К новому берегу
Шрифт:
— Я думаю, что дело обстоит не так плохо, товарищ комиссар, — ответила Анна. — Считаю лейтенанта Тауриня честным человеком, но в партию принимать его рано. Поэтому я сочла необходимым рассказать все, что знала о нем.
— За это тебе большое спасибо… — сказал Лидум. — Пока никому не говори о нашей беседе. Хочу уточнить некоторые обстоятельства, тогда увидим, как быть с этим человеком.
Когда Анна ушла, помрачневший Лидум долго сидел, подперев голову кулаком. Он был недоволен собой.
«Неужели я так постарел, что не умею больше разбираться в людях? — думал он. — Мне он казался таким честным… сделанным из настоящего материала. Выходит, что я встретился с трусом. На передовой он не боится смотреть в глаза смерти… это он умеет как следует… а сказать о себе правду у него не хватает духа. Что теперь с ним делать?»
В дверь землянки постучали. Вошел ординарец.
— Товарищ комиссар, там пришел лейтенант. Очень просит принять его. Что сказать ему?
— Какой лейтенант? Что ему нужно?
— Командир роты, лейтенант Тауринь… — объяснил ординарец. — Он не сказал по какому делу. Я его спрашивал, а он говорит, что может сказать только вам.
Лидум сердито наморщил лоб. «Так, так… — подумал он. — Хочет оправдываться… Совесть мучает. Ну ладно, давай посмотрим, что за птица».
— Пусть войдет, — сказал Лидум. — Пока не кончу разговора с ним, никого не впускайте сюда.
— Ясно, товарищ комиссар, — отозвался, ординарец и вышел.
3
Лидум пристально взглянул на Айвара, затем, подавив неприязнь, сказал по возможности спокойно и вежливо:
— Присаживайтесь, товарищ лейтенант. Я вижу, что стоять на ногах в этом погребе для вас мучение. Таким голиафам, как вы, рост иногда причиняет некоторые неудобства.
Айвар сел на скамейку по другую сторону столика и скомкал в руках выцветшую пилотку. Он казался очень взволнованным. Снова и снова его пальцы сжимали пилотку, а потом разглаживали, чтобы опять скомкать.
— Мне нужно с вами поговорить, товарищ военный комиссар, по очень серьезному делу… — начал Айвар.
— Я слушаю… — сказал Лидум.
— Политрук нашей роты, товарищ Пакалн, заговорил со мной о том, что мне пора вступать в партию, — продолжал Айвар. — В моей жизни есть много такого, что бросает на меня тень, и я не хочу делать этот серьезный шаг, не рассказав предварительно все о своем прошлом. Я хотел рассказать это вам, и от вас я хочу получить совет. Согласны ли вы меня выслушать?
— Пожалуйста, рассказывайте…
Айвар, опустив глаза, несколько секунд молчал, затем распрямил плечи, посмотрел на Лидума спокойным, грустным взором и начал:
— Это будет рассказ про искалеченную жизнь, товарищ Лидум. Была однажды семья — муж, жена и маленький мальчик. Они жили в нужде, как многие бат «рацкие семьи. Муж выполнял тяжелую работу батрака и мечтал о другой, лучшей жизни, которую простые люди могут завоевать только борьбой, поэтому он стал революционером. Единственному сынишке революционера было семь лет, когда полиция арестовала его отца и за «точила на долгие годы в тюрьму. Вскоре погибла от несчастного случая на работе мать, и мальчик остался на свете совершенно один. Так как он стал в тягость всем, его с торгов отдали людям, которые за его содержание требовали от волостного правления наименьшую доплату. Прожив там несколько месяцев, он попал в другую семью. Его взял на воспитание богатый кулак Тауринь из усадьбы Урги Пурвайской волости. У Тауриня своих детей не было, но ему нужен был наследник, поэтому кулак усыновил мальчика, дал ему свое имя и воспитал как своего сына. Мальчику объявили, что его родители умерли, чтобы он забыл о них, а своим отцом и матерью считал бы Тауриня и его жену. Из приемного сына старались сделать настоящего хозяйского сына, привить ему все качества кулака. Окончив сельскохозяйственное училище, он вскоре ушел на военную службу, а после демобилизации работал в хозяйстве приемного отца и помогал ему увеличивать доходы. В первый год Советской власти этот приемный сын имел возможность только издали наблюдать, как живут и работают советские люди. В те дни он встретил девушку, одну из тех, с которыми Тауринь не позволял ему дружить, — она теперь была на другом берегу, среди строителей новой жизни. Он полюбил ее, любит и по сей день, хотя она этого не знает и на его чувства не ответила даже простой дружбой. Когда началась война и девушка эвакуировалась вместе с активом волости, парень не находил себе места, чувствовал себя, как в пустыне. Приемный отец накануне войны ушел в банду, а когда нагрянули фашистские войска, вернулся домой и стал уговаривать своего приемного сына стать во главе банды убийц, убивать невинных людей. Но сын уже находился во власти сомнений, и предложение приемного отца возмутило его до глубины души. Он чувствовал, что его место на той стороне, где была любимая девушка, и что в этой великой борьбе он не может остаться с Тауринем и подобными ему хищниками. Но мысль об уходе, об эвакуации родилась у него позже, когда он узнал нечто чрезвычайно важное…
Вслушиваясь в рассказ Айвара, Ян Лидум сидел, не проронив ни слова, только по временам руки его сжимались в кулаки. Иногда он незаметно взглядывал на Айвара — пристально, испытующе и взволнованно, словно ожидая желанного подтверждения какому-то неясному предчувствию, которое с каждой секундой все сильнее охватывало его.
— Что вы… узнали? — не выдержал Лидум. Голос у него вдруг задрожал.
— В тот день я узнал, что мой отец не умер, что он жив, — продолжал Айвар. — Я узнал его имя, где он живет и работает, и мне стало ясно, что этот человек заслуживает большой любви и надо постараться стать достойным его. Я оставил Урги, чтобы больше никогда туда не возвращаться приемным сыном Тауриня и чтобы найти своего родного отца.
— И вы… его нашли? — спросил Лидум и больше не спускал глаз с Айвара. Туманное предчувствие стало превращаться в уверенность; всей душой желая, чтобы так оно и было, он все же боялся ошибиться, поэтому сдерживал себя и всеми силами старался овладеть своими чувствами.
— Да, нашел… — вздохнул Айвар.
— И кто же он? — как стон, как мольба, вырвалось из груди Лидума.
Тогда Айвар посмотрел на него долго, нежно, губы его задрожали и глаза внезапно наполнились слезами.
— Отец… — прошептал он. — Неужели ты меня… еще не узнаешь?
Теперь наконец Ян Лидум понял, почему ему казалось, что он где-то видел этого человека, и на кого походил он, — его собственная молодость глядела на него этими грустными глазами, которые сейчас стыдились своих слез.
— Айвар!.. — воскликнул он, бесконечно счастливый. — Это ты?… Ты… мой сын…
Он обнял его и долго сидел рядом молча, а большие, сильные руки его все время, не переставая, гладили плечи Айвара, голову, волосы, и, как Ян ни крепился, в глазах его накапливалась соленая влага и крупными каплями скатывалась по щекам.
— Айвар, дорогой мальчик… наконец-то мы вместе… — шептал Лидум. — Все будет хорошо, все устроится… Мы заживем новой жизнью. А Тауринь… Забудь ты его… не думай больше о нем.
Несколько успокоившись, отец начал расспрашивать сына, с кем он дружит, как проводит свой досуг, много ли читает, каковы его планы на будущее. Потом они говорили о текущих политических событиях, о причинах, вызвавших Великую Отечественную войну. И у Айвара вырвалась такая фраза:
— Немецкий народ — преступный народ, и пока не удастся его уничтожить, до тех пор человечество не сможет жить в мире.