Изъято при обыске. Полвека спустя.
Шрифт:
Почувствовав себя свободной, я и стала забегать на огонек в общежитие горного института, к «своим» ребятам. Они и познакомили меня с Женей. Он был не только красив, но и обаятелен. Общительный, веселый, беспечный, то мне тогда очень нравилось в молодых людях, так как я сама была молода. О нем я написала в своем рассказе «Любовь про запас». Девчонки прохода ему не давали, что называется, вешались на шею. Но он ни с одной из них в близкие отношения не вступал, отложив женитьбу до того времени, когда окончит институт. Когда мы с ним познакомились, он был на третьем курсе, а я — на четвертом, обогнав своих бывших одноклассников на год (о чем уже было выше сказано).
Женя был так прекрасен, что я, не надеясь, что он может обратить на меня внимание, старалась его не замечать. А он
Как раз в то время у студентов начались зимние каникулы. Роза приехала в Магнитогорск, чтобы порадовать своих родителей, которые скучали по ней. Встретившись, мы решили навестить «наших мальчишек».
И вот мы уже в их комнате. Туда же, принарядившись, не замедлил явиться и Женя. Его красота ошеломила мою спутницу, что она и старалась дать почувствовать Евгению своим жеманством и кокетством. Но он не обратил на нее внимания, несмотря на то, что она, как я считала, была красива. Вокруг него порхало столько прелестных девчонок, многие из которых первокурсницы, были, увы, моложе, чем я и Роза, так что очаровать всеобщего любимца ей не удалось.
Когда мы втроем: Женя, Роза и я — спустились в вестибюль, чтобы потанцевать, он ни на один танец ее не пригласил, чем, естественно, была она очень расстроена и запросилась домой. Я могла себе представить, что было бы, если бы он отреагировал на ее заигрывания. Ее не остановило бы, что мы с ним симпатизировали друг другу (это, надо полагать, можно было заметить, когда он танцевал со мной)...
Не дожидаясь, когда окончатся танцы, мы удалились из общежития. Было еще светло, и мы не стали никого просить, чтобы нас проводили. Всю дорогу до дома Роза ахала и вздыхала: «Какой Женя свежий! Какой Женя свежий!» На следующий день она уехала в Свердловск, где ее жал Владимир, с которым они, возможно, были уже помолвлены. Я ее провожала. И на вокзале, как заведенная, она твердила: «Какой Женя свежий! Какой Женя свежий!»
Тогда я не поняла, что она подразумевала под словом «свежий». Теперь, конечно, догадываюсь. Свежий — значит, чистый, неиспорченный. Да, этот юноша был чистый; непостоянный в чувствах, но не развратный (неразвращенный). Но произносила она это слово не с восхищением, как следовало бы, а с сожалением. И совершенно не стыдилась проявлять свои «нечистые» чувства при мне. Меня в расчет она вообще не брала. Как мы с Евгением относимся друг к другу — это ее совершенно не интересовало. И мне кажется: если бы ей не предстояло на следующий день уехать, она постаралась бы снова встретиться с «облюбованным» ею парнем, чтобы, пустив в ход все свои чары и бесстыдство, добиться того, что она замыслила. И пожалела она, наверное, что заранее купила билет на поезд. А я — о том, что взяла ее с собой, отправляясь, можно сказать, на свидание с парнем, с которым у нас пока что было «все хорошо». Это была моя ошибка, к несчастью, не последняя. Надо было мне после того, как она себя во всей своей красе показала, сделать вывод, что общаться с такой подругой, которая ни во что не ставидружбу и ведет себя вероломное, опасно, и порвать с ней навсегда. И не пришлось бы мне впоследствии пережить столько горя, сколько я пережила, по ее вине.
Не следовало хотя бы, выйдя замуж, знакомить ее с моим избранником. А я, беспечная и недальнвидная, представила Розу ему. Она, конечно же, попыталась «найти подход» и к нему.
Поженились мы с Михаилом, когда мне исполнилось уже 24 года. Познакомились четырьмя годами раньше в поезде, когда я ехала по своим делам в Москву, а он — по своим — в Ленинград, через Москву. Вернее, еще тогда, когда стояли в очереди за билетами. В те годы очень трудно было достать билеты на московский поезд. Миша показался мне таким грустным, слабым, незащищенным, а я была тогда очень бойкой, уверенной в себе. Энергию мне просто некуда было девать.
Я стала его опекать, а он влюбился в меня. Он тоже был красив, но поскольку ему исполнилось всего лишь 16 лет, красота его казалась женственной, а не мужественной. Он невысокого роста, чуть выше меня (мой рост — 164 см). К тому же стал очень рано седеть и лысеть. Розин муж в молодости казался гораздо эффектнее моего. Во-первых, он был старше, поэтому солиднее. Высокий, статный. Черты лица правильные, волосы густые, вьющиеся. Тоже начал рано седеть, но не полысел. Много было у него достоинств, но Роза, как я уже говорила, не любила его. А если и любила, то недолго, как было ей свойственно.
Отработав три года в глухомани, вернулись они с мужем в Магнитку и стали жить в квартире овдовевшей матери Розы. Мы с Михаилом к этому времени тоже переехали в Магнитогорск из Перми, куда он был направлен после окончания Ленинградского института (уехать из Перми нам пришлось, потому что там не дали ему квартиру, хотя и должны были обеспечить благоустроенным жильем, как молодого специалиста). Приютили нас в Магнитке мои родители в своей однокомнатной квартире. Семья у нас, как я уже говорила, была большая: отец, мама, две младших сестры. Одна — замужняя, не захотевшая жить у родителей мужа, которого призвали в армию, другая — подросток. Третья моя сестра, которая старше меня на 3 года, жила от нас отдельно, там, где работала, окончив пединститут. Однако на все свои выходные, каникулы и праздничные дни проводила в кругу нашей семьи. Так что в доме у нас негде было повернуться. Семья Михаила была гораздо меньше нашей, а жилплощадь у его родителей — больше, двухкомнатная квартира. Но пришлось нам поселиться у моих. Его родители, точнее мать, была против того, чтобы он женился на мне. Поступив в Ленинградский технический вуз, он вдруг вообразил, что его призвание — не техника, а искусство, и стал ходить не на занятия в вузе, а в театры, в музеи — на выставки (тогда я уже работала в школе, жила с родителями). Когда он был на четвертом курсе, его отчислили за неуспеваемость. Естественно, и места в общежитии лишили. Одна из его сокурсниц, коренная ленинградка, предложила ему перебраться к ней. Но он отказался.
Все эти четыре года, пока он, что называется, околачивался в северной столице, мы с ним поддерживали отношения. Зимой, осенью — переписывались. Летом — я — свой отпуск, он — каникулы — проводили вместе. Жили на природе, в шалаше. Когда он приехал в Магнитку насовсем, мы поженились. Конечно, ему рано было жениться, но он беспокоился, как бы я за другого замуж не «выскочила», не дождавшись, когда он станет старше. Поскольку жили мы с ним в разных городах, учиться ему я не могла мешать, но его деспотичная мать обвинила меня в том, что сына ее исключили из числа студентов. Не нравилось ей также и то, что я старше его, на 4 года.
Пока мы с ним просто дружили, они, его родители, спокойно воспринимали то, что у него есть невеста. Но как только он объявил, что намерен на мне жениться, взбунтовались. Однако он, несмотря на свою молодость, настоял на своем. Короче говоря, жить пришлось не мне у него, а ему у меня. И тогда, когда мы поженились, и тогда, когда вернулись из Перми. Семья моих родителей стала еще больше, но они, как я уже говорила, были очень добрые люди и хорошо приняли моего супруга.
Привечали они также и моих подруг, когда те приходили ко мне в гости. Роза являлась всегда одна, без мужа. Почему-то не сочла нужным познакомить его с Михаилом. Когда Владимир поступил в Московскую аспирантуру (на очное отделение), она частенько ездила к нему, а от нас, можно сказать, просто не вылезала.
Однажды, побывав в Москве, она примчалась к нам. Мы с Мишей обрадовались ее приходу. Усадили за стол и принялись угощать. Так было заведено в доме хотя небогатых, но хлебосольных моих родителей.
Но она вдруг сорвалась с места, выскочила на середину комнаты и давай вертеться перед единственным в нашей компании мужчиной, крутить своим широким тазом, уверенная, что краше не бывает. Демонстрировала она, как танцуют в Москве новый танец — твист.
В молодости я обожала балет, занималась художественной гимнастикой. Розино «выступление» показалось мне вульгарным, отвратительным. Больше всего меня возмутило то, что она явно старалась вызвать у моего супруга сексуальный интерес к собственной персоне. И не стыдилась делать это при мне, его жене. Одним словом, добралась наконец, и до него, хотя должна была бы помнить, что я — ее подруга, а по отношению к подругам вести себя подобным образом не принято.