К повороту стоять!
Шрифт:
Оказавшись, в своеобразной опале, Бутаков старался привести хотя бы вверенные ему корабли в наивысшую готовность. Офицеры повторяли его слова:
«Мы, адмиралы, капитаны, офицеры, унтер-офицеры, матросы, – не для того, чтобы у нас были адмиралы, капитаны, офицеры, унтер-офицеры и матросы, а для того, чтобы было кому хорошо действовать пушками, машинами, рулями, чтобы было кому распорядиться батареями пушек, бойко управиться каждым кораблем, толком распорядиться всеми кораблями, и все это для одной всегдашней цели – БОЯ».
В конце сентября отряд предпринял маневры совместно с экипажами минных катеров, приписанных к крепости. Отрабатывали защиту минных заграждений от траления неприятелем, отражение высадки десанта, ночные
Минуло уже полгода с начала Сережиной службы на «Стрельце». После июльской поездки в Санкт-Петербург, он ни разу не был в столице.
Впрочем, это относилось не только к нему одному. Не имея возможности бывать в столице, женатые офицеры снимали квартиры в Гельсингфорсе и перевозили туда семьи. Так поступил и командир «Стрельца». К удивлению Сережи, Нина не осталась в Петербурге, а последовала за семейством Повалишиных. С Сережей она вела себя так, будто и не было ужасной сцены в «Латинском квартале», будто не слышал страстные речи, обращенные против того, что и он и ее дядя, капитан второго ранга Повалишин, готовы защищать, не щадя жизни. А может, и не стоило воспринимать ту выходку всерьез? Эмансипация эмансипацией, но ведь должен рано или поздно возобладать здравый смысл? Нина представлялась Сереже барышней вполне разумной, и он искренне надеялся, что она разочаровалась в опасных идеях.
А пока мичман охотно бывал у Повалишиных. Хозяйка дома собралась устроить нечто вроде еженедельного музыкально-литературного салона. Сережа взялся ей помогать, втайне рассчитывая, что Нина тоже примет в этом участие в этом предприятии, и тогда он сможет видеться с ней чаще.
Изредка приходили письма от Греве и Остелецкого. Барон, добрался до своего «Крейсера» и осваивался в должности вахтенного офицера. Последнее письмо было отправлено с острова Тенерифе, куда клипер зашел после ремонта в Филадельфии. Впереди у него было плавание вокруг Африки, через Индийский океан, во Владивосток. Барон писал, что из-за напряженных отношений с Англией, они не будут заходить в Кейптаун, а пополнятся углем на французском Мадагаскаре.
Венечка Остелецкий окончательно превратился в артиллериста. Сейчас его заботам поручены орудия береговой и осадной артиллерии, в том числе и трофейные, оставшиеся после захвата крепостей на Дунае. Надо было снять многотонные орудия со станков, потом разобрать сами станки и подготовить все это громоздкое хозяйство, включая боеприпасы и батарейное снабжение, к погрузке на суда. Предполагалось, в случае необходимости, перевезти эти орудия морем и использовать для обороны Проливов – если русские войска сумеют утвердиться на их берегах.
А пока армия осаждала Плевну. Османы защищались отчаянно, контратакуя, отбили один за другим, три штурма.
Неудивительно – падение Плевны открывало русской армии дорогу вглубь Балканского полуострова, на Константинополь. А это, в свою очередь, либо поставит точку в затянувшейся войне, либо даст толчок иным, куда более грозным событиям.
Отступление первое
Точка бифуркации От автора: Точка бифуркации – момент в состоянии некоей системы (в нашем случае – системы военно-политической), когда она превращается из одной системной определенности в другую.
8-го января (20-го по юлианскому летоисчислению, принятому в Российской Империи) 1878-го года от Рождества Христова, части генерала Скобелева, пройдя победным маршем через Балканский полуостров, почти без боя взяли город Элирне – византийский Адрианополь. Это был не первый раз, когда стоптанные на военных дорогах сапоги русских солдат вставали на эту древнюю землю. В 1829-м году город уже был занят войсками графа Дибича; в тот раз дело закончилось выгодным для России Адрианопольским миром.
На этот раз все, от самого Скобелева до сапожника из полкового обоза, жаждали одного – закончить войну в столице Османской Империи. Однако главнокомандующий действующей армией на Балканах Великий князь Николай Николаевич сдержал наступательный порыв войск и отослал августейшему брату телеграмму, требуя указаний – что делать дальше? Брать на штык Константинополь, или заключать перемирие?
Ответ Государя пришел на следующий день – и не одна, а сразу две депеши. Они поступили с интервалом в несколько часов и поставили Великого князя перед тяжкой необходимостью самому принимать решение, от которого зависела судьба Европы.
Обмену телеграммами предшествовали события, случившиеся далеко от Балкан – в Лондоне и Санкт-Петербурге. Осознав, что турки более не в состоянии сопротивляться русской армии, Британия решила, что время ожиданий истекло. Министр иностранных дел правительства Дизраэли, лорд Дерби, объявил русскому посланнику в Лондоне, графу Шувалову, о том, что Средиземноморская эскадра входит в Проливы. Делается это якобы для защиты жизни и собственности британских подданных, проживающих в Константинополе, от проявлений мусульманского фанатизма и отнюдь не является демонстрацией враждебных России намерений. Шувалов на эту удочку не клюнул, и настойчиво порекомендовал канцлеру Горчакову объявить, что появление британских броненосцев в Мраморном море освобождает Россию ото всех принятых ранее обязательств.
Государь воспринял демарш британцев как личное оскорбление. 29-го января он продиктовал телеграмму Великому князю:
«Из Лондона получено официальное извещение, что Англия дала приказание части своего флота идти в Царьград для защиты своих подданных. Нахожу необходимым войти в соглашение с турецкими уполномоченными о вступлении и наших войск в Константинополь с тою же целью. Весьма желательно, чтобы вступление это могло исполниться дружественным образом. Если же уполномоченные воспротивятся, то нам надобно быть готовыми занять Царьград даже силою. О назначении числа войск предоставляю твоему усмотрению, равно как и выбор времени, когда приступить к исполнению…»
Конец ознакомительного фрагмента.