К востоку от Эдема. Том 1
Шрифт:
— Да, была еще одна причина, и верно самая важная, но это объяснить труднее всего. Я считал, что должен отработать на государство шесть месяцев. Раз уж вынесли такой приговор. И мне казалось, что жульничать нехорошо. Поэтому я обманул государство всего на три дня. Карл покатился со смеху.
— Да у тебя ж мозги набекрень, шалопай ты этакий, — добродушно и ласково сказал он. — Говоришь, ты еще ограбил какую-то лавку?
— Я потом выслал владельцу деньги, возместил убыток, плюс еще десять процентов приплатил.
Карл перегнулся через стол поближе к брату.
—
— Обязательно, Карл. Обязательно расскажу.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Узнав, что Адам побывал в тюрьме, Карл зауважал его. Он теперь относился к брату с тем теплым чувством, какое мы испытываем лишь к людям, далеким от совершенства и, следовательно, не заслуживающим нашей ненависти. Адам отчасти пользовался этим обстоятельством. И продолжал искушать Карла.
— Карл, а тебе не приходило в голову, что при таких деньгах мы можем позволить себе все, что хотим?
— Ну и что же мы хотим?
— Мы можем съездить в Европу, погулять по Парижу.
— Что это?
— Что?
— Вроде кто-то на крыльце шебуршится.
— Кошки, наверно.
— Да, похоже. Они у меня дождутся, скоро открою на них охоту.
— А еще, Карл, мы можем поехать в Египет, поглядеть на Сфинкса,
— А еще можем никуда не ездить, жить, где живем, и тратить деньги с пользой, И заодно можем не трепать сейчас языком, а идти наконец работать, чтобы день зря не пропал. Ох, эти кошки, будь они неладны! — Карл подскочил к двери и распахнул ее настежь. — Брысь!
Увидев, что брат замер и молча глядит на крыльцо, Адам подошел и встал рядом с Карлом.
Бесформенное грязное существо в рваных, вымазанных глиной тряпках, извиваясь, пыталось вползти в дом. Тонкая голая рука неуверенно цеплялась за ступеньки. Другая рука беспомощно висела. Лицо — корка запекшейся крови, губы разбиты, глаза еле видны из-под распухших почерневших век. Лоб был рассечен открытой раной, черная кровь струйками затекала под спутанные волосы.
Адам сбежал с крыльца и, опустившись на колени, склонился над девушкой.
— Помоги-ка, — сказал он. — Скорее, давай внесем ее в дом. Подымай… осторожно, за эту руку не бери. Кажется, сломана.
Когда они внесли ее в кухню, она потеряла сознание.
— Уложи ее в мою постель! — распорядился Адам. И поезжай за доктором.
— А может, запряжем телегу и отвезем ее?
— Отвезем? Ее нельзя никуда везти. Ты что, сумасшедший?
— Не знаю, кто из нас больше сумасшедший. Лучше бы сначала головой подумал.
— Да чего тут еще думать, господи?
— Двое мужчин… живут одни… и вдруг у них в доме такое.
Адам оторопел.
— Ты это серьезно?
— Вполне серьезно. По-моему, лучше ее отсюда увезти. Через два часа разговоры пойдут по всему округу. Ты разве знаешь, кто она? И как сюда попала? И что с ней случилось? Слишком большой риск, Адам.
— Если ты сейчас же не поедешь за доктором, я поеду сам, а ты останешься дома, — холодно сказал
— По-моему, ты делаешь глупость. Я, конечно, поеду, но предупреждаю, мы еще настрадаемся.
— Страдания я беру на себя, — сказал Адам. — А ты поезжай.
Когда Карл уехал, Адам взял на кухне чайник и перелил горячую воду в таз. Потом отнес таз в спальню, намочил носовой платок и стал обмывать девушке лицо. Она пришла в сознание, и голубые глаза
, блеснув, взглянули на Адама. Он мысленно перенесся в прошлое: да, та же комната, та же кровать. Мачеха держала в руке мокрую тряпочку, и он чувствовал, как боль жалит его скользящими укусами, когда вода просачивается под запекшуюся на лице корку. А мачеха все время что-то повторяла. Он явственно слышал ее голос, но не мог вспомнить, что же она такое говорила.
— Все будет хорошо, — сказал он девушке. — Мы послали за доктором. Он сейчас приедет. Ее губы слабо шевельнулись.
— Не надо разговаривать. Лежи спокойно. — Он осторожно протирал ей лицо платком и чувствовал, как в душе его поднимается теплая волна нежности. — Ты сможешь здесь остаться. Оставайся, сколько захочешь. Я буду зa тобой ухаживать. — Он выжал платок, промокнул им сбившиеся волосы и откинул их назад с рассеченного лба.
Он слышал свой голос будто со стороны, будто говорил кто-то другой.
— Вот так… не больно? Глазоньки, бедные… ничего, я компресс поставлю. Все будет хорошо. А на лбу-то какая рана… Боюсь, шрам останется. Можешь сказать, как тебя зовут? Нет, не надо, не старайся говорить. Времени у нас много. Успеется. Слышишь, колеса скрипят? Доктор приехал. Быстро, правда? — Он подошел к двери и крикнул: Сюда, доктор. Она здесь.
Покалечена она была сильно. Если бы в те времена существовал рентген, доктор, вероятно, нашел бы у нее еще больше повреждений. Но и без рентгена он обнаружил их достаточно. Левая рука и три ребра были сломаны, в нижней челюсти трещина. В черепе тоже была трещина, во рту с левой стороны выбито несколько зубов. Кожа на голове была в разрывах и ссадинах, а лоб рассечен до кости. Вот все, что доктор смог установить с точностью. Он наложил на руку лубок, туго забинтовал ребра и зашил раны на голове. Нагрел над спиртовкой стеклянную трубочку, согнул ее с помощью пинцета под углом и вставил в щель, оставшуюся на месте выбитого зуба, чтобы девушка могла пить и глотать жидкую пищу. Потом вколол больной дозу морфия, оставил на тумбочке пузырек пилюль с опиумом и надел сюртук. Когда он выходил из комнаты, девушка уже спала.
Пройдя в кухню, доктор сел за стол, и Карл поставил перед ним чашку горячего кофе.
— Так все же, что с ней случилось? — отхлебнув кофе, спросил доктор.
— А мы почем знаем? — враждебно сказал Карл. Мы ее нашли на крыльце. Хотите, можете сходить на дорогу и посмотреть — там следы остались, где она ползла.
— Кто она такая, знаешь?
— Нет, конечно.
— Ты бываешь в салуне, наверху… Она не из тех?
— Я там давно не был. Да и сейчас все равно бы ее не узнал.