Just got broken
Шрифт:
Он же… Просто Адриан. Он бы не понял её.
Наверное.
С другой стороны…
Это больше не было её тайной.
Потому что ЛедиБаг она больше не была.
И от осознания того, что ей не с кем этим поделиться, что-то больно скребло в груди поломанными ногтями.
Одиночество.
Она была одинока, несмотря на то, что постоянно была окружена людьми.
Маринетт вошла в дом и, не обронив ни слова, тихо прошла к себе наверх, запирая дверь и укладываясь на кровать.
Дюпэн-Чэн была уверена, что кошмар, преследующий ее вот уже третьи сутки, повторится, но все равно закрыла глаза.
Потому что она знала: уж лучше выпасть из реальности, чем компостировать себе мозги от мыслей, касающихся внезапного исчезновения ЛжеБаг.
Маринетт понимала: Квами что-то задумала.
И три дня без происшествий в городе — затишье перед бурей.
Комнату сотряс раскат грома, отдаваясь вибрацией в грудной клетке.
Брюнетка резко открыла глаза, принимая сидячее положение и жадно начала хватать ртом воздух.
Бледная кожа её лица была усеяна россыпью бисеринок пота, часть из которых запуталась в волосах.
Маринетт резко вскочила на ноги, открывая дверь, чтобы спуститься вниз.
Она должна поговорить. С кем угодно.
Должна поговорить об этом, иначе мысли попросту сведут её с ума окончательно.
Хотя бы с мамой.
Она поймет.
Наверное.
Потому что постоянный кошмар, в котором она умирает на вышке Эйфелевой Башни, уже ударяет нокаутом четвертые сутки по и без того шатким нервам.
— Мам! — нервно позвала Маринетт, спускаясь вниз.
— Да, милая? Я на кухне.
Миссис Дюпэн-Чэн с расслабленным выражением лица переворачивала на сковородке очередной блин, напевая незамысловатый мотив.
— Мам, мне нужно тебе кое-что рассказать, — издалека начала Маринетт, присаживаясь за стол на кухне.
Женщина обернулась к дочери и поразилась изменениям, которые с ней произошли.
Впалые щеки, мешки под покрасневшими глазами. Дрожь во всем теле и испарина на лбу.
— Что случилась, родная? — обеспокоенно подошла она к дочери, выключив плиту. — Что-то с Альей? Она пришла в себя? На тебе лица нет.
Маринетт глубоко вдохнула, подбирая слова. Не выпаливать же всю правду о себе разом?
— Нет, — запнулась Маринетт. — Алья всё ещё в критическом состоянии. Ничего не изменилось…
Она помолчала, стараясь успокоиться.
Хотя выходило из рук вон плохо.
Одно дело рассказывать маме о небольших передрягах на уроках.
О противных выходках Хлои или других темах.
Но сейчас.
Боже, сейчас ей нужно рассказать сугубо личное. То, что она в одиночестве вынашивает в мыслях.
То, что её ломает.
— Ты же знаешь, что есть Спасительница Парижа, верно?
— Конечно. Чудесная ЛедиБаг, — попыталась улыбнуться она, но вышло плохо.
Состояние дочери её пугало до крайности.
Случай с Альей здорово её поломал, но миссис Дюпэн-Чэн и подумать не могла, что всё так обернется.
— Мам, — Маринетт сделала паузу, — ты никогда не думала, что она ближе, чем ты думаешь?
Женщина непонимающе нахмурила брови, а после чуть улыбнулась.
— Ну, конечно, — стараясь сохранить жизнерадостность в голосе, отозвалась она. — Всегда придет на помощь. Словно живет по соседству. Что ты имеешь в виду, милая?
Маринетт громко выдохнула, откидываясь на спинку стула.
Это оказалось тяжело говорить. Очень.
А если не поймет? Если не примет?
Так, к черту.
Начала — заканчивай.
Давай, Маринетт, не принимай близко к сердцу сказанные ЛжеБаг слова.
Ты не слабая.
Ты с этим справишься.
— Мам, ЛедиБаг — это я…
На кухне повисло молчание.
Только стук веток одинокого дерева по стеклу и едва слышное шипение оставленного на все ещё теплой сковороде блина нарушал её.
— И я… Я не смогла справиться с двойной жизнью. Я просто…
Маринетт продолжала говорить, изредка бросая взгляд на мать, но по идее исследуя каждый закуток кухни.
— … просто сломалась…
Она выдохнула, чувствуя, как похолодели руки, а ноги начала пробивать дрожь.
— На моих руках чуть не умерла Алья, — сглотнула она, — и я… Я попросила, чтобы это закончилось…
Миссис Дюпэн-Чэн почти не дышала, слушая дочь. Смотрела на неё так, словно перед ней сидел другой человек.
Боже.
Вот так горе и ломает людей.
Кто бы мог подумать, что однажды что-то подобное сломает её дочь.
— Мастер дал мне эликсир. И я выпила его, а он…
Маринетт слушала свой голос и не могла поверить в то, что говорит.
Абсурд.
Господи, это выглядело так абсурдно.
И она попросту начала про себя молиться, чтобы мама приняла всё это.
— … разделил меня на две личности, — она перевела дыхание. — И теперь Париж в страшной опасности, потому что ЛжеБаг — не тот Спаситель, которым была я. Она — воплощение тьмы, созданной не без помощи магии Бражника.
Миссис Дюпэн-Чэн с опаской посмотрела на дочь, когда та опустила голову вниз. Но в следующую секунду снова попыталась сделать расслабленное выражение лица.
На кухне снова повисла тишина.
Маринетт сглотнула.