К себе самому
Шрифт:
30. Ум целого радеет об общем благе. Поэтому он сотворил худшее ради лучшего, а лучшее гармонично приладил друг к другу. Видишь, как подчинил [он все друг другу], как распределил все и дал по достоинству каждому удел и первенствующих привел к единомыслию друг с другом.
31. Как относился ты до сих пор к богам, родителям, братьям, жене, детям, учителям, воспитателям, друзьям, близким, челяди? Ко всем ли приложимо до сих пор у тебя: «Не совершил и не сказал ничего оскорбительного» [94] ?
94
Гомер, «Одиссея» IV,690 (в стихотворном переводе Жуковского: «Как никому не нанес он ни словом, ни делом обиды»).
Вспомни и через что ты прошел, и что тебе довелось вынести. И что подошла уже к концу повесть твоей жизни, и на исходе твое служение, и сколько прекрасного ты созерцал, и сколько наслаждений и страданий презрел, какой славой пренебрег, по отношению к скольким зложелательным бывал благожелателен!
32. Каким
33. Еще немного, и я – пепел или остов и [одно] имя, или нет уже и имени, имя-то пустой звук и отголосок. Да и все, что высоко ценится в жизни, – пусто, и гнило, и ничтожно, возня грызущихся собачонок, ссорящиеся детишки, то смеющиеся, то опять плачущие. Верность же, и стыд, и справедливость, и правда «на Олимп с многопутной земли [улетели]» [95] . Итак, что же тебя еще держит здесь, раз все, вызывающее ощущения, легко превращается в другое и неустойчиво, ощущения же – неотчетливы и легко искажают то, что отпечатывают, сама же душоночка – испарение крови [96] , а быть в чести у таких-то существ – ни к чему? Что же ты [не делаешь вывода]? Почему не ожидаешь с кротостью либо угасания, либо перехода? Но пока не пришел этот срок, в чем искать удовлетворения? В чем же ином, как не в почитании богов и славословии им, а также в благодеяниях для людей и в том, чтобы и их не раздражать, и на них не раздражаться? А все то, что за пределами [твоего] мяса и дыхания [97] , об этом помни, что не твое оно и от тебя не зависит.
95
Гесиод, «Труды и дни» 197.
96
Согласно стоикам, душа или дыхание питается за счет испарений крови.
97
Дыхание у Марка Аврелия – жизненная сила, отличающаяся от собственно плоти.
34. Тебе всегда можно быть счастливым, если следовать правильным путем и если составлять мнения и поступать путно [98] . Душе и бога, и человека, и всякого разумного существа одинаково свойственны следующие две вещи: [во-первых] отсутствие препятствий себе со стороны другого существа и [во-вторых] полагание блага в настроении и деянии, которые направлены на общую пользу, и ограничение этим своих стремлений.
35. Если это не есть ни свидетельство моей порочности, ни деятельность, вытекающая из моей порочности, ни общему это не вредит, что мне волноваться об этом? А какой ущерб общему [может быть вообще]?
98
Игра слов: «быть счастливым», которое одновременно значит и «следовать благим, правильным путем», и «составлять мнения и делать путно » (соответственно ’euodei~n и Рdу).
36. Не позволяй представлению всецело завладевать тобой, но помогай себе соответственно их силе и ценности, и даже если они опускаются до вещей средних, не воображай, однако, что вред в самом этом [умалении представлений до вещей средних]. Ведь плоха привычка! Но как старик, уходя, забирает обратно у воспитанника юлу, памятуя, что это только юла, так и здесь, когда красуешься на ростральной трибуне. Человек, ты забыл, что это такое было? «Да, но это так увлекательно.» Что же, и ты из-за этого должен стать глупцом? [99]
99
Красуешься на ростральной трибуне : принимаем конъектуру Салмазия ’epei/toi gi/nh kalo/j, упоминаемую у Гатакера, потому что, если принять любую другую из предлагавшихся к этому трудному месту конъектур, совершенно невозможно объяснить, почему Марк Аврелий вслед за тем спрашивает себя: «Ты забыл, что это такое было?» Если же принять конъектуру Салмазия, то это место и весь отрывок в целом можно истолковать следующим образом. Слово «представление», которому в начале этого отрывка Марк Аврелий не хочет позволить полностью завладеть собой, означает по-гречески также и «видимость, наружный блеск». Марк Аврелий хочет сказать, что, когда он выступает с ростральной трибуны перед народом, все это показное демонстрирование увлекает и захватывает его, и поэтому он призывает собственный разум уподобиться старику, отнимающему у несмышленого воспитанника тешащую его юлу, т. е. сравнивает себя самого, когда он выступает перед народом, с неразумным и легко увлекающимся ребенком. Славу и почет, народную любовь, которую он ощущал во время своих выступлений, он вслед за стоиками относит к «вещам средним», т. е. самим по себе ни плохим, ни хорошим, и поэтому естественно, что он, упомянув о средних вещах, тут же вспоминает свое выступление с трибуны, подчеркивая, что подобные вещи (слава, народная любовь) сами по себе не вредны, но им, когда он выступает перед народом, завладевает представление и воображение, что эти вещи важны, и он становится глупым, уподобляясь остальным людям, которые придают всему этому показному демонстрированию то значение, которого оно не заслуживает.
37. Наконец-то я стал независимо от местонахождения благополучным человеком. Благополучный же – это тот, кто уготовил себе благую участь. Благая же участь – следствие благих видоизменений души, благих порывов, благих дел.
Книга VI
1. Естество целого податливо и легко поддается превращению, управляющий же этим естеством разум не содержит в себе самом никакой причины для делания зла, потому что зла в нем нет, и он не делает ничего плохого, и ничто не терпит от него вреда. Напротив, все возникает и достигает законченности благодаря ему.
2. Пусть будет тебе все равно, исполняешь ли ты то, что должно, страдая от холода или зноя, и клонясь ли ко сну или выспавшись, и бранят ли тебя при этом или славословят, и умирая ли или делая что-нибудь иное. Ведь и умирание – одно из дел, относящихся к жизни: значит, и при умирании достаточно устроить настоящее правильно.
3. Зри в корень. Пусть не ускользнет от тебя ни качественное своеобразие [любой вещи], ни ее ценность.
4. Все предметное очень быстро превращается и [впоследствии] либо воскурится, если субстанция едина, либо рассеется. [100]
100
Воскурится, если правы стоики, и рассеется, если правы эпикурейцы.
5. Правящий разум знает, в каком положении он находится и что делает и на каком материале.
6. Лучший способ защиты – не уподобляться [обидчику].
7. Ищи удовольствия и успокоения единственно в том, чтобы, помня о боге, переходить от одного общеполезного дела к другому.
8. Руководящее начало – это начало, будящее себя самое и преобразующее и делающее себя таким, каким пожелает, делающее так, что все происходящее является ему таким, каким оно само хочет.
9. Все совершается в согласии с природой целого, а не какой-нибудь другой – либо объемлющей [вещи] извне, либо заключенной внутри, либо обособленной от них вовне.
10. Или смешение, и переплетение, и [затем] рассеяние, или же единение, и порядок, и промысел. [101] Если первое, так ли уж желательно проводить мне время в этой бессмысленной путанице и такой-то мешанине? О чем еще мне заботиться, как не о том, чтобы когда-нибудь [совсем] исчезнуть? Что же я тогда мечусь? Ведь, что бы я ни делал, рассеяние не минует меня. Если же второе [верно], то я благоговею, тверд [душой] и вверяюсь смело управителю.
11. Когда окружающее заставляет тебя испытывать как бы беспокойство, скорее уйди в себя и не выбивайся из ритма [души], кроме тех случаев, когда вынужден. [102] Ведь гармонии достигнешь скорее, если будешь постоянно возвращаться к ней.
101
Опять сопоставление стоического и эпикурейского взгляда на мир.
102
Ср. обращение Архилоха к своему сердцу: «Познавай тот ритм, что в жизни человеческой сокрыт!» Поскольку познание ритма собственной души тождественно познанию ритма мировой жизни (так как человек – это микрокосм), то Архилох и Марк Аврелий говорят в сущности об одном и том же.
12. Если бы у тебя одновременно были и мачеха, и мать, ты стал бы чтить первую и все-таки постоянно искать прибежища у матери. Таковы же теперь для тебя двор и философия. Итак, почаще возвращайся и ищи успокоения у той, благодаря которой и придворная жизнь выглядит для тебя сносной, и сам ты выглядишь в ней таким.
13. Как о мясных блюдах и другой подобной пище нужно представлять себе, что это вот труп рыбы, а это – труп птицы или поросенка, что фалернское, опять же, – виноградная жижица, а претекста – волосы овцы, смоченные кровью улитки [103] , так и о том, что происходит при совокуплении, [представляй] что это [всего лишь] трение о внутренний орган и сопровождающееся некоторым содроганием выделение слизи. Подобные представления есть именно такие, которые проникают в самую суть вещей и проходят сквозь них, так что видно, каковы эти последние. Так следует поступать и по отношению ко всей жизни в целом, и там, где вещи кажутся внушительными, срывать с них покровы, и созерцать их ничтожество, и удалять с них прикрасы, благодаря которым они кажутся значительными. Ибо видимость – ужасный обманщик, и когда тебе кажется, что ты занят важным делом, тогда-то ты более всего введен в заблуждение. Ведь погляди, что говорит Кратет о самом Ксенократе [104] .
103
Претекста – тога, окаймленная пурпуром, которую носили должностные лица; кровь морских улиток использовалась как краситель. Фалернское – сорт вина.
104
Кратет (IV в. до н. э.) – киник, учитель основоположника стоицизма Зенона (Д.Л. VI,261–264). Ксенократ (ок. 396–314 гг. до н. э.) – философ древней Академии и ее схоларх после Спевсиппа, ученик Платона, сопровождавший Платона во время его поездки в Сицилию, отличался мрачностью, справедливостью, честностью и имел всегда важный и серьезный вид. Киники любили подшучивать над такого рода людьми, но что сказал киник Кратет Ксенократу и о каком эпизоде идет речь, неизвестно.