К неведомым берегам
Шрифт:
— «Российского купца, именитого рыльского гражданина Григория Шелихова первое странствование с 1783 по 1787 год из Охотска по Восточному Океану к Американским берегам и возвращение его в Россию с обстоятельным уведомлением об открытии новообретенных им островов Кыктака и Афогнака, до коих не достигал и славный аглицкий мореход капитан Кук, и с приобщением описания…»
— Погоди, погоди, Сергей Петрович, — пытался остановить его Шелихов, но тот только досадливо отмахнулся рукой и продолжал:
— «…описания образа жизни, нравов, обрядов, жилищ и одежд обитающих там народов, покорившихся под Российскую державу; также климат, годовые перемены, звери, домашние животные, рыбы, птицы, земные произрастания и многие другие любопытные предметы, там находящиеся, что все верно и точно описано им самим. С географическим чертежом, с изображением самого мореходца и найденных им диких людей».
Здесь он, наконец, остановился и вопросительно уставился на раскрасневшегося и протестующего Шелихова.
— Послушай, Сергей Петрович, я тебя ведь просил не врать. Не сам ли ты мне рассказывал, что аглицкий капитан Кук пять лет тому назад видел Кыктак и описал его, а наш мореходец Беринг еще раньше был на острове Афогнак… Да и наши промышленные не раз бывали. Что же на это скажут наши купцы, когда все знают, и мы с Натальей Алексеевной слышали на Кадьяке, что там уже лет двадцать тому назад зимовал мореход Глотов…
Наталья Алексеевна! — позвал он.
— Иду-у… — послышался низкий бархатный голос, и из соседней комнаты тотчас вышла легкой и плавной походкой с гордо поднятой головой «королева», как ее называли все без исключения в Иркутске, Наталья Алексеевна.
Она похудела и окрепла в исключительно тяжелом походе в Америку и несколько изменилась, но все, и в том числе сам генерал-губернатор, находили, что к лучшему. Темно-синие васильковые глаза, умевшие в зависимости от настроения и гневно вспыхивать и обвораживать, на этот раз глядели спокойно и строго. Высоко взбитые золотые волосы действительно напоминали корону. Трудно было поверить, что эта женщина всего только три-четыре недели тому назад, спасаясь со спутниками от неистовых якутских метелей и морозов, проводила в высоких сугробах, зарывшись глубоко под снегом, по трое-четверо суток. Лежа почти без движения, питалась одними сухарями, утоляла жажду сухим, рассыпчатым снегом с неприятным вкусом.
Мягкий голос и спокойный зов мужа обрадовали Наталью Алексеевну: это после охотской истории случилось впервые. Приветливо улыбнулась она неуклюже засеменившему к ней навстречу в меховых торбасах Сергею Петровичу и вопросительно взглянула на мужа.
— Послушай, что натитулил тут Сергей Петрович, вот… — Шелихов взял из рук Басова листок и прочитал: — «…с обстоятельным уведомлением об открытии им островов Кыктака и Афогнака, до коих не достигал и славный аглицкий мореходец капитан Кук…»
Наталья Алексеевна рассмеялась, обнаружив два плотных ряда мелких зубов, и укоризненно покачала головой.
— Можно так оставить? — спросил Шелихов. — Ведь засмеют, а?
— Да, засмеют… Один Лебедев-Ласточкин проходу не даст и уж, наверное, Куком будет прозывать.
— Хорошо, если аглицким Куком дразнить будет, а не русским кукишем… Нет, Сергей Петрович, вычеркивай… Вот о подвигах Натальи Алексеевны пиши сколько хочешь — ведь она первая российская женщина, прожившая у американских диких племен целых три года.
— Нет, ради бога, Сергей Петрович, — умоляюще сказала Наталья Алексеевна, — меня не трогайте, сердиться буду, — и она повернулась, чтобы уйти. Однако этого сделать не удалось, так как Басов протянул ей собственноручный, тонко сделанный, но совершенно неправдоподобный рисунок пером.
— А я тебя ищу по всему дому… и в коровник посылала и в погреб везде-везде, и нигде не могла найти, — скороговоркой, запыхавшись, затрещала, широко распахнув дверь девочка лет тринадцати. Она кинулась к отцу на шею, звонко и сочно его поцеловала и тотчас же вместе с матерью стала внимательно рассматривать рисунок.
На песчаном низменном берегу волнующегося моря, одетый в летний костюм, в кружевном жилете и с кружевными же манжетами, в легких туфельках с большими пряжками, окруженный дикарями стоит Шелихов — российский Кук. Один из дикарей присел перед бочкой у ног знаменитого мореплавателя с трубкой во рту. Другой, украшенный ожерельем, и сам мореплаватель стоят по обе стороны бочки и поддерживают сложенную пополам шкурку бобра. На песке лежит шкурка белки. На голове дикаря нечто вроде греческого кожаного шлема. Позади мореплавателя видна чья-то всклокоченная, непокрытая голова и одетая в кожу фигура третьего дикаря, вооруженного большим луком. Из-за спины его торчат три гигантские оперенные стрелы. В левом нижнем углу рисунка — два громадных клыкастых усатых моржа с человеческими лицами, за которыми виден весь в тонкой резьбе, оснащенный мачтами, украшенный флагами сказочный корабль с развевающимся по ветру длинным узким вымпелом, а около него, прямо над группой людей и зверей, с большим жезлом в руке и маленькими крылышками у лодыжек сам греческий бог Меркурий.
Девочка делилась впечатлениями вслух:
— Папочка, ты как настоящий маркиз из сказки — в кружевах, а рядом с тобой должна стоять мама или герцогиня, а не грязные, непричесанные алеуты… Туфли ты, конечно, уже промочил, стоишь ведь на мокром-мокром песке. Сергей Петрович, — обратилась она к своему учителю, — а это ангел?
— Это греческий бог торговли, Меркурий.
— А почему моржи как люди?
И, обняв мать и задыхаясь от смеха, шептала в ухо матери:
— Смотри, моржи похожи на Сергея Петровича, ну точь-в-точь…
— А я и не знала, что вы к тому же искусный рисовальщик, — сказала с запинкой Наталья Алексеевна, едва удерживаясь от смеха, так как сходство моржа с автором было несомненно. Она протянула рисунок мужу и вышла.
Шегшхов сумрачно и долго смотрел на рисунок, медленно читая хвалебную стихотворную надпись:
Коломбы Росские, презрев угрюмый рок, Меж льдами новый путь отворят на восток, И наша досягнет в Америку держава, Во все концы достигнет Россов слава.