К своей звезде
Шрифт:
Ефимов молчал и только прижимал ее к себе.
– Неужели это правда? – наконец спросил он.
– Только ты не отказывайся от меня, я буду тебе хорошей женой, Федюшкин.
– Ты уже не уедешь?
– Только забрать Ленку, уволиться с работы.
– Не хочу тебя отпускать.
– Не бойся. Мне главное – решиться.
– Ты сегодня пойдешь ко мне.
– Знаешь… Это будет не то. Будто украденное. Лучше потом, но без оглядки. Ты же меня всегда понимал, Федюшкин, родной мой.
– А если он тебя не отпустит?
Нина
– Главное, что ты меня не гонишь.
За дверью ударило «динь-бом», шаркнули быстрые шаги, и голос Муравко окончательно развеял волшебство мгновения:
– Юля, я принес все, что необходимо. Где будем накрывать стол?
Потом, когда уже были выпиты первые рюмки и включен магнитофон, пришел Павел Иванович Чиж. Он молодо улыбнулся, поприветствовал всех и, вскинув на уровень плеч ладони, поймал танцевальный ритм, прошелся вокруг стола. Ему радостно зааплодировали, Юля порывисто обняла и поцеловала отца, Ефимов наполнил бокал вином.
– Давненько в нашем доме не звенели бокалы! – Чиж был искренне рад гостям. – Деловые мы с Юлькой стали. Все работа да учеба. А для чего человечество изобрело вино?
– А мы и завтра соберемся, Павел Иванович! – заявил Муравко. – Магнитофон обмыть.
– А что? – подхватил Чиж. – Гулять так гулять! Только я не знал, что вы здесь, и пообещал одному человеку быть у него. Так что извиняйте, вынужден совершить посадку на другом аэродроме.
Они еще танцевали, пили чай, потом Нина попросила Ефимова показать озеро, о котором он не раз писал и рассказывал ей, и они заспешили на воздух.
– Гуляйте, – сказал Муравко, – я помогу Юле посуду мыть.
Они почти не говорили. Шли и шли тихим берегом, прислушивались к шелесту камышей и мягкому всхлипыванию воды. Ее рука была в крепкой и преданной руке друга, плечо, к которому она прижималась, казалось ей безгранично надежным. Ее решимость уже была неколебимой.
На обратном пути они едва не столкнулись с бежавшим по тропке человеком в синем спортивном костюме. Он уже разминулся с ними, но вдруг остановился и подошел:
– Ефимов?
– Так точно, товарищ командир.
– Что же не знакомишь?
– Это… Нина Михайловна.
– Волков. Иван Дмитриевич.
– Очень приятно, – Нина не отвела взгляда.
– Ну что ж, – сказал он помолчав, – желаю счастья. Буду рад, если вы окажетесь правы, Ефимов. Цените, Нина Михайловна, он крупной ставкой пожертвовал ради вас. До свидания.
Волков повернулся, сделал несколько шагов, а затем взял темп и растаял в сумерках редколесья.
Нина посмотрела в глаза Ефимову – что он скрыл от нее?
– Понимаешь… – Нина видела, что ему трудно об этом говорить, но ждала объяснений. Ефимов улыбнулся. – Не было никакого выбора, не могло быть, понимаешь? Я просто отказался от предложения стать космонавтом.
– Федюшкин…
– Он думает, что я из-за тебя. Я летчик, Нина. Я летать на самолете хочу.
– Ладно, летчик, – счастливо засмеялась Нина.
Она отлично поняла, о чем речь, и не стала выпытывать у Ефимова подробностей. Ей не хотелось приносить ему даже маленькие страдания. Но сообщение Волкова показалось Нине неоценимо важным. Если до этого ее решимость держалась только на одной опоре – на ее любви, то теперь появилась вторая – долг. Нина уже просто не имела права оставить его ни с чем.
Они шли по узкой тропе, под ногами шелестели сухие прошлогодние листья, пахло водорослями и сосновой смолой.
– Как на Кировских островах, – сказала Нина. – Привыкла, что белые ночи в Ленинграде. А у вас здесь то же.
– В тундре они будут еще ярче и еще длиннее.
Нина не поняла. И Ефимов рассказал, что в очень скором будущем, примерно через месяц, их часть передислоцируется в один из северных гарнизонов.
– Тебя это не путает? Тут многие жены прямо бунт устроили.
– Наоборот…
Нина представила заснеженный поселок возле крутого обрыва, уютный домик на две квартиры, общий холл, большая кухня, соседи – Николай Муравко и Юля. Вечерами они будут собираться у камина (камин обязательно должен быть, хотя бы электрический), обсуждать события минувшего дня, прочитанные книги, просмотренные фильмы, создадут свой театр, будут вязать мужьям и детям теплые вещи и мечтать об отпуске. В отпуск – конечно же к Черному морю… Начать все сначала и подальше от Ленинграда – лучше не придумаешь.
– Видимо, поначалу будут какие-то бытовые неудобства, – сказал Ефимов и вдруг остановился, повернул Нину к себе. – У тебя валенки есть?
– Нет.
– А шуба?
– Есть теплое пальто и сапожки меховые.
Он тихо усмехнулся.
– Ты это чему?
– Мне никогда ни о ком не приходилось заботиться. Видимо, это чертовски приятно.
– Ох, Федюшкин, Федюшкин, – вздохнула Нина. – Неужели все это будет?
– Будет, Нина, – сказал Ефимов твердо. – Еще десять лет назад я знал, что дождусь этого часа. И я его дождусь.
Они уже вышли на шоссе. Промчавшиеся с полным светом «Жигули» на мгновение выхватили из сумрака лицо Ефимова, глубокую складку у переносицы между широко поставленными глазами и плотно сжатые губы.
В ту ночь, перед сном, Нина с Юлей долго шептались. Увлеклись воспоминаниями о школьных временах. Нина радостно перебирала в памяти все связанное с Федором, рассказала о годах студенчества, о Ленке. Во втором часу Нина завела будильник и расслабленно вытянулась под легким одеялом. Как и Юля, она заснула не сразу, но они уже не возобновляли разговора, это грозило затянуться на всю ночь.