К звездам (сборник)
Шрифт:
Каменный пол был горяч, еще хранил тепло отпылавшего лета. Ян снял с себя рубашку и смастерил из нее подобие подушки. Голове стало чуть полегче, но пот льется — хоть купайся. В этой маленькой кладовке градусов сорок, а то и побольше… Они, наверно, подготовили ее еще до того, как собрались его судить: вон видно, где лежали запчасти — следы остались. Окон нет. Высоко, под самым потолком, беспрерывно горит лампа. Стальная дверь заперта снаружи… Под дверью была щель, через которую проникало немного прохладного воздуха. Ян лежал, прижавшись к ней лицом, и гадал, сколько времени он уже провел здесь и принесут ли ему воды.
Кто-то должен был за ним присматривать — но никого не было. И казалось совершенно
Градиль. Конечно же, они сделали то, что она захотела. Когда старуха поддержала его — это была лишь уловка. Она знала, что только он сможет управиться, больше некому. Но она знала и то, что сразу после перехода с ним нужно покончить. Слишком крутых перемен добивался он, слишком большой свободы, — а ей это не нужно… И остальным тоже. Их наверняка не пришлось уговаривать, чтобы приняли участие в его свержении.
Но нет!
Слишком многое уже изменилось, и слишком многое меняется, чтобы она могла победить. Если она все сделает по-своему — они засеют семенное зерно, привезенное с собой, а остальное оставят до прихода кораблей. И, отдавая его, конечно же, станут униженно кланяться, как всегда, и будут счастливы вернуться к прежней, привычной жизни…
Нет, черт возьми! Ян заставил себя подняться на ноги. Все будет совсем не так. Если корабли не придут — здесь все вымрут, так что все остальное не имеет никакого значения. Но если придут — они уже не вернутся «на круги своя»… Ян стал колотить ногой в дверь и колотил до тех пор, пока она не стала болтаться.
— Эй, ты там! Утихни! — крикнул кто-то наконец.
— Черта с два! Вы мне воды дадите когда-нибудь? А ну-ка открой!
Он начал колотить снова. Снова и снова, пока голова не закружилась от напряжения; снаружи раздался наконец лязг засова. Когда дверь отворилась, за ней стоял Хайн, с пистолетом на изготовку, а рядом с ним еще один проктор. Рука у Хайна до сих пор была в гипсе, он помахал этой рукой перед Яном.
— Вот видишь, что ты наделал? И думал, это тебе просто так сойдет, да? Ничего подобного! Тебя приговорили…
— Без суда?
— Почему ж без суда! Суд был. Очень честный и справедливый, можешь мне поверить, я на нем присутствовал… — Он хохотнул. — Доказательства вполне убедительные… И за твои преступления тебя приговорили к смерти. Так с какой стати тратить на тебя хорошую воду?!
— Не может этого быть!
Ян покачнулся, внезапно ослабев, и привалился к дверному косяку.
— Тебя больше нет, Кулозик! Понимаешь ты это? Ну, что же ты на колени не падаешь, не молишь, чтобы я тебя простил и спас?.. Я ведь мог бы и подумать!..
Он сунул пистолет прямо в лицо Яну. Ян отшатнулся и скользнул вниз, не в силах устоять на ногах…
Схватить Хайна за лодыжки, дернуть и свалить его, уронить спиной на второго проктора… Ян научился разным коварным приемам у своего учителя карате — тот был любитель, но мастер, — а эти тюфяки и понятия не имеют о тонкостях рукопашного боя.
Хайн держал пистолет в левой руке, неуклюже, и, когда попытался нажать на курок, — Ян ударил его по предплечью и оттолкнул. Раздался один-единственный выстрел, а в следующий миг Хайн взвыл от боли: Ян точно попал коленом ему в пах. Второму проктору досталось не меньше. Кулаком по ребрам — дух вон, — потом ребром ладони по затылку… Он потерял сознание, даже не успев схватиться за оружие.
Хайн сознания не потерял, а катался от боли, скрючившись, с остекленевшими глазами, широко раскрыв рот. Ян подобрал и его пистолет, а потом от души врезал ему сапогом по скуле, «на закуску». Хайн утих.
— Мне надо, чтобы вы оба пока посидели тихонько, — сказал им Ян, затаскивая безжизненные тела в кладовку и запирая дверь.
Что дальше? Сейчас он на какое-то время свободен. Но куда бежать? И кроме того — ему нужно нечто большее, чем собственная свобода. Необходимо привезти зерно, необходимо гнать поезда во второй рейс, но главы семей решили этого не делать. Он мог бы сейчас явиться к ним, но чего он добьется? Они приговорили его к смерти — приговорили в его отсутствие — не для того, чтобы теперь выслушивать. Если бы там не было Градиль, он, наверно, смог бы их убедить… Хотя нет. Он знал, что это ничего не изменило бы. Даже если ее убить — все равно ничего не добьешься.
Единственное, что могло бы хоть что-нибудь изменить — и спасти его самого, а может быть, и жизнь и будущность каждого на этой планете, — это очень серьезные, крутые перемены. Но в чем они должны состоять? И как их осуществить? Так сразу не придумаешь, простого ответа нет. Но прежде всего — хотя бы глоток воды. В углу стояло ведро, в котором прокторы охлаждали пиво. Ян вытащил из него бутылки, поднял ведро к губам и пил, пил… Пил бы еще, но больше не мог. Остаток он вылил себе на голову; от холода дух перехватило — это было чудесно. Только после того он открыл керамическую пробку бутылки и начал с наслаждением смаковать пиво. В мозгу начали возникать какие-то зачатки будущего плана действий. Один он не сможет ничего. Но кто в состоянии ему помочь? Ведь сделать теперь хоть что-нибудь — значит пойти против воли глав семей. А может быть, на этот раз они сами себя обманули? Ведь если суд и приговор держатся в тайне, то Ян может найти себе помощников. Но прежде, чем за что-либо приниматься, нужно выяснить, что происходит.
Пистолеты, отобранные у прокторов, он засунул в пустой мешок из-под зерна, так чтобы одну рукоятку можно было ухватить в любой момент. Из кладовой не доносилось ни звука, с этой стороны ему пока ничего не грозит. Но что происходит снаружи?
Ян слегка приоткрыл наружную дверь и выглянул в щель. Ничего. Пустынная улица; бесцветная пыль под тусклым, сумеречным небом. Он распахнул дверь, вышел и быстро зашагал к безмолвным поездам…
И остановился. Неужели всех перебили? Кто? Повсюду раскиданы неподвижные тела… Но он тут же улыбнулся своим опасениям. Они же спят! Добрались наконец, выбрались из осточертевших поездов — и наступил штиль после шторма: все объелись и перепились до изнеможения, а потом, вместо того чтобы забираться в тесноту вагонов, повалились и уснули где кто упал. Это было просто замечательно, ничего лучше и не придумать. Главы семей наверняка тоже спят, а в данный момент ему некого опасаться, кроме них. Он быстро и бесшумно пошел вдоль поездов к вагону семьи Сю. Здесь, как всегда, царил порядок: циновки разложены аккуратными рядами, женщины и дети спят отдельно… Он прошел мимо них к спящим мужчинам и нашел Ли Сю. Лицо его было спокойно, тревожная морщинка между бровями разгладилась во сне — такого Ян никогда прежде не видел. Он опустился на колени и легонько тронул Ли за плечо. Темные глаза медленно раскрылись, и между ними тотчас возникла та самая морщинка — Ян предостерегающе поднес палец к губам. Ли, повинуясь знаку Яна, молча поднялся и пошел за ним следом. Так же молча он последовал вверх по лестнице в кабину тягача; так же молча смотрел, как Ян закрывает дверь. Потом спросил:
— Что случилось? Чего ты хочешь?
— У меня твои пленки, Ли. Незаконные.
— Лучше бы я их уничтожил!.. Так я и знал!.. — Это был крик боли.
— Да наплюй ты на них, Ли. Я пришел к тебе потому, что ты единственный человек, кого я здесь знаю, у кого хватило мужества нарушить эти сволочные законы. Мне нужна твоя помощь.
— Я не хочу ни во что ввязываться. Лучше бы я…
— Послушай-ка меня. Ведь ты даже не спросил, что мне нужно. Ты что-нибудь знаешь о суде?