К востоку от Малакки
Шрифт:
— Похоже, вы хорошо осведомлены в делах семьи моего старпома. Но, возможно, некоторые раны слишком глубоки.
Она протянула руку:
— Извините, капитан Роуден, если я шокировала вас своей откровенностью. Боюсь, что мой русский темперамент порой превозмогает сдержанность, ожидаемую от английской леди. Но жизнь коротка. Давайте сменим предмет разговора. Поговорим о погоде? Или вы являетесь таким же любителем театра, как этот странный человек Тримбл? — К ней вернулся игривый тон, сопровождаемый кокетливой улыбкой.
—— У меня немного возможностей для
— Что это была за школа, капитан? — спросила она, подняв бровь в знак удивления, что я знаю имя автора, который написал пьесу "Барретты с Уимпол-Стрит".
Я и сам был этим удивлен — знание работ викторианских английских поэтов не было моей самой сильной стороной.
— Станхопская индустриальная школа в Эшфорде, графство Кент.
— Это что-то очень техническое, связанное с подготовкой к вашей карьере?
— Можно и так сказать. Это была исправительная школа для не вполне законопослушных мальчиков.
— Извините, капитан, я не хотела быть назойливой.
— Также как и я ранее.
Я стиснул зубы, испытав внезапный приступ гнева при невысказанном предположении, что мне есть чего стыдиться.
— Поскольку вы уже спросили, не вижу причин не рассказать вам всю историю. Мой отец был моряком, и он погиб во время войны. Моя мать пристрастилась к выпивке, а затем пошла по рукам мужчин, которые покупали ей алкоголь. А я попался на краже, и суд упаковал меня в Станхоп. Там меня научили читать и писать, а также нечестно драться. Так что извините, если я похож немного на мое судно — такой же побитый и внешне шершавый.
Горячность моих слов удивила нас обоих. Ее лицо вспыхнуло, но она ответила, сохранив самообладание:
— Вам не за что извиняться, капитан. Вы — то, что сами сумели создать из себя. И мы не столь уж сильно разные. Да, мой отец был генералом царской армии. Но после того, как его расстреляли большевики и мы эмигрировали в Париж, мы были очень бедны, и мне пришлось зарабатывать на жизнь. Я выступала на сцене, пела, танцевала — и не всегда в добропорядочных местах. Мы встретились с Бобби Эшвортом на вечеринке. Он сказал, что любит меня, что он красив, титулован и богат. Первые три высказывания оказались правдой. Затем он умер. Титулом сыт не будешь. Но я остаюсь актрисой и могу зарабатывать достаточно, чтобы содержать себя соответственно.
В этом монологе был едва заметный след слезинки, а то, что она рассказала, совпадало с рассказом майора Спенсера. Кроме того, у нее было одно громадное преимущества передо мной.
— Но ведь вы... — я остановился, сообразив, что моя неуклюжая попытка польстить ей будет настолько же уместной, как викинг в женском монастыре.
— ... красивы, вы это хотели сказать? Моя внешность — это мое состояние? Бог мой, как мужчины любят благодетельствовать! — Она бросила на меня свирепый взгляд. Я ответил ей тем же. Что ж, поединок взглядами не оставляет шрамов —— телесных, по крайней мере.
— Похоже, мы с вами одинаково обидчивы, капитан. В моих жилах струится славянская жаркая кровь, а вы... — на ее губы вернулась улыбка.
— А я потомок длинной цепочки контрабандистов и пиратов — просто честных моряков, пытавшихся заработать себе на пропитание.
Она звонко, на весь салон, рассмеялась:
— Я бы сказала, в вас много осталось от пиратов, капитан Роуден. Я встречалась со многими английскими джентльменами, и должна сказать, что большинство из них более опасны, чем пираты. Пираты... я могу иметь с ними дело. Сундуки с золотом и драгоценностями, бутылки рома, полный желудок и поцелуй красивой женщины. Сокровища и удовольствия — обычно именно в таком порядке.
— Сокровища и удовольствия! — Я тоже засмеялся. — Ну, в последнее время в китайских морях я видел не очень много подобного. Может, в Шанхае мне повезет?
— О, я уверена, вам будет сопутствовать удача на обоих фронтах в Шанхае, — ответила она, взмахнув ресницами. — Хотя, наверно, я должна вас предостеречь от коварных русских девиц, которые прожигают жизнь в самом распутном из всех городов — Шанхае, этом восточном Париже, и стремятся завлечь в свои сети английских пэров ради их титулов и состояний.
— Я буду настороже, если вы покажете мне одну из них.
Ее звонкий веселый смех только подчеркнул унылую серость моего салона.
— Давайте выпьем за свирепых славян и пиратствующих англичан, — предложила она.
Я разлил ром. Мы сдвинули бокалы и выпили.
— Следующий раз лучше водку. А сейчас благодарю за угощение и прошу меня извинить, надо приготовиться к ленчу.
Я встал, намереваясь сопроводить ее вниз.
— Не стоит беспокоиться, я сама найду дорогу.
Она встала, откинула рукой занавеску и исчезла на трапе, ведущем вниз на шлюпочную палубу. Я протянул руку к своему бокалу и осушил его, удивляясь, как это ей удалось разговорить меня на тему моего происхождения. Но я не всю правду ей вывалил, умолчав о том, что в моей груди продолжал гореть огонь гнева как против тех мужчин, которые разрушили жизнь моей матери, так и против педелей и старших школьников, которые превращали в ад мое пребывание в исправительной школе. Я держал огонь под контролем, но когда что-то или кто-то угрожал мне, я мог раздуть его до белого каления, закаляя как сталь мою решимость. Я хорошо знал, каково это — чувствовать себя презираемым и ненавидимым, униженным и избитым, и ничто на свете не загонит меня вновь в те условия.
— ...она положила глаз на этого Гриффита, второго помощника. Не понимаю, что она в нем нашла: молодой парнишка с долин, у него, наверно, угольная пыль из-под ногтей еще не вычищена.
Я уловил конец фразы Тримбла, входя в кают-компанию. Он сидел за столиком рядом с барной стойкой, держа в руках бокал розового джина. Напротив него сидел гонконгский торговец, Эванс. Когда я вошел, они посмотрели на меня, и Тримбл поднял руку в приветствии:
— Как насчет присоединиться к нам, капитан? По коктейлю.