К строевой - годен!
Шрифт:
– Помогите! Убивают!
Сивый не обращал внимания на призывающего к помощи сокамерника и продолжал свое безнадежное занятие по выбиванию слова «да» из тела Лени.
Запор лязгнул, дверь открылась, и в камеру вбежал один надзиратель с дубинкой наперевес, а другой остался стоять в дверях с резиновым демократизатором наготове.
Получив пару ударов по спине, Сивый наконец очухался и тупо уставился на здорового сержанта, отпустив Леню. В спине появилась какая-то тяжесть, но он не воспринимал ее как боль. Просто там что-то начало набухать. Тем не менее до него быстро
Не теряя ни секунды, он переключился на надзирателя, схватив его за грудки и толкнув к стене. Тот полетел назад через подставленную, может, случайно, а может, и нет, кем-то ногу и ударился затылком о стену.
Увидев, что его напарника гасят посреди камеры, второй надзиратель рванулся вперед. Но тут из дурмана выплыл Леня и очень удивился несущемуся на него мужику со свирепым лицом. Он даже не помнил, где он, но юношеские годы, проведенные в боксерской школе, не прошли даром – мозги немного отбили, но зато даже под кайфом он мог драться. Причем уверенности в реальности всего происходящего в те моменты у него не было никакой. Просто на него несется человек с какой-то палкой, и отчего-то он даже в форме. А кому какое дело, может, он военный. Может, все вообще глубокий бред. Увернувшись от удара, Леня сам приложился к подбородку надзирателя снизу вверх. От сильного удара голова тюремщика откинулась назад, после чего он рухнул, выбросив вперед начищенные сапоги.
Стало тихо. Никто из семерых не шевелился, не пищал и не стучал. Лупая друг в дружку глазами, Леня с Сивым стояли посреди камеры, не зная, что теперь делать. Дверь открыта. Вот он, путь к свободе. Им надо открыть две двери в коридоре, сваренные из стальных прутьев. Выйти на задний двор, а там перелезть через забор, и все. Они будут в городе. На них нет арестантской одежды. Каждый сидел в своем тряпье. Отстегнуть кольцо со связкой ключей от пояса надзирателя – и вперед.
Сивый, будь он в здравом уме, и не повелся бы на такое. Зачем ему куда-то бежать, если и так выпустят. Еще и извинятся. В голове так и крутилась фраза:
– Нам не стоит этого делать.
Но тут один из семерки смелых выглянул в коридор. Механизатор из местных стоял на четвереньках, выше пока он подняться не мог, так как и треть шприца оказалась для него с ног сшибающей дозой, и тихо информировал:
– В коридоре никого нет. Входная решетка заперта. За ней еще одна. А дальше надо подняться из подвала вверх по лестнице и можно увидеть небо, – последнюю фразу он произносил, прислонившись к открытой двери и мечтательно глядя в потолок.
Вместо того чтобы отказаться от побега, Сивый заорал:
– Меня не имеют права здесь держать!
Толпа поддержала предводителя, и семеро обколотых подозреваемых рванули на волю.
Чем больше они двигались, тем быстрее приходили в себя. Оба запора открыли без проблем. Перед выходом во двор Сивый дал команду:
– Никто не идет к себе домой. Ни к родным, ни к близким, ни к знакомым. Нам надо постараться выйти за поселок. Дойти до трассы, взять машину и уехать.
Порывшись в ящиках надзирателей, Леня обнаружил несколько фонариков, зажигалку и пачку дешевых сигарет с фильтром.
– Фонарики раздай, а сигареты с зажигалкой сюда, – распорядился Сивый. – Ну что, механизатор, – он потрепал по загривку небритого плотного черноволосого мужика в рваном индийском свитере, – теперь ты у нас за разведчика. Поднимись по лестнице, глянь, есть во дворе кто-нибудь.
Генерал Веретенко и комбат немного отошли от побасенок в машинном парке и к вечеру чувствовали себя вроде как и ничего.
Личный состав, подшитый, выглаженный и начищенный, поротно подходил к столовой и под зорким оком дежурного – старшего сержанта Агапова – рассаживался за столы. Зал в батальоне был построен с запасом, и все военнослужащие ели за один заход. Обед не растягивался. После того как прошла первая рота, появились инспектора в окружении местного командования.
Для двенадцати человек офицерского состава был специально подготовлен столик, еда на котором действительно ничем не отличалась от пищи, принимаемой сегодня солдатами.
Генерал-майор ел с аппетитом, и подчиненным не оставалось ничего иного, как поглощать вполне прилично приготовленное картофельное пюре с котлеткой.
Запив еду компотом, Веретенко достал платок, вытер губы и оглядел зал. Половина столов уже опустела. Он с непривычки проковырялся намного дольше обычного солдата. А может, специально никуда не торопился. Долго все разжевывал.
Стойлохряков знал наперед, что подаваемый ужин не может быть плохим или даже средним. Но меню не должно быть и откровенно вызывающим. Чуть получше, чуть-чуть. Так должно казаться генералу. Нельзя же не отметить приезд столь высоких гостей.
– Все хорошо, комбат, – десантура потянулся. – Если ты так кормишь своих людей каждый день, откуда жалобы?
У Стойлохрякова на сей случай имелась отповедь.
– Да маменькин сынок попался какой-нибудь. Родичи тряслись над ним. Кормили карамелью. А здесь каша да картошка.
– Каша и еще раз каша, – поправил генерал. – Хорошо хоть для комиссии стараешься.
В столовой назревал круглый стол. Напидоренный капитан отдал тарелку приставленному к столу Багорину и вытащил блокнот.
Стойлохрякову не могло понравиться такое, но приходилось терпеть.
– Когда прекратишь, подполковник, солдат морить голодом? Счета проверены. Денег выделяется достаточно. Порции у тебя не такие здоровые-то на повседневке, сегодня исключение.
– Никак нет, – вяло произнес комбат, вздыхая. Живот поднялся и уперся в стол. Еще немного – и стаканы с компотом опрокинулись бы.
– Напиток хороший, расстарался, – генерал засмеялся, и остальные следом за ним.
Майор Холодец не удержался:
– Самое то, для здоровых ничего – полезно, остальным тоже в самый желудок попадет. Лучше всякого холодного чая, который у нас обычно за компот проходит.
Стойлохряков рыкнул и залпом допил стакан вишневого компота.
– Молодец, майор, – генерал смеялся. – Правду-матку прямо в глаза. Ладно, комбат, считай, зачтено тебе. Господа офицеры, – генерал посмотрел на свои часы, остальные тоже вперились в циферблаты на левой руке. – Сейчас девятнадцать сорок пять.