К повороту стоять!
Шрифт:
Стриженый крепыш сжал руки, лежащие поверх скатерти, в немаленькие кулаки; курсистка сидела прямо, не отпуская мичмана взглядом; на дне ее глаз плескалась ненависть.
– Как вы смеете, сударь… – Сережа вспыхнул и вскочил, чуть не опрокинув стул. – Я офицер Российского флота, и не позволю…
Но «чижик-пыжик» уже не слушал.
– Смотрите, жандармы уже рядятся в морскую форму! Добровольцы, Балканы, свобода… о чем говорить, когда шагу нельзя ступить, не запнувшись о филёра!
– А я что вам говорила? – ледяным голосом осведомилась
И, запахнув плечи темно-синей шалью, направилась к выходу.
Компания потянулась за ней. Крепыш из «техноложки» обернулся на пороге, злобно глянул на незваного гостя. Правовед, не удостоив того даже такого знака внимания, по-журавлиному зашагал к дверям, сделавшись до ужаса похожим на Карлушу Греве. Последним из-за стола выбрался землемер. Сунув за пазуху початый штоф, он зацепил с блюда щепотью жареной поросятины и кинулся догонять приятелей, работая на ходу челюстями.
14
Политическая демонстрация молодёжи на Казанской площади в Петербурге 6 декабря 1876 года, закончившаяся массовыми арестами и громким политическим процессом.
Сережа стоял, как оплеванный. Возмущаться, догонять негодяя-правоведа, требовать сатисфакции? Глупо, глупо… Студенты, заполнившие трактир, не сводили с него глаз. Мичман плюхнулся на стул, вскочил, швырнул на столешницу двугривенный (зачем? Ведь не успел сделать заказ!) и на одеревенелых ногах пошел к выходу. В спину хохотнули, кто-то бросил ядовитую шутку, ему ответили взрывом хохота. Не помня себя от стыда, мичман выскочил на улицу, и зашагал, не видя куда. Стыд и гнев застилали ему глаза, и он думал сейчас только об одном – удержаться, и не припустить бегом…
Сережа пришел в себя только на набережной Обводного канала. Город вокруг сделался чужим, неприятным; о том, чтобы пойти куда-нибудь, развлечься, и речи быть не могло. Более всего хотелось очутиться сейчас в каюте на «Стрельце».
Стоило вспомнить о мониторе, как память услужливо напомнила о предложении, которое сделал Повалишин, когда они прощались, сойдя с Ижоры:
– Не найдете где на ночь устроиться – милости прошу ко мне. Поужинаем, отоспитесь как дома, на крахмальных простынях, а то все по каютам да гостиничным номерам. С племянницей моей супруги познакомлю – она из Самары, приехала поступать на какие-то новомодные женские курсы. Красавица и умница, одна беда – увлекается всякими, знаете ли, эмансипэ…
После гнусной сцены в трактире Сережа менее всего желал знакомиться с эмансипированными курсистками, а вот от ужина и дивана с подушкой и пледом не отказался бы. Остановив извозчика, он решительно распорядился:
– Давай-ка, любезный, на Большую Морскую угол Конногвардейского! – и откинулся на сиденье. Кучер прикрикнул на рыжую кобылу, тряхнул вожжами, и пролетка бодро покатила по Измайловскому проспекту в сторону Фонтанки.
Приняли его радушно. Хозяин предоставил гостю свой кабинет с широченным, как палуба монитора, кожаным диваном. Сережа едва удержался от того, чтобы немедленно рухнуть на это роскошное ложе – он знал, что если хоть на мгновение сомкнет глаза, то не проснется до самого утра. Наскоро приведя себя в порядок (кроме артиллерийских таблиц, в саквояже имелся дорожный несессер и смена белья) мичман стоически дотерпел, пока горничная – беловолосая, розоволицая, как младенец, финка, забавно растягивающая русские слова, – не позвала его к ужину.
Подали аперитив – ракию [15] в маленьких узких, высоких стаканах. Супруга каперанга, внучка обедневшего греческого аристократа, поступившего на русскую службу перед Крымской войной, держала в доме балканскую кухню. Иван Федорович принялся объяснять
– Позвольте, Сергей Ильич, представить вам Нину, племянницу моей супруги!
Сережа обернулся к двери и едва не разинул рот от удивления. Перед ним стояла та самая яростная обличительница тирании, с которой он столкнулся какие-то два часа назад. Черную юбку и жакет, так любимые слушательницами женских курсов, сменил голубой домашний капот, волосы, собранные в скучный пучок, рассыпаны по плечам прелестными кудрями, но… несомненно, это она!
15
балканский крепкий алкогольный напиток, род бренди
Нина тоже его узнала. Недоумение на ее лице сменилось досадой, потом тревогой и, без всякого перехода – вежливо-официальной улыбкой.
«А глаза-то не улыбаются… серо-зеленые, ледяные…»
– Нина, душа моя, что же ты стоишь? – недоуменно спросил Повалишин. – Поздоровайся с молодым человеком!
Сережа шагнул навстречу:
– Мичман Казанков, к вашим услугам. Имею честь служить под началом вашего дядюшки.
«Вот тебе и жандарм, голубушка!»
Брови Нины озадаченно взлетели вверх.
– Огаркова Нина Георгиевна. – легкий книксенов или рук, протянутых для поцелуя. – слишком с вами строг?
кивок, никаких Надеюсь, он не Тонкий палец мимолетно скользнул к губам: «Ни слова! Молчите!»
Чуть заметный кивок в ответ: «Не беспокойтесь…»
Ну-с, прошу за стол! – нарушил паузу Федор Иванович. – Нина, душа моя, что нового на этих твоих курсах?
За столом Нина все время ловила Сережин взгляд, но безуспешно – юноша старательно отводил глаза, и под конец ужина позорно сбежал, сославшись на усталость. Оказавшись в кабинете, он без сил рухнул на хозяйский диван, предусмотрительно застеленный розоволицей горничной.
«Ну и денек! Нет уж, господа хорошие, лучше я еще неделю буду возиться с переборкой котлов…»
VIII. Fleet in being [16]
Стылый ветер пронизывал до костей даже сквозь плед, принесенный на палубу лощёным похожим на премьер-министра, стюардом. Дождевое небо низко нависало над Портсмутским рейдом, сливаясь в южной стороне горизонта со свинцовой рябью Канала. Старая добрая Англия – туман, дождь, клетчатый твид и броненосцы.
16
«Имеющийся в наличии флот» (англ) – принцип военно-морской стратегии, когда флот сковывает противника самим фактом своего существования.
Барон Греве запахнулся в шерстяную ткань, перекинул угол через плечо, на манер шотландских горцев. Палуба под ногами качнулась, раз, другой – это колесная королевская яхта «Виктория и Альберт» проходя мимо, развела волну. Ее Величество королева Виктория изволит осматривать Эскадру Специальной Службы!
С «Тандерера» волынки простужено затянули «Черную Стражу»; прославленному маршу Сорок Второго полка вторили судовые гудки и свистки паровых катеров. На рейд будто накинули лоскутное одеяло: яхты, пароходики, портовые буксиры, катера, рыбачьи шхуны. На палубах черно от людей – в Портсмут съехались зеваки со всей Южной Англии. Рядовые клерки из Сити, владельцы пабов, мелкие торговцы колониальными товарами – все желали полюбоваться мощью Королевского Флота, воочию убедиться, что Британия по-прежнему правит морями.