебя я шагу не ступлю.
Гонцы поскакали, и большая рать собралась. Святослав с черниговцами выступил к Минску. Всеволод с переяславльцами перешел через Днепр по льду против Вышгорода, и грозная рать двинулась, чтобы наказать святотатца, ограбившего церкви.
– Разорить его надобно так, - говорил князь Всеволод, - как половцы нас разоряют: народ его побрать в плен, города его пожечь, а главное отдать новгородцам их добро.
– А ты как думаешь, дяденька?
– спросил Изяслав боярина Тукы.
– Да уж если
– отвечал боярин.
– Только надо подумать тоже: чем же народ-то виноват? А по-моему, надо бы так: народ не трогать, чтоб он без задержки платил всякую дань и подать, а добыть виноватого да и засадить его в крепкое место.
– Делай как знаешь, - отвечал князь, - засаживай его, куда хочешь, я в этом противоречить не стану, а чтобы народ не трогать, так этого даже и сказать нельзя. Сам ты подумай: идет войско - надо ему есть, пить или не надо? Ведь не с собой же тащить и хлеб, и скот, и свинину? Это было бы только людям на смех. Опять и то сказать: если народ не истреблять или не уводить в полон, то в чем же война? Велика ли от войны беда? Встретились дружины, подрались, да и все тут. А кроме дружины, есть войско, а войско есть главная сила, и сила эта набирается из народа. По-настоящему вся сила в народе, так эту-то силу война и истребляет. Перебей у врага или уведи половину народа - это все равно что наполовину силу у него убавишь. Виноватого еще добудешь либо нет, неизвестно, а убавить у него силы всегда хорошо. Нет, как можно! Не истреблять народа нельзя, на том война стоит...
Так и сделали братья Изяслав, Святослав и Всеволод, князья земли Русской. Подступили к Минску, город выжгли без остатка, жителей до последнего перебили, а жен и детей отдали в полон своим воинам. Пошли дальше по земле полоцкой и дорогой все устребляли, хлеб и скот съедали, дома жгли, лошадей уводили с собой. Наконец встретились с войском князя Всеслава на реке Немане. Дело было в начале марта. Были уже оттепели, но тут завернул небольшой морозец и повалил такой снег, что в десяти шагах ничего не было видно. Поэтому стрелы летали зря, иногда попадая в своих, и воинам приходилось рубиться, проваливаясь по колени, а иногда по грудь в снег. Не легче стало, когда берег устлался убитыми. Под снегом кровь текла с горы, и люди проваливались в сугробы еще глубже. Наконец Ярославичи одолели, и князь Всеслав побежал. Снегу так было много, что погони почти не было. После того сдался Витебск, победители переждали в этом городе распутицу, отошли от Смоленска и распустили войско по домам, оставаясь только с небольшими дружинами.
Боярин Тукы не советовал уезжать из Смоленска, не захватив Всеслава, и много у него было споров с князем Изяславом. Один говорил, что князь Всеслав довольно проучен разорением многих городов и земель, а другой утверждал, что его надобно запереть в крепкое место, а без этого никогда мира не будет. Братья, Святослав и Всеволод, были того же мнения. И вот Изяслав подписал грамоту к полоцкому князю: звал его под Смоленск на окончательное замирение. В ответ на это письмо Всеслав прислал князьям своего духовника, отца Андрея, священника Полоцкой церкви Святого Духа, взять с князей крестное целование в том, что не сделают ему никакого зла. Князья приняли посла очень ласково, говорили, что с дорогим племянником станут держать вечный мир, и крест целовали, говоря: "Сим святым животворящим крестом клянусь не мыслить и не сделать никакого зла племяннику моему князю Всеславу!"
Отец Андрей уехал с крестом к своему духовному сыну и вместе с ним пустился в путь. Десятого июня его ладья остановилась, не доезжая Смоленска, против шатра князя Изяслава. Первым ступил на берег отец Андрей, высоко пред собою держа крест, на котором князья присягали. За ним вышел Всеслав, держа за руки двух малолетних сыновей своих. Изяслав вышел навстречу племяннику, оставив в шатре боярина Тукы распоряжаться воинами. Боярин отобрал из дружины шестерых самых сильных воинов, велел им приготовить веревки и, как только Всеслав войдет, насесть на него и связать, только так, чтобы боли ему никакой не делать: локти связать назад, ноги увязать поплотнее, и если станет кричать, то завязать ему рот шелковым платком. Особенно строго наказывал, чтобы как-нибудь неосторожно не ранить князя.
Отец Андрей торжественно благословил Изяслава, подходившего к берегу, и тот набожно приложился к кресту. Потом, когда дядя с племянником обнимались и целовались, добродушный священник, высоко взмахивая крестом, благословлял примирившихся родственников и, с благодарностью смотря на небо, благодарил Бога, сподобившего его быть посредником счастливого примирения.
Когда пошли к ставке, он шел впереди, полы его перед ним распахнулись, за ним вошел Всеслав, и в один миг приказание боярина было исполнено: связанный по рукам и по ногам, князь лежал на земле, потом был поднят и вынесен в другую сторону. Застучали колеса телеги, быстро удаляясь. Отец Андрей наконец опомнился от изумления и вышел к Изяславу с высоко поднятым крестом.
Почтенный пастырь негодовал.
– Именем Бога живого, именем пострадавшего за нас Спасителя заклинаю тебя, князь!
– сказал он дрожащим от гнева и волнения голосом.
– Прекрати это мерзкое беззаконие!.. Или ты клятвопреступник и насмеялся над честным животворящим крестом? Ты червь, ты раб, пренебрегающий своим Господом! О горе, горе! О жалкий человек!
– Эй! Кто-нибудь!
– крикнул Изяслав.
– Убрать отсюда попа! Свести его назад в Полоцк!
– Меня еще легко убрать отсюда, - сказал отец Андрей, - легко и с лица земли стереть! А вот убери попробуй клятвопреступление! Не свезешь ты его никуда со своей совести...
Между тем отца Андрея два воина уже увлекали к берегу, взяв его под руки, а князь вошел в свой шатер. Но священник, уже сидя в ладье, кричал: "Испытаешь ты, клятвопреступник, гнев Господен! Горькими слезами, кровавыми слезами захочешь ты искупить злое дело - нарушение клятвы; но она, как петля глухая, захлестнула тебя и все твое потомство..."
Но князь Изяслав уже ничего этого не слышал, точно так как не слышал ничего и Всеслав. К вечеру его вывезли на берег Днепра, посадили в приготовленную барку и повезли в Киев. Там посадили его в тюрьму вместе с двумя сыновьями, а в Полоцк Изяслав послал своего наместника.
А вслед за возвращением князя в Киев получилось такое радостное известие, что Изяслав устроил пир на весь мир: засевший в Тмутаракани изгой, князь Ростислав Владимирович, заболел и умер. Говорили в то же время, будто его отравил корсунский староста, нарочно за тем приезжавший из Корсуни, но это было уже все равно. Главная причина радости состояла в том, что не стало этого беспокойного человека.
Правда, у него остались три сына: Рюрик, Володарь и Василько - все трое младенцы, а младший еще грудной, но их опасаться было нечего: они были сыновья изгоя, стало быть, вдвойне изгои, почти не князья, и у них не было даже намека на какие-нибудь права.
– Знаешь что, старый дружище, - говорил как-то Изяслав боярину Тукы, - с тех пор как в Полоцке и в Тмутаракани сидят наши люди, я помолодел, как-то воздух в Русской земле очистился, и дышать стало легче. Будто мы из своей семьи чужих людей выгнали, и стало все так просто, и так спокойно, и так мирно, просто благодать.
И часто еще князь говорил о том, как хорошо стало жить. Оно и немудрено: он чувствовал себя старшим князем на Руси, братья готовы были седлать коней, только он прикажет, и идти против всякого врага. К тому же он стал и богаче. Новгород, который умел оправляться от всяких бед необыкновенно быстро, присылал богатую дань. Вся Полоцкая волость платила Киеву, и платила бы еще больше, если бы не был разорен Минск. Но можно было надеяться, что он оправится, потому что место хорошее, привольное, а на выгодное место народ как-то откуда-то набирался сам собою.