К истокам Руси. Народ и язык
Шрифт:
Может быть, стоит поэтому, а также в связи с некоторыми серьезными наметками и высказываниями, процитированными уже выше, присмотреться, в частности, к курско-орловской группе говоров, удобно выделенной на диалектологической карте 1964 года и на диалектологической карте русского языка в Европе 1914 года [498] . Трагизм проблемы, если можно так выразиться (хотя трагизма русской науке вообще не занимать, и даже в нашем сжатом очерке эта тема звучит уже дважды), проявился в данном случае в том, что в известной работе И.В. Сталина 1950 г. содержался тезис о курско-орловском диалекте как основе русского национального языка. Как всегда у нас, славословия вдруг резко потом оборвались, и в последующий период воцарилось тяжкое табу над этой темой, проблемой и в целом – над поисками центра [499] . Как водится в таких случаях, с водой выплеснули и ребенка. Серьезный историк русского языка С.И. Котков, подготовивший диссертацию об орловских говорах, оказался легкой мишенью для всяческой критики. А, между прочим, речь шла о работе, не только пролившей много света на орловские говоры, их состояние и разностороннюю историю, но более того, исправившей немало застарелых перекосов в оценке отношений северновеликорусский – южновеликорусский – общенародный (национальный, литературный) язык. Мы не раз и не два обратимся еще к этой диссертации и другим работам Коткова. Некоторые пассажи оттуда явно заслуживают воспроизведения. Напр.: «В массе орловских говоров они (формы им. п. мн. ч. на – а м. р. – О.Т.) охватывают в основном тот же словарный круг, какой находим в литературном языке и широком просторечии… берега, бока, верха, ветра, вечера, волоса, ворота, глаза, года, города, дома, закрома, колокола, леса, луга, номера, погреба, поезда, рога, рукава, снега, сорта, тока, трактора, триера, хлеба, холода» [500] . Не менее информативно, далее, наблюдение об окончании род. п. ед. ч. на – в– (другово, синево, моево), которое считается характерным для севернорусского, а в действительности господствует в орловских говорах, согласно
498
См. Русская диалектология. 2-е изд. / Под ред. Л.Л. Касаткина. М., 1989, форзацы.
499
Трубачев О.Н. Отзыв официального оппонента о диссертации Н.И. Панина «Лексико-семантический и формантный анализ русских наименований текучих вод Окско-Донской равнины и прилегающих территорий», представленной на соискание ученой степени кандидата филологических наук. М., 1982, и дополненная 1997 г.
500
Котков С.И. Говоры орловской области (фонетика и морфология). Дис. … докт. филол. н. Т. I – II. М., 1951, с. 626. Ср.: Диалектологический атлас русского языка. Центр Европейской части СССР. Вып. II. Морфология / Под ред. С.В. Бромлей. М., 1989, карты 24, 25, 27, а также Комментарии, фиксирующие преимущественно «северное» окончание – ы [и].
501
Котков С.И. Лингвистическое источниковедение и история русского языка. М., 1980, с. 135.
502
Там же, с. 107.
503
Котков С.И. Говоры орловской области (фонетика и морфология). Дис. … докт. филол. н. Т. I – II. М., 1951, с. 755 – 756.
Но центральным было и остается явление аканья: центральным как по структурной характеристике и важности ввиду охвата также общенародного (национально-литературного) языка, так и по своей центральнодиалектной принадлежности, и это признается разными авторами [504] – о первоначальной территории акающего диалекта, включающей курско-орловские и соседние говоры, см. также уточнение, что для орловских говоров характерны «примерно те же безударные гласные», что и для литературной речи [505] . Центральноюжновеликорусский характер отмечается и для диссимилятивного аканья [506] , впрочем, уже у Коткова [507] : «Восточная граница диссимилятивного аканья в Орловской области не выходит за восточные пределы диссимилятивного аканья суджанского типа». Примерно на тот же центр наслаивается диссимилятивное яканье: Курск – Орел – Смоленск [508] . Эти диссимилятивные преображения безударного вокализма, честь открытия которых принадлежит Шахматову [509] , типа диалектных с[ъ]ва, тр[ъ]ва [510] , курск., льговск. жылезо, жына, жыра [511] , жылаши, цына [512] , въда, жыра, шыгатъ [513] , в ограниченном, правда, объеме и ненадолго, проникли и в стандартнолитературную орфографию, орфоэпию, ср. пресловутые «сценические» жыра, шыги [514] , ср. уже отсутствие подобных рекомендаций в «Орфоэпическом словаре…» [515] .
504
Ср. Горшкова К.В. Историческая диалектология русского языка. М., 1972, с. 125.
505
Котков С.И. Говоры орловской области (фонетика и морфология). Дис. … докт. филол. н. Т. I – II. М., 1951, с. 428.
506
См. Аванесов Р.И. Очерки русской диалектологии. Ч. 1. М., 1949, с. 301 и сл., там же карта И.Г. Голанова; ср.: Русская диалектология. 2-е изд. / Под ред. Л.Л. Касаткина. М., 1989, с. 44, уточнение границ диссимилятивного аканья в сторону их расширения, сравнительно с: Диалектологический атлас русского языка. Центр Европейской части СССР. Вып. I. Фонетика / Под ред. Р.И. Аванесова и С.В. Бромлей. М., 1986, карта № 1; см. Касаткина Р.Ф. Южнорусское наречие. Новые данные // Вопросы языкознания, 2000, № 3.
507
Котков С.И. Говоры орловской области (фонетика и морфология). Дис. … докт. филол. н. Т. I – II. М., 1951, с. 430.
508
Диалектологический атлас русского языка. Центр Европейской части СССР. Вып. I. Фонетика / Под ред. Р.И. Аванесова и С.В. Бромлей. М., 1986, карта 3, 8; Захарова К.Ф., Орлова В.Г. Диалектное членение русского языка. М., 1970, с. 94.
509
Макаров В.И. «Такого не бысть на Руси преже…» Повесть об академике А.А. Шахматове. СПб., 2000, с. 183.
510
Русская диалектология. 2-е изд. / Под ред. Л.Л. Касаткина. М., 1989, с. 45.
511
Шахматов А.А. Курс истории русского языка. Ч. II. СПб., 1910, с. 700 и сл.
512
Котков С.И. Говоры орловской области (фонетика и морфология). Дис. … докт. филол. н. Т. I – II. М., 1951, с. 141, 291.
513
Диалектологический атлас русского языка. Центр Европейской части СССР. Вып. I. Фонетика / Под ред. Р.И. Аванесова и С.В. Бромлей. М., 1986, карта 1, 2; Программа, с. 199.
514
Касаткин Л.Л. Современная русская диалектная и литературная фонетика как источник для истории русского языка. М., 1999, с. 479, 480: как шаги, жара.
515
Орфоэпический словарь русского языка. Произношение, ударение, грамматические формы. Около 65000 слов / Под. ред. Р.И. Аванесова. 6-е изд., стереотипное. М., 1997.
Словом, картина, в том числе пространственная, явлений (типов) аканья-яканья непростая, сложная даже для лингвиста-недиалектолога. На множественность этих типов также обратили внимание давно [516] – на то, что, например, «в смоленском наречии акают до приторности, и аканье это усиливается на запад и юг, через Белую до Черной и Малой Руси…». Почтенный лексикограф так отзывался о том, что потом стали квалифицировать как белорусский, полный характер аканья [517] . Для срединных же, означенных выше говоров характерна пестрота типов аканья-яканья на довольно ограниченном пространстве. Все эти генетические более новые, разнообразные типы, в основном – диссимилятивного аканья (яканья) – суджанский, обоянский, щигровский – все сосредоточены в зоне курско-орловских говоров, проще говоря – на курской земле, откуда и исходили эти инновации, знаменующие тем самым центральность зоны. Инновации были в известном смысле множественными, ср. сюда еще иканье – орловско-курское, но и среднерусское, и национально-литературное [518] . Все это, вместе взятое, создавало ту самую пестроту и неоднозначность характеристики, которую по канонам дисциплины и должен проявлять центр лингво-географического ареала. Из этих черт некоторые в разном объеме устремились центробежно в более периферийные области, ср. иканье в московских говорах и отдельные отражения диссимилятивных явлений в самом высоком речевом стандарте, о чем кратко – выше.
516
Ср. Даль В.И. О наречиях русского языка, по поводу «Опыта областного великорусского словаря», изданного Вторым отделением имп. Академии наук. Из V книжки «Вестника имп. Русского геогр. об-ва» за 1852 г., с небольшими поправками против первого изд. // В. Даль. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. I. M., 1955 (со второго изд. 1880 – 1882 гг.), с. LXXV.
517
Шахматов А.А. Курс истории русского языка. Ч. II. СПб., 1910, с. 379 – 380.
518
Котков С.И. Говоры орловской области (фонетика и морфология). Дис. … докт. филол. н. Т. I – II. М., 1951, с. 467, 476; Русская диалектология / Под. ред. Р.И. Аванесова и В.Г. Орловой. М., 1964, с. 61.
Конечно, остается традиционно трудный вопрос о происхождении аканья, и здесь не могут быть, естественно, признаны достаточными и убедительными ссылки на «безболезненность» и «легкость» перехода от оканья к аканью [519] . Почему тогда, спрашивается, не начала «акать» вся территория языка? Видимо, не стоит оставлять без внимания сопутствующий социолингвистический аспект: это была инновация, шедшая из влиятельного южного центра (самое время напомнить, что великорусский Юг превосходил великорусский Север по людскому, экономическому и другим потенциалам, о чем почему-то обычно забывают, как и об аксиоме, что история начиналась на Юге), инновация обладала авторитетом, и следовать ей, этому пресловутому выговору «по-московски» [520] , было престижно. Редкость ли заселения Севера, неудовлетворительность тамошних коммуникаций или какие-то более тонкие причины, но что-то все же привело к затуханию инновационной волны аканья на подступах именно к Северу. Мы и в дальнейшем будем пользоваться этой точкой отсчета: сравнительная дальность траектории волн, высылаемых инновационным центром.
519
Аванесов Р.И. Вопросы образования русского языка в его говорах // Вестник МГУ, 1947, № 9, с. 146.
520
См. Даль В.И. О наречиях русского языка, по поводу Опыта областного великорусского словаря, изданного Вторым отделением имп. Академии наук. Из V книжки «Вестника имп. Русского Геогр. Об-ва» за 1852 г., с небольшими поправками против первого изд. // В. Даль. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. I. M., 1955 (со второго изд. 1880 – 1882 гг.), passim.
Распространена концепция, датирующая аканье временем после падения редуцированных [521] , и к ней, вероятно, надо прислушаться. Но вполне возможно, что дело много сложнее и указанное падение – не единственная, а одна из причин, довершившая окончательное приведение в действие механизма аканья. Возможно, более широкое допущение ряда предрасположений к аканью – единственный выход из тупикового положения, в котором проблема аканья оказалась в результате ожесточенных споров. Иными словами, если даже перед нами не тот случай, когда «оба правы», то все же возможно расценить ситуацию как некий сигнал о наличии рационального зерна во взаимоисключающих концепциях: «аканье – собственно русская инновация», «аканье – праславянский феномен». Нельзя забывать и о том, что язык древнерусской ветви славянства подвергся значительной перестройке, развертывавшейся опять-таки по законам лингвистической географии (пространственной лингвистики). Не исключено при этом, что первоначальный краткостный вокализм, который был у древнерусских славян, их большинством переинтерпретирован как вокализм безударный [522] . Состоялась утрата категории различения количества гласных, которой праукраинский, как типичная периферия, был затронут в гораздо меньшей степени, ср. имевшие в украинском место заместительное растяжение/продление, ареально близкий аналог явлению польской исторической фонетики – wzdluzenie zastepcze, и там, и тут – во вновь закрытых слогах. Это явление косвенно свидетельствует о древнем наличии в праукраинских диалектах количественных различий гласных. Собственно великорусский этого не знает. См. у Скляренко [523] , где заместительное продление рассматривается на материале славянских языков, сохранивших количественно-интонационные различия гласных (сербохорв.), но не говорится об украинских данных. Какое-то отношение может иметь к проблеме аканья фактическое тождество слав. о и ^a, даже первичность последнего [524] . Тот факт, что ослабление безударных гласных в южновеликорусском и белорусском очень поздно отразилось в письменности, говорит не только и не столько о консервативности письма, сколько о том отношении взаимной компенсации, в которое вступили означенное ослабление артикуляции и консервирующая тенденция письма.
521
Аванесов Р.И. Вопросы образования русского языка в его говорах // Вестник МГУ, 1947, № 9, с. 138 – 139.
522
Трубачев О.Н. Этногенез и культура древнейших славян. Лингвистические исследования. М., 1991, с. 69 – 71.
523
Скляренко В.Т. Праслов’янська акцентологiя. Ки"iв, 1998, с. 66 – 67.
524
Vaillant A. Grammaire compar'ee des langues slaves. T. I. Phondtigue. Paris, 1950, с. 107, 233; Георгиев В.И., Журавлев В.К., Филин Ф.П., Стойков С.И. Общеславянское значение проблемы аканья. София, 1968, с. 26.
Об этом, может быть, следует сказать особо. Здесь речь пойдет, в сущности, о типологическом отличии русского языка, выделяющем его из большинства других славянских языков. Ненапряженная артикуляция (гл. обр. безударного вокализма) – яркая черта русского языка и его инновация, отделившая его даже от ближайше родственного белорусского языка. Парадокс в том, что оба эти языка объединяет общность аканья, однако в белорусском с его «полным аканьем» обозначилась такая самостоятельная черта, как напряженная артикуляция безударного вокализма. Результат: различия по принципу: напряженная артикуляция языка – фонетическая орфография (вспомним сербохорватский и вуковский завет «пиши као што говорит» – пиши как говоришь), соответственно, ненапряженная артикуляция языка – консервативная (историческая) орфография. Русская артикуляция, выпадая из славянской в целом, напоминает принцип английской (аналогия распространяется и на консервативность письма в обоих случаях!). В связи с отмеченным кажется несколько непонятным мнение о факультативности напряженности в славянских языках [525] . Переход к менее напряженной артикуляционной базе как «общая тенденция» русского языка, в том числе в плане замены оканья аканьем, характеризуется также у Касаткина [526] .
525
Новое в лингвистике. Вып. 2. М., 1962, с. 204 и сл.
526
Касаткин Л.Л. Современная русская диалектная и литературная фонетика как источник для истории русского языка. М., 1999, с. 131, 132.
Итак, опираясь в немалой степени на предшественников, мы пришли к заключению о необходимости наличия инновационного центра, даже сосредоточились на некотором вероятии подобного центра инноваций в среднезападной части южновеликорусского пространства. Имеет смысл сохранить в дальнейшем эту точку отсчета для суждений об (остальных) частях и явлениях великорусского ареала. Из них наиболее яркая и легко выделяемая – северновеликорусская часть. Вместе с тем, заинтересовавшись критериями выделения северновеликорусского наречия, мы не можем не выразить сомнений на этот счет. Во-первых, оказывается под вопросом целостность северновеликорусского наречия (в его западной и северовосточной частях), и это признается основными исследователями [527] . Во-вторых, они же признают, что «выделение» «будущей территории северного наречия» намечается «на основе распространения аканья» [528] . Ведь это означает ни больше ни меньше, как то, что основной критерий выделения – отрицательный: то, куда не дошло аканье, территория, где аканья нет, поскольку никто не станет спорить с тем, что аканье шло с юга. Интересно отметить, что характеристика южного наречия заметно контрастирует с этим, нося более конкретно-позитивный характер: неразличение безударных гласных, фрикативное г , отсутствие контракции (выпадения j) [529] . Но и южновеликорусские отличительные признаки не изначальны. Не только в среднерусских говорах, но и в южновеликорусском просвечивает «северновеликорусская» основа, если говорить в терминах действующей диалектологии. Сказанное делает неактуальной оппозицию «северновеликорусский» – «южновеликорусский», поскольку ретроспективно северновеликорусский синонимизируется (оказывается тождественным) со всем изначальным великорусским, причем аканье/яканье – вторичные инновации языкового центра. Сейчас нельзя без некоторого удивления воспринимать оценки вроде того, что (по Шахматову) Е.Ф. Будде принадлежит «замечательный вывод» о том, что северная часть Рязанской области первоначально относилась к северновеликорусскому наречию [530] , там же о северновеликорусском характере касимовских говоров в прошлом. Ведь в сущности ясно, что это банальная констатация хода южных инноваций, перекрывающих первобытные черты вроде того же оканья.
527
См. Образование севернорусского наречия и среднерусских говоров по материалам лингвистической географии. Отв. ред. В.Г. Орлова. М., 1970, с. 210.
528
Там же, с. 225 и 235.
529
Русская диалектология / Под. ред. Р.И. Аванесова и В.Г. Орловой. М., 1964, с. 239.
530
Сидоров В.Н. Из истории звуков русского языка. М.. 1966, с. 98 и сл.
Перейдя к среднерусским говорам, мы вынуждены будем признать, что критерии их выделения не менее сомнительны, хотя высказывания в литературе в связи со среднерусскими говорами временами чрезвычайно ответственны [531] : только после образования среднерусских говоров можно говорить о языке в целом. Сейчас для нас подобные утверждения кажутся совершенно неприемлемыми, притом что ясно, что они восходят к концепции «встречи» в бассейне Оки и верхнего Поволжья севернорусов и «восточнорусов» (в шахматовской терминологии – южновеликорусов) [532] , где говорится о воспоследовавшем смешении. Так, поныне действует шахматовская схема о «смешанных говорах» между северновеликорусским и южновеликорусским, их «переходном» характере [533] . А между тем в глаза бросается условность выделения среднерусских говоров с их распадением на акающие и окающие говоры [534] . Не совсем понятна, хотя и выдержана в том же духе трактовка среднерусских говоров как «окраинных» в отношении северно-великорусского и южновеликорусского наречий [535] . Наш вывод, к тому же сделанный отнюдь не сегодня и не вчера: концепция выделения среднерусских говоров неясна лингвогеографически [536] . Сегодня, пожалуй, складывается впечатление, что, постулируя особые среднерусские говоры, не думали не только о центре, но и о целостном русском языковом ареале, ибо есть все основания для того, чтобы задаться вопросом, не является ли то, что привычно называют среднерусскими говорами, в действительности зоной затухания разных инновационных волн южного центра?
531
Ср. Горшкова К.В. Историческая диалектология русского языка. М., 1972, с. 148.
532
Шахматов А.А. Курс истории русского языка. Ч. I. Изд. 2-е. СПб., 1908, с. 25 и 26.
533
Шахматов А.А. Курс истории русского языка. Ч. I. Изд. 2-е. СПб., 1908, с. 160, 172, 180; Шахматов А.А. Древнейшие судьбы русского племени. Пг., 1919. Ср. следование этой концепции в: Аванесов Р.И. Вопросы образования русского языка в его говорах // Вестник МГУ, 1947, № 9, с. 153; Сидоров В.Н. Из истории звуков русского языка. М.. 1966, с. 103; Горшкова К.В. Историческая диалектология русского языка. М., 1972, с. 148.
534
Русская диалектология / Под. ред. Р.И. Аванесова и В.Г. Орловой. М., 1964, с. 284, карта 11.
535
Захарова К.Ф., Орлова В.Г. Диалектное членение русского языка. М., 1970, с. 21.
536
Трубачев О.Н. Регионализмы русской лексики на фоне учения о праславянском лексическом диалектизме // Русская региональная лексика XI – XVII вв. М., 1987, с. 22.
Смешение языков и диалектов, как уже ясно из предыдущего, в полной мере принималось последователями Шахматова, служа заменой концепции наддиалекта. На этой основе строилось и понимание смешанных говоров городских центров, в частности Москвы [537] , о смешанном говоре Москвы – из севернорусских и «восточнорусских» элементов. По происхождению Шахматов представлял себе говор Москвы как северновеликорусский [538] . Все эти представления практически без изменений были восприняты последователями [539] , которые также указывают на севернорусскую основу литературного языка. Впрочем, похоже, что эти идеи учителя повторялись без проверки на материале. По-видимому, духом примата севернорусской основы среднерусских говоров проникнуто положение: «Говоры на территории Московского княжества <…> ничем не обнаруживают своего «вятического» <…> происхождения» [540] . Однако сейчас мы можем судить об этих вещах несколько конкретнее, а главное – иначе, в чем нам помогает весьма содержательный «Лексический атлас Московской области» (М., 1991), где на многих картах идут южным фронтом лексические диалектизмы «литературного» облика: огород (карта 3), подпол (карта 11), погреб (карта 12), угол «угол избы» (карта 17), заслонка (карта 26), изгородь (карта 28), кочерга (карта 34), корчага (карта 39), миска (карта 42), полдник (карта 60), навес (карта 64), оглобля (карта 74), волокуша (карта 78), чернушка «гриб груздь черный» (карта 83), сыроежка (карта 84), свинушка (карта 88), подберезовик (карта 91), молодняк «молодой лес» (карта 93), хворост «мелкий лес» (карта 94), сосняк (карта 100), корзина (карты 130, 131), корзинка (карта 132), беседа «изба <…> на посиделки» (карта 136). Остается при этом вспомнить широкий археологический клин вятичей XI – XIII вв. с юга, захватывающий все «ближнее Подмосковье», включая Москву, по В.В. Седову [541] , сведения о чем уже приводились выше.
537
См. Шахматов А.А. Очерк древнейшего периода истории русского языка // Энциклопедия славянской филологии. Пг., 1915 (Выпуск 11.1), с. XLVIII.
538
Макаров В.И. «Такого не бысть на Руси преже…» Повесть об академике А.А. Шахматове. СПб., 2000, с. 207.
539
Аванесов Р.И. Вопросы образования русского языка в его говорах // Вестник МГУ, 1947, № 9, с. 111, 154.
540
Там же, с. 137.
541
Войтенко А.Ф. Лексический атлас Московской области. М., 1991, с. 61.
В плане лингвистической географии Русский Север обнаруживает свойственные периферии архаизмы, причем немаловажно, что явления этой северной периферии перекликаются с другой периферией, южной, – с аналогичными украинскими явлениями. Очевидно, что это проявление единого большого ареала, охватывавшего все позднейшие восточнославянские языки. Сюда относится сохранение звонкости согласных в конце слова в украинском и в некоторых северновеликорусских диалектах [542] , при подавляющем оглушении звонких согласных в конце слова после падения редуцированных в центре ареала, а также широко за его пределами. Отвердение согласных перед е и i в украинском [543] , по Шахматову, – позднейшее [544] , ср. подавляющее отсутствие отвердения согласных перед е и i в великорусском [545] , обнаруживает, однако, замечательные соответствия в виде твердости согласных перед передними гласными на архаизирующей северной периферии [546] : в Сугодском уезде. Об «отвердении согласных» в этой позиции говорят и современные исследователи, указывающие на ряд северновеликорусских, вологодских говоров [547] . Вот только «отвердение» ли это или древняя твердость, сохранившаяся на архаизирующих перифериях (укр., с.-в.-р.), несмотря на все доводы Шахматова о вторичности украинского отвердения? [548]
542
Филин Ф.П. Происхождение русского, украинского и белорусского языков. Историко-диалектологический очерк. Л., 1972, с. 335, 336; Касаткин Л.Л. Современная русская диалектная и литературная фонетика как источник для истории русского языка. М., 1999, с. 134, 137, 138.
543
Шахматов А.А. Курс истории русского языка. Ч. I. Изд. 2-е. СПб., 1908, с. 156.
544
Шахматов А.А. Курс истории русского языка. Ч. II. СПб., 1910, с. 16; Шахматов А.А. Очерк древнейшего периода истории русского языка // Энциклопедия славянской филологии. Пг., 1915 (Выпуск 11.1), с. 127.
545
Шахматов А.А. Курс истории русского языка. Ч. I. Изд. 2-е. СПб., 1908, с. 158.
546
Шахматов А.А. Очерк древнейшего периода истории русского языка // Энциклопедия славянской филологии. Пг., 1915 (Выпуск 11.1), с. 128.
547
Горшкова К.В. Очерки исторической диалектологии Северной Руси (по данным исторической фонологии). Изд-во МГУ, 1968, с. 88; Касаткин Л.Л. Современная русская диалектная и литературная фонетика как источник для истории русского языка. М., 1999, с. 150, 170; Диалектологический атлас русского языка. Центр Европейской части СССР. Вып. I. Фонетика / Под ред. Р.И. Аванесова и С.В. Бромлей. М., 1986, карта 65.
548
Ср. Касаткин Л.Л. Современная русская диалектная и литературная фонетика как источник для истории русского языка. М., 1999, с. 170: «старое состояние».