К звездам (сборник)
Шрифт:
— Это все от людей, прилетавших на кораблях, — сказал Ли. — Я их выменял на свои рекордеры. Они всем очень нравятся, и я их делаю все больше и больше. Есть один человек, который снабжает меня всем необходимым. Наверно, это незаконно?
Ян откинулся назад и кивнул:
— Это на самом деле незаконно. Ты даже не знаешь, сколько законов нарушил. Никому об этом не говори, а если спросят меня — я ничего не слышал. Мгновенная смерть — самое легкое, что с тобой случится, если тебя разоблачат.
— Неужели? — Ли напрягся и побледнел еще сильнее.
— Да, дорогой. Зачем ты все это мне рассказал?
— У меня была идея — но теперь это неважно. — Он встал и взял свой ящик. — Я, наверно,
— Подожди. — Ян уже понял, зачем пришел радиотехник. — Ты боишься потерять кассеты, верно? Если их оставить, то жара их погубит. А старейшины проверяют весь личный багаж, как никогда прежде, и им захочется узнать, что у тебя в ящике. И ты хочешь, чтобы я тебе помог. Верно?
Ли не ответил. Все и так было яснее ясного.
— Ты собирался просить меня, чтобы я спрятал их в моем оборудовании? Чтобы жизнью рисковал ради твоих паршивых кассет?
— Я же не знал!
— Догадываюсь, что не знал. Вот что, сядь-ка, а то ты мне на нервы действуешь. Выплесни чай в раковину, я тебе налью кое-чего получше. Такого же незаконного, как твои кассеты, разве что наказания разные получаются.
Ян отпер ключом дверцу шкафа и вытащил пластмассовую бутыль, полную мертвенно-прозрачной жидкости. Налил два высоких стакана и один из них пододвинул Ли.
— Выпей. Тебе понравится.
Он поднял свой стакан и выпил половину. Ли подозрительно понюхал, пожал плечами и отхлебнул большой глоток. Глаза у него полезли на лоб, но он сумел проглотить, не закашлявшись.
— Это… Я такого никогда не пробовал. Ты уверен, что это можно пить?
— Более чем. Ты видал яблочки, что у меня за цехом растут? Маленькие такие, с твой палец. Они очень сладкие, и сок отлично сбраживается, если правильно дрожжи положить. Я делаю яблочное винцо, где-то процентов на двенадцать алкоголя. А потом сую его в морозильник и выкидываю лед.
— Здорово придумал.
— Должен сознаться, что идея не оригинальна.
— Но это же такой простой способ концентрировать спирт! А знаешь — я попробовал, и мне нравится.
— Это тоже не оригинально. Давай-ка я тебе долью. А потом ты мне покажешь что-нибудь из твоих записей.
Ли нахмурился:
— А как же смертная казнь?
— Ну, будем считать, что мои первые страхи рассеялись. Это был своего рода рефлекс. А корабли опаздывают, может, и вовсе не придут — так с какой стати меня должны пугать земные кары, когда Земля так далеко отсюда? — Он порылся в кассетах, выборочно читая названия. — Совершенно безобидные вещи. Конечно, по меркам этой планеты есть кое-что жареное, но никакой политики.
— Что такое политика?
Ян снова наполнил стаканы и заглянул в свой.
— Эх ты, провинциал. Деревенщина. Ты даже не знаешь, что значит это слово. Ты когда-нибудь слышал, чтобы я рассказывал о Земле?
— Нет. Но я никогда об этом не задумывался. А о Земле мы знаем. Из фильмов и…
— Здесь, на Халвмерке, вы ничего не знаете. Эта планета — тупик на самом краю цивилизации, концлагерь, где ничего не происходит и некуда идти. Заселили ее, наверно, принудительно, скорее всего политзаключенными. Где-нибудь должны храниться документы на этот счет, но теперь это уже неважно. Сельскохозяйственная машина, оборудованная бессловесными фермерами и задуманная для продовольственного снабжения других миров, при минимальных издержках и максимальных прибылях, — вот что такое ваш Халвмерк. А Земля… Там все по-другому. Наверху элита, внизу пролы, а между ними каждый сидит на своем месте, словно гвоздь, забитый в доску, — не шевельнешься… Никому это не нравится, кроме тех, кто на самом верху, — но у тех власть и сила, и так оно и идет, без конца. Это капкан. Трясина. И выхода нет, никакого. Я попал сюда, потому что выбора
Усталость и алкоголь сморили его. Он проглотил то, что оставалось на донышке, и махнул рукой в сторону двери. Прежде чем открыть ее, Ли обернулся:
— Ты ничего мне не говорил, верно?
— Верно. И никогда не видел этих проклятых кассет. Доброй ночи.
Ян знал, что миновало целых три часа; но казалось — и секунды не прошло с тех пор, как голова коснулась подушки, — и вот уже свет и звонок выдирают его из сна. Он с трудом протер слипшиеся веки, ощущая мерзкий вкус во рту. А день будет очень длинный. Пока заваривался чай, он вытряхнул из пузырька две тонизирующие таблетки, посмотрел на них — и добавил еще одну. Очень длинный будет день.
Ян допивал чай, когда в дверь громко постучали. Не успел он встать, как дверь распахнулась. Один из Тэкенгов — Ян забыл, как его зовут, — просунул голову внутрь:
— Все зерно загрузили. Кроме этого вагона. Как ты велел.
Лицо его было грязным, потным, и выглядел он уставшим не меньше Яна.
— Хорошо. Дайте мне десять минут. Можете начинать резать крышу.
Нелегальные записи Ли заперты и опечатаны вместе с инструментом; одежда и личные вещи, которые могут понадобиться в дороге, лежат в сумке… Ян помыл посуду и стал убирать ее в шкаф — на потолке появилась красная светящаяся точка. Точка превратилась в линию и начала описывать окружность по металлу потолка. Ян вытолкнул в дверь кровать, стол и стулья; а круг тем временем замкнулся, и металлический диск со звоном упал вниз, пробив пластиковый пол. Ян перекинул сумку через плечо и вышел, заперев за собой дверь.
Его вагон-мастерская был последним. Казалось, что все работают разом. От ближайшего хранилища вверх по стенке вагона змеился толстый шланг. Человек на крыше крикнул, махнул рукой — шланг зашевелился, наполнившись потоком зерна… В первый момент приемщик не смог его удержать, и Яна осыпало золотым дождем; потом тот налег на шланг всем телом, и зерно полилось в вагон через прорезанное отверстие. Ян снял с плеча огромное зерно, длиной со средний палец, сморщенное от обезвоживания в вакууме. Чудо-продовольствие, выведенное в лаборатории, насыщенное белками, углеводами и витаминами. Из него можно сделать питание для новорожденных, испечь хлеб для взрослых и сварить кашу для стариков, — и каждый получит все, что необходимо ему в его возрасте. Совершенное продовольствие. Для рабов. Ян сунул зерно в рот и стал медленно жевать. Что твердое — так и должно быть; но ведь никакого вкуса у этого зерна, мерзко.
Заскрипел металл — это угловые домкраты подняли вагон над бетонным фундаментом. Люди уже суетились в черной яме под ним и громко чертыхались, спотыкаясь в темноте, когда опускали и устанавливали колеса. Все происходило одновременно. Рабочие еще выбирались из ямы, когда подъехал задним ходом танк-буксировщик. Пока вагон прицепляли к танку, грузчики закончили свои дела на крыше, и подача зерна прекратилась. Все действия были настолько скоординированы, что люди наверху еще закрывали пластиком только что прорезанные люки — а вагон уже тронулся с места. Те прокатились немного с протестующим криком — и спрыгнули вниз. Вагон медленно затащили на рампу и остановили, включив тормоза. Слесари-механики полезли под вагон проверять шины, которые четыре года никто не осматривал.