К морю Хвалисскому
Шрифт:
– Спаси Велес! – в ужасе проговорил купец.
Вышата Сытенич обнажил зубы в улыбке.
– А Бьерн Гудмундсон, похоже, был прав, – заметил он, с прищуром глядя на Лютобора. – Советы давать ты мастер! Только, в отличие от ютландца, я, пожалуй, им последую.
Он повернулся к Малу:
– Ну, что скажешь?
Гость робко, заискивающе улыбнулся.
– Да вот я подумал, Вышата Сытенич, зачем я буду тебе лишнюю мороку устраивать. Товар мой за год вряд ли испортится, а по весне я его и сам продам.
Такого ответа Вышата Сытенич и ждал. Он переговорил, о чем хотел, с Муравой и собрался
Вид у парня был, как у бедового воробья, чудом выбравшегося из кошачьих когтей: нос расквашен, одежда порвана, под глазом наливается лиловый синяк.
– Кто это тебя так? – участливо спросил находившийся все эти дни при раненых Тороп.
Твердята посмотрел на него зверем.
– Хочешь знать? Да? – прогнусавил он, вытирая кровавую юшку. – Да родичи твои мерянские, лягушки болотные.
– А ну-ка пойди сюда! – окликнул гридня Вышата Сытенич. – Кто тебе беспутному дал право наших друзей и хлебосольных хозяев задирать? Белена тебе, что ли мало?
– Нет здесь больше друзей! – едва не расплакался гридень. – Остались лишь щуки зубастые да волки рыскучие! Только что гонец прискакал. Наш князь стоит с войском у границ мерянской земли!
Лютобор одним кошачьим прыжком оказался у двери. Остальные, кто мог ходить, потянулись за ним.
Тихая Щучья Заводь нынче бурлила и кипела, как грозный рокочущий водопад. Кричали испуганные дети, голосили бабы, мужи-охотники возбужденно потрясали топорами и луками. Какие-то горячие головы уже выкатывали из домов напоминающие бочонки мерянские лари-укладки – закапывать добро и прятаться в лесную крепь.
Вышата Сытенич нашел глазами своих людей и удовлетворенно провел рукой по сивой бороде. Все-таки не зря он их учил. Кроме Твердяты все сразу сообразили, что делать надобно. Большинство без кольчуг, но при оружии стояли около кораблей. Остальные и среди них Лютобор сплотились возле клети: в случае чего прикрыть раненых.
Волоча за собой растерзанного Твердяту, боярин продрался сквозь толпу.
– Что здесь происходит? – возвысив голос, спросил он. – Почто, хозяева дорогие, моих людей обижать вздумали?
Дед Райво опустил очи долу:
– Нет, Вышата Сытенич, у нас более мира с Русью! – горестно проговорил он. – Ваш князь примучить нас собрался. Дани требует!
– А велика ли дань?
– Как обычно, по щелягу с сохи, по белке с рала.
– Тогда в чем же дело? – удивленно повел бровью боярин. – Али Куго-Юмо на землю вашу разгневался, дичь в лесу перевелась, оскудела рыба в море, снедь в закромах иссякла?
«Ай да боярин! – подумал Тороп. – Сразу видно не первый год с лесными жителями общается. Даже речку по мерянскому обычаю морем назвал!»
– Не с чего Куго-Юмо на нас гневаться, – продолжая разглядывать свои мягкие сапоги, отвечал Щучий старейшина. – Есть и зверь в лесах, и рыба сетей не избегает. Да только как же мы станем платить русскому князю дань, – впервые поднял он наполненные немой мольбою глаза. – Когда уже даем мы дань хазарам?
Лицо Вышаты Сытенича сделалось суровым, в синих глазах появился лед.
– Хазарам, говоришь? – переспросил он. – А за что ты им платишь, Райво, за какую такую особую заботу? Где, спрашивается, они были пятнадцать лет назад,
Среди умений, необходимых хорошему вождю, не на последнем месте стоит искусство красно говорить, воодушевляя своих воинов перед битвой, увещевая противников, когда можно решить дело миром. Вышата Сытенич им владел в полной мере. И верно потому, что слова его шли от сердца, они почти всегда достигали своей цели.
Так вышло и на этот раз. Сначала по Заводи пробежала легкая рябь, потом началось небольшое волнение, затем дошла очередь и до волн. Щучане загомонили, зашумели, послышались возмущенные голоса:
– Правду говорит боярин!
– За что мы их кормим, окаянных?
– Мало того, что никакой заступы от них никогда не видели, так они еще в этот год прислали разбойников и душегубов дань собирать!
– Не хотим хазар! Не станем им больше дань давать!
– А ежели придут, так у нас есть, чем их встретить!
И в воздух вновь взметнулись луки и топоры.
Дед Райво замахал на сородичей старческими иссохшими руками:
– Сохрани Куго-Юмо от подобной беды! Вы с кем воевать собрались, чада неразумные?! Мы от полсотни воинов не чаяли отбиться, а у кагана их тьмы! Не видали от хазар заступы против ворогов. Да разве мы дань даем, чтобы они за нас заступались? Нешто не ведаете, что все от них откупаются, чтобы от них самих заступу иметь! Как же можно хазарам дани не давать?!
– А Святославу отказать еще страшнее! – возразил старейшине один из вятших мужей. – Он сын Ольги, а она знала, как застать лесных жителей врасплох, еще когда нынешний воитель под стол пешком ходил. Помните, как она расправилась с древлянами? Как бы с нами подобного не приключилось!
– Что ты, что ты! – плечи старейшины передернул озноб, словно на него неожиданно дохнуло могильным холодом, глаза раскрылись так широко, что он стал похож не на щуку, а на карася. – Сам знаю, что и русского князя прогневать страшно! – дед Райво с силой дернул себя за бороду. – А коли давать и Руси, и хазарам – понурив голову, продолжил он, – так и без портов остаться недолго! Вышата Сытенич, благодетель наш! – по впалым щекам старейшины текли медленные старческие слезы. – Скажи, что делать нам горемычным, как от ворот своих беду отвести?
Вышата Сытенич еще больше нахмурился.
– Что делать, что делать, – проворчал он. – Ты старейшина, тебе и твоим людям решать. А я знаю только одно. Половина из того, что бают про Ольгу и древлян – сказки, другая половина – выдумки! Мы с дядькой Нежиловцем были там и как-то не припомним, чтобы кого-то в землю живьем закапывали или в бане жгли. Про побоище это правда, но древляне, чай, князя нашего убили. На месте Ольги любой захотел бы отомстить. Вы, насколько мне известно, людям русским никакого зла пока не причиняли, стало быть, князю нашему не за что на вас гневаться. А коли дани потребует, так дайте ему в этот год то, что для хазар приготовили: Бьерна уже нет, а других сборщиков каган в этот год вряд ли пришлет.