К полюсу!
Шрифт:
Самому Херберту было тогда 34 года. За осуществление своей мечты он начал борьбу в 1964 году. В ночь перед выходом с мыса Барроу Херберт записал в дневник: «Мечта, которой я жил, могла и не стать реальностью, если бы не вера в меня родителей и немногих близких друзей, если бы не поддержка моих товарищей».
«Уолли — романтик, но тщательно скрывает этот дефект, — говорят о Херберте друзья. — Свою книгу об Антарктиде он написал сначала белым стихом, а потом переписал прозой».
Итак, с одной стороны, приключение и романтика, с другой... профессионализм. Трое из четверки были, по сути дела, профессиональными полярниками. За спиной были и опыт, и знание, и желание добиться максимального научного и прикладного эффекта от путешествия.
Советские журналисты спросили Херберта после его возвращения
— Удовлетворен ли ваш аппетит к приключениям?
— Эта страсть ненасытна, — ответил Херберт. — Но знаете, я не люблю, когда нашу экспедицию причисляют просто к приключениям. Мои спутники проделали титаническую научную работу. Специалисты были поражены, когда ознакомились с ее объемом. Мы ведь ни на день не прерывали наблюдений, как бы трудно ни приходилось. К тому же мы фиксировали каждый свой шаг, каждую минуту бодрствования и сна. Приключение? Да! Но приключение ради науки.
Они стартовали с мыса Барроу 21 февраля 1968 года. В море Бофорта льды были взломаны. Бесконечные подвижки и торошения постоянно создавали опасные ситуации.
Из книги Уолли Херберта:
X е р б е р т У. Пешком через Ледовитый океан. М., Мысль, 1972.
Тускло освещенный северным сиянием надвигающийся ледяной вал напоминал обвалившуюся алебастровую стену. У ее основания бурлило черное море. Когда громадные глыбы соскальзывали вниз и тяжело ударялись о ледяное поле, мы ощущали глухие толчки. Шум становился все громче, а силуэт ледяного вала все выше. Мы чувствовали теперь запах моря. В отчаянной спешке мы побросали груз на нарты в привязали его. В одно мгновение собаки были запряжены, и под громкие крики и проклятия вереница нарт двинулась к усеянному торосами, исковерканному ледяному полю, простиравшемуся к югу от нас.
Впереди себя я видел три луча желтого света, которые подпрыгивали и качались. Каждое, даже шепотом сказанное слово доносилось до меня совершенно отчетливо. Позади я ощущал близость ледового вала и слышал, как он с хрустом перемалывал маленькую полосу гладкого льда, где только что стоял наш лагерь.
Шесть часов подряд мы вели отчаянную борьбу за жизнь, осыпая собак ругательствами, мы подталкивали парты при встрече с невидимыми препятствиями и в бесплодной попытке стремились удалиться на такое расстояние, чтобы только не слышать страшного грохота. Временами казалось, что скрежет ломающегося льда слышен со всех сторон.
К тому времени (10 мая), когда самолеты канадских военно-воздушных сил сбросили им первое месячное пополнение, они прошли около 900 миль.
Погода и ледовая обстановка ухудшились, снег стал глубоким и липким, тучи заволокли небо, Нередко приходилось прорубать себе путь вперед при такой видимости, когда лед, небо и горизонт нельзя различить. Мы продвигались по взломанному льду и торосистым полям. Это был путь, которого мы не видели даже в зоне битого льда у берегов Аляски. Через каждые несколько миль то и дело попадались разводья. В среднем мы проходили всего две мили в день; иногда были вынуждены превращать наши нарты в лодки, чтобы переправить собак и груз через разводья, которые нельзя было пересечь на ледяных плотах или перейти по мосткам из обломков льда, отколовшихся при сжатиях.
Последняя неделя, до того как 4 июля мы разбили летний лагерь на 81°ЗЗ' с. ш. И 165°29' з. д., была самой тяжелой за все путешествие. Мы пытались помогать собакам, которые проваливались в мокрый снег и в лужи талой воды, и в конце концов нам приходилось вытаскивать их оттуда одну за другой. Мы сдвоили упряжки и сами вчетвером тащили сани за постромки, спотыкаясь и надсаживая глотки до хрипоты. К этому времени поверхность
...Наш лагерь представлял собой поселок из двух пирамидальных палаток и одной шатровой, на сооружение которой мы потратили пять парашютов из пятидесяти, спустившихся на нашу льдину, когда самолеты сбросили нам летнее крупное пополнение наших запасов. Из пустых ящиков мы умудрились соорудить мебель — стулья и стол.
У доктора Кёрнера была обширная программа гляциологических исследований и изучения микроклимата, Он работал над этим по семнадцать часов в сутки. Утром Фриц вставал первым и каждый вечер последним входил в палатку; он все время передвигался по льдине от одного хрупкого прибора к другому, проводя термическое зондирование сквозь четырехметровый лед под нами и отмечая малейшие перемены ветра и температуры нагреваемой солнцем поверхности.
Кен в неопреновом костюме для подводного плавания нырял на глубину десяти футов. Фриц, пользуясь теодолитом, с большой точностью произвел съемку поверхности, но он интересовался также подводными контурами льдин, и потому Кен попытался сделать несколько снимков фотоаппаратом для подводной съемки.
4 сентября англичане покинули летний лагерь.
Мы двинулись в путь с тяжелым грузом, но, пройдя всего несколько миль, были вынуждены разбить лагерь. На следующий день погода была пасмурной, и мы двигались еще медленнее, прощупывая каждый фут нашего пути. 6-го, не пройдя и 400 ярдов, наткнулись на полосу битого льда, преградившую путь к северо-западу; к тому же Аллан, пытаясь тащить свои тяжело нагруженные нарты, ушиб спину. 7-го нам не удалось продвинуться ни на шаг: битый лед был в непрестанном движении, а ветер дул не в нужном нам направлении. 8-го, решив, несмотря на погоду, выбраться из этого опасного района, мы прошли еще около 400 ярдов. И тут нам пришлось остановиться: Аллан неудачно споткнулся и упал навзничь возле нарт. Когда мы вернулись к нему, то увидели, что его стало сильно знобить. Не могло быть и речи о том, чтобы перенести его в более безопасное место. Пришлось поставить палатку. в, нескольких ярдах от нарт и буквально втащить Аллана через рукавный вход и уложить в спальный мешок. К тому времени его начали мучить жестокие боли.
Кен поместился в палатке с Алланом, впрыснул ему морфий и уложил поудобнее. Немного спустя он вышел и сказал мне, что, по его мнению, у Аллана смещение диска, хотя не исключена вероятность сильного растяжения связок.
Казалось, больного нужно немедленно эвакуировать. Но против этого возражал сам Джилл. Он мечтал о полюсе и не хотел расставаться с товарищами.
Начальник экспедиции надеялся, что к весне Джилл успеет поправиться. Несмотря на грозные приказы лондонского комитета, он оставил Джилла на льду.
В английской газете «Санди таймс» была напечатана статья репортера, который в те дни находился на американской дрейфующей станции Т-3:
«Несчастный случай с Джиллом вызвал громкую перепалку между Хербертом и лондонским комитетом. Когда комитет отверг план Херберта эвакуировать Джилла следующей весной, Херберт разразился градом упреков по поводу людей, которые «не понимают, какую чушь они городят». В ответ комитет возразил, что Херберт, по-видимому, страдает «уинтеритом» — полярным заболеванием, которое отуманивает сознание и может стать опасным для человека. Для некоторых наблюдателей такой диагноз представляется несколько необоснованным. У Херберта есть свои недостатки — наполеоновские драматические нотки, импульсивность и стремление думать вслух громким ясным голосом, но он, конечно, не потерял рассудка. Он хочет, чтобы Джилл остался с ними зимовать, потому что Арктика для него — жизнь и любую возможность остаться на льдине, даже если она сулит смерть, он предпочел бы позорной неудаче экспедиции.