К вам обращаюсь, дамы и господа
Шрифт:
Баграт Еркат стал нашим кумиром. Мы, четверо «старших» мальчиков, вставали с ним за час до утреннего звонка и неистово упражнялись на открытом воздухе, копируя каждое его движение. Он выработал систему гимнастических упражнений для развития всех мышц тела, начиная с глаз и кончая пальцами ног. После гимнастики следовало холодное обтирание мокрой губкой. Затем мы прогуливались с ним по саду, а он читал нам стихи. Просил сравнивать свои стихотворения с произведениями Гомера, Гёте, Данте, Виктора Гюго. Яркие лучи солнца падали на его обнаженную грудь, а он воспевал себя в метафизических строфах, провозглашая наступление власти бессмертного человека. Эти провидческие тирады возносили нас на высоты Олимпа. Мы казались себе греческими философами, гуляющими
Однажды он признался, что явился к нам с определённой миссией.
— Человек сможет считать себя богом, если станет хозяином своей судьбы, а не просто результатом творчества сверхъестественных сил. Я представляю тайную мировую организацию, которая была создана вначале в Германии, а потом распространилась по всем странам, — общество сверхлюдей. Если хотите, можете стать его членами. Из рабского, низшего класса вступить в высший класс сверхлюдей. Поскольку мы выступаем против всех существующих государств и религий, нам приходится действовать тайно. Ницше был первым, кто дал общее представление о богочеловеке посредством своей доктрины сверхчеловека, — объяснил он. — Благодаря постоянному самоусовершенствованию, физическому и умственному, развитию всех истинно аристократических качеств — железной воли, беспощадности, ненависти к толпе и грубой силе — мы сможем стать бессмертными, — утверждал он. — Нет никаких оснований полагать, что живая материя обречена на гибель. Помещённая в особую среду человеческая ткань никогда не теряет жизнеспособности. Это доказано немецкими и американскими учёными, — сказал он. — Смерть вовсе не обязательна.
Это казалось довольно логичным.
Он предложил нам поехать с ним в Константинополь, а то в Венеции нам ещё целых четыре года выносить церковь и молитвы. Религиозное воспитание уже превратилось для нас в пытку.
И тогда мы, четверо старших, инсценировали бунт. Однажды утром, когда Баграт Еркат зазвонил к подъёму, мы не обратили на это никакого внимания. Мальчики построились в ряд, а мы, болтая и смеясь, отошли в сторону. Он зазвонил снова. Мы вновь не прореагировали.
— Ну что ж, — процедил сквозь зубы Баграт. — Придётся доложить о вашем неподчинении Полю.
— Иди, докладывай, — сказали мы и весело запели:
Fr'ere Jacques, Fr'ere Jacques, Dormez-vous, dormez-vous? Sonnez les matines, sonnez les matines. Ding-dang-dong, ding-dang-dong! [19]Он увёл остальных мальчиков с собой и, вернувшись через несколько минут, подмигнул нам и сказал громко:
— Эй вы, глупые софисты! Поль в кабинете Вардапета и хочет поговорить с вами!
С пением и криками, словно пьяные, — а мы в самом деле опьянели от радости, что бунтуем после трёх лет монашеской дисциплины, — вошли мы в кабинет. Поль сидел за столом Вардапета, держа перед собой толстую книгу по анатомии на русском языке, и очень старался придать себе важный вид. Ему исполнилось двадцать, и он готовился изучать медицину в Падуе.
19
— Что означает весь этот шум? — спросил он. — Если у вас есть жалобы, почему не предъявляете их мне? Хороший пример вы подаёте младшим!
Мы смутились, не зная с чего начать и что ему ответить. Поль нам нравился. Мы дружили с ним; он многое для нас сделал. В подобной ситуации требовалось большое красноречие.
— Мы разорвали
Арсен, самый старший из нас, — у него уже пробивался первый пушок, — ударил кулаком по столу Поля:
— Дайте нам по двести рублей и свидетельство об окончании с хорошими оценками, да побыстрей! Хватит с нас ложного образования!
Арсен никогда не получал хороших оценок, он был плохим учеником. Но сейчас это был лев рыкающий. Заговорил Ваган:
— Мы открыли для себя истину и отныне отказываемся верить в ложь! Век мефистофелевской лжи окончен. — Он покраснел. Он всегда краснел. В последнее время руки и ноги у него стали очень длинными, на лице появились прыщи. Ему было пятнадцать лет. До приезда сюда он посещал французскую школу.
— В век просвещения и разума… — запальчиво начал было мой брат Оник, но Поль прервал его:
— Вы что, мальчики, с ума сошли? — Он откинулся на спинку стула и, прищурившись, стал нас изучать.
— Нет, просто образумились, — сказал я.
— Мы оставляем школу и переезжаем в другой город, — сказал Оник.
— Какой город, где? — спросил Поль, проводя рукой по чёрным блестящим волосам.
— Мы не можем этого тебе сказать, — ответил я.
— Это наше сугубо личное дело, — сказал Арсен с таким видом, будто собирался разнести весь мир на части. Ему было хорошо: уроков больше не будет.
— Вы не хотите поехать в Венецию? — спросил Поль.
— Нет! — хором закричали мы.
Поль покачал головой. Он поднялся из-за стола и, сунув руки в карманы, стал ходить взад-вперёд по комнате. Обладатель прекрасного баритона, высокий, красивый, одетый с иголочки Поль был выпускником реальной гимназии. В отличие от своего брата-священника он был человеком вполне мирским, любил цыганскую музыку и вино. Мы знали, что он тайком встречается с русскими девушками. Он не стал спорить с нами о боге, но тщетно пытался убедить нас, что мы губим своё будущее, не осознаём, что мы самые счастливые мальчики в России. Поль напомнил нам, что мхитаристская конгрегация намерена оплатить нашу учёбу в лучших университетах Италии и Франции, что мы могли бы стать докторами, адвокатами, инженерами. Уже через три месяца мы будем в Венеции, там вдоволь еды, в то время как в России миллионы людей голодают.
Мы отказались слушать его, потому что уже решились. В конечном итоге он дал нам денег и свидетельства с завышенными оценками. Мы думали, что эти оценки понадобятся для поступления в другие школы. Поль был ошеломлён и обижен. По выражению его лица было видно, что он подозревает Баграта Ерката в подстрекательстве к бунту, но он ничего об этом не сказал.
Когда мы уходили, малыши плакали: ведь мы росли вместе. Мы им сказали, что позже попытаемся установить с ними связь. Нашей непосредственной целью был Ростов, где к нам должен был присоединиться Баграт Еркат. Он хотел дождаться возвращения Вардапета и под каким-нибудь предлогом отказаться от работы. Мы побросали свои пожитки в дорожный сундук Вагана и сели на поезд, направляющийся в Ростов. Мы раз и навсегда избрали путь на вечном пиру жизни.
В Ростове мы жили в комнате без мебели, спали на голом полу и голодали, истратив полученные от Поля деньги. Ваган предложил продать сундук — единственную нашу ценность, стоимостью, наверное, в пять рублей. К сундуку он питал сентиментальную привязанность, поскольку в нём когда-то находилась ботаническая коллекция его отца, которую Ваган помогал собирать ещё до резни в Трапезунде.
Но кто его продаст? Торговлю мы считали делом недостойным. Мальчики набросились на меня и заявили, что продавать должен я, словно у меня нет никакой гордости. Меня это сильно разозлило. Арсен иронически напомнил, что я когда-то любил декламировать социалистические стихи: «Дайте дорогу, мы идём, мы рабочие, в грязи и копоти». Настало мне время доказать на деле свои симпатии к пролетариату.