К 'последнему' морю (др. изд.)

Ян Василий Григорьевич

– Хорошо!
– сказал Бату-хан.
– Разрешаю тебе собрать часть русских пленных. Ты сам же позаботишься, чтобы они спокойно добрались до своей родины.

– Великий джихангир!
– прервал его одноглазый Субудай. Вспоминаю твои слова: не ты ли хотел сделать особый полк из пленных?

– Я не забыл об этом, - ответил Бату-хан.
– Но ты, храбрый батыр, обещай мне опрашивать каждого пленного: не хочет ли он вступить в особый тумен, который пойдет вместе с моими войсками на завоевание "вечерних стран". Каждый воин получит от меня и оружие, и одежду, и коня, а в битвах разделит славу и добычу наравне с

моими батырами.

– Сегодня, великий джихангир, ты принес счастье не только моим русским братьям, но и мне.

– Ты будешь дважды счастлив, - ответил Бату-хан.
– Вскоре поблизости от моего дворца для тебя будет поставлен шатер, в котором ты найдешь лучший цветок моего сада - Зербиэт-ханум. Вот она!
– И он указал рукой на стоявшую неподалеку половецкую красавицу.

По окончании торжественного приема Гаврила Олексич подошел к молодому приветливому Абд ар-Рахману и спросил его:

c Не знаешь ли ты, пресветлый хан, что сталось с нашим старым воеводой Ратшей? Не вижу я его нигде.

Арабский посол не ответил и отвернулся.

– Князь новгородский Александр заранее послал его сюда, продолжал Гаврила Олексич, - чтобы обрадовать наших пленных братьев, рассказать, что их не забывают, о них думают и шлют Батухану дары для их выкупа.

– Плохое я слышал, очень плохое!
– прошептал Абд ар-Рахман. Твой Ратша отказался выполнить волю Бату-хана, и за это джихангир повелел заковать его, и я даже не знаю, жив ли он еще.

Глава четвертая. НАЗОЙЛИВЫЕ ПОСЕТИТЕЛИ

Гаврила Олексич долго не мог добиться следующего приема .у грозного повелителя золотоордынцев. Наконец однажды, поздно вечером, к нему в походный шатер, где он временно поселился, явились два запыхавшихся Батыевых сановника со своим писарем. Облаченные в парчовые халаты, они старались сохранить благообразный, степенный вид, перебирая янтарные четки. Долго не могли они отдышаться, сидя на пятках и вытирая лица концами скрученных матерчатых поясов. Видно было, что присланные выполняли какое-то ответственное поручение своего повелителя.

Олексич приказал распечатать сулею крепкого сладкого меда и гостеприимно потчевал назойливых гостей: он сам наполнял большие серебряные кубки, желая проникнуть в замыслы гостей и еще более в те мысли, которые руководили их повелителем, приславшим этих доверенных сановников.

Опытный толмач, побывавший прежде в плену у кипчаков, изучивший кипчакскую речь и обхождение с татарами, сидел у входа и старательно переводил все то, что говорили гости и что отвечал им Гаврила Олексич, и все записывал. Он, как и они, не подозревал, что Олексич, воспитанный при дворе Мстислава Удалого половецкими нянюшками-рабынями, понимал кипчакскую речь.*

Оба сановника сперва спрашивали:

– Здоровы ли кони, на которых русский посол приехал? Сколько дней он провел в дороге? Какие города проездом он посетил? Разрушены ли эти города? Долго ли он там оставался? Здоров ли скот, оставленный дома? Правда ли, что черно-бурые лисицы и бобры бегают в русских городах и их ловят сетями? Сколько жен у новгородского князя Александра и как зовут его самую любимую жену? Сколько у князя детей и как зовут каждого из них?

Олексич отвечал на все вопросы немедленно, как бы не задумываясь, но сам был настороже и подмигивал дружиннику, чтобы тот не забывал подливать хмельного вина в кубки гостей.

Писарь-толмач

отцепил от пояса медную чернильницу, поставил ее перед собой и, переспрашивая, стал записывать камышовым пером имена князей и бояр, названия городов, а также число шведов и их кораблей, участвовавших в битве на Неве.

Один из золотоордынцев, более молодой, то ли вскоре захмелев, то ли притворяясь захмелевшим, начал беспричинно смеяться и задавать неожиданные вопросы:

– Водится ли в русских лесах большой страшный зверь с одним длинным, рогом на носу? Хотел бы новгородский князь иметь женой еще монголку и не за этим ли приехал сюда северный витязь? Знает ли что-либо высокий гость про город Кыюв?* Хан Менгу рассказывал, что там крыши "домов бога" из чистого золота. А в Новгороде они тоже золотые? Сколько конских переходов до Новгорода? Имеются ли по пути заставы для сменных коней?

Гавриле Олексичу надоели все эти вопросы, и, не отвечая на два последних, он резко сказал:

– Если ваш владыка захочет узнать больше, то это я расскажу только ему одному.

Затем, прищурив глаз, он спросил:

– А можете ли вы мне ответить всего на три вопроса?

– Ответим, конечно, ответим, если это окажется в наших силах.

– Правда ли, что великий Бату-хан может попасть каленой стрелой из лука на расстоянии ста шагов в золотой перстень, который держит маленькая ручка его любимой жены?

– Кха! Кха!
– воскликнули пораженные сановники, смотря друг на друга.

– Правда ли, что великий и мудрый Бату-хан ночью, во сне, улетает за облака к Священному Правителю, своему деду Чингиз-хану, беседует с ним и получает от него указания, как завоевать всю вселенную, а сам, в свою очередь, тоже дает почтительные советы покойному деду, живущему в небесах: как управлять всеми заоблачными полчищами, состоящими из душ храбрых воинов, павших на поле брани. Я слышал, священная тень Чингиз-хана каждый раз благодарит за мудрые слова и привет любимейшего из своих внуков.

Последние слова Олексич проговорил шепотом, наклонившись к собеседникам.

Оба сановника, с раскрытыми ртами, остолбенели, посмотрели друг на друга и быстро допили свои чаши. Старший, взяв у писаря свиток, спрятал его за пазуху, а второй, заикаясь, сказал тоже шепотом:

– Мы не получили указаний отвечать на такие важные и трудные вопросы. Мы придем еще раз объявить, когда наш великий Саин-хан тебя примет, и тогда объясним все то, что ты хотел узнать.

Оба с поклонами вышли, по обычаю засунув за пазуху серебряные кубки, из которых пили, сели на коней и умчались обратно к тому, кто их прислал.

Утром, когда первые розовые лучи восходящего солнца пронзили ветви прибрежных деревьев, возле шатра Гаврилы Олексича дружинники уже разводили костер под большим медным котлом, подвешенным на растопырках, и резали на части барана, раскладывая куски на бараньей шкуре, положенной на траве шерстью вниз. Несколько вооруженных всадников подъехали к шатру. Шагах в десяти от него они сошли с коней. Гаврила Олексич спокойно сидел у входа в шатер на складном ременчатом стуле и равнодушно наблюдал, как оба вчерашних гостя и с ними молодой статный воин с великолепной украшенной ценными камнями саблей на золотом поясе приближались к нему. Они низко склонились, затем молодой воин сказал, а толмач, появившийся близ Олексича, стал переводить: