К. Р.
Шрифт:
Одну из первых своих поездок новый начальник военно-учебных заведений совершил в Орловский кадетский корпус имени Бахтина. Так получилось, что этот корпус посетил он и последним в своей жизни.
По России Великий князь ездил в специальном вагоне Сибирской железной дороги, который почти на 15 лет стал для него своеобразным домом на колесах. Позже, когда здоровье К. Р. пошатнулось, в длительных путешествиях его сопровождал собственный повар. Поездки были нелегкими: вагон часто простаивал на узловых станциях в ожидании попутного поезда, летом донимала жара, зимой бывало холодно.
Поезд пришел в Орел в середине дня. На улице — легкий морозец, но уже по-весеннему пригревало солнце, и Константину Константиновичу доставила удовольствие короткая прогулка в распахнутой шинели. Встречал его вице-губернатор Владимир Бернхард, пригласивший вечером к обеду, от которого высокий гость вежливо отказался, объяснив, что будет столоваться в корпусе. Отказался гость и от вице-губернаторской кареты, сказав, что поедет трамваем, линия которого проходила возле корпуса. Впрочем, Бернхард был об этом предупрежден еще из Петербурга: никаких карет, никаких оркестров, визит сугубо деловой. Трамвай из четырех вагонов был подан. Увидев, что один из них украшен флагами и коврами, Великий князь попенял хозяину:
— Об этом мы не договаривались, Владимир Владимирович.
Тот с готовностью согласился:
— Вот именно, Ваше Императорское Высочество, насчет украшения вагона вы меня не предупреждали. Но Орел не так часто посещают лица царской крови, и публика имеет право приветствовать вас, проявляя патриотические чувства.
— В таком случае прошу вас составить мне компанию.
Действительно, на пути трамвая то и дело встречались большие группы людей, приветствующие Великого князя криками «ура». И вдруг трамвай неожиданно остановился — пропало электричество. Константин Константинович спустился на подножку и в ответ на аплодисменты и приветствия громко провозгласил:
— Да здравствует Государь наш, Его Императорское Величество Николай Второй! Ура!
Восторженное многоголосое «ура» было ему ответом, при котором трамвай вдруг тронулся, и Константин Константинович едва не свалился с подножки.
Примерно через час трамвай остановился у внушительного четырехэтажного здания на углу Верхне-Дворянской улицы и Свейбеевского переулка. Фасад украшала надпись золотом: «Орловский Бахтина кадетский корпус», поверх ее — двуглавый орел. Местный помещик Михаил Петрович Бахтин свыше семидесяти лет назад пожертвовал почти 2 миллиона рублей на строительство этого здания, с тех пор его имя увековечено в названии корпуса.
В вестибюле, в одном конце которого был установлен бюст Бахтина, а в другом — Великого князя Михаила Павловича, в ожидании находились директор корпуса генерал-майор Светлицкий с ротными офицерами-воспитателями. Увидев Константина Константиновича в форме Тифлисского полка, офицеры взяли под козырек, но гость, весело улыбаясь, сказал: «Вольно, вольно, без всяких церемоний, господа» — и поздоровался с каждым за руку. Потом отменил предложенное директором торжественное построение корпуса:
— Мне хочется, если позволите, пожить три дня вашей жизнью, понаблюдать за бытом и учебой кадет, за работой воспитателей, по возможности ничем не нарушая установившегося в корпусе порядка.
Ему отвели две комнаты с отдельным входом при лазарете, камердинеру выделили койку в спальне унтер-офицеров. Прежде чем переодеться и отдохнуть, Великий князь попросил отвести его в корпусную Михайло-Архангельскую церковь. К своему удовольствию, в правом притворе он обнаружил икону Иверской Божией Матери, подаренную корпусу свыше пятидесяти лет назад, и счел это добрым знаком. Когда Великий князь помолился, генерал-майор Светлицкий показал ему место, где когда-то висело корпусное знамя:
— Не знаю, Ваше Императорское Высочество, что думаете вы на этот счет, но мне представляется ошибочным лишение корпусов штандартов. Хорошо бы с вашей помощью их вернуть из музеев. Сам я из бывших кадет и хорошо помню, как замирали наши сердца, когда знаменосец под звуки марша становился во главе строя…
Великий князь водрузил на стол походный письменный прибор и календарь, в правый угол положил Библию, разложил бумаги, открыл толстую тетрадь с надписью «Кадетские корпуса» и сделал очередную запись: обсудить с Ники возвращение корпусам знамен. А потом разделся, умылся и с удовольствием растянулся на кровати, намереваясь лишь отдохнуть. И проспал обед.
Выйдя в коридор, заметил необычное оживление в видимом пространстве вокруг своих апартаментов: каждую минуту здесь проходил кто-нибудь из младших кадет, вроде бы даже не обращая на него особого внимания.
Очередного случайного прохожего окликнул:
— Как тебя зовут, гренадер?
— Антон Иванников, Ваше Императорское Высочество.
— О, ты знаешь, кто я такой?
— Все знают.
— Тогда пойдем, покажешь мне корпус. Ты откуда прибыл?
— Из Курска.
Они побывали в учебных классах, спальнях, в столовой… Везде царил идеальный порядок. Одна деталь показалась ему интересной: старшие кадеты, хотя и с завистью, провожали взорами его маленьких спутников, однако никто из них к их группе не присоединился. Так было и позже: когда он был в окружении старших кадет, младшие лишь смотрели им вслед.
— Покажите мне, друзья, где у вас тут фортепиано?
Так они оказались в актовом зале. Великий князь сел за рояль:
— Сейчас я вам сыграю пиесу Петра Ильича Чайковского из цикла «Времена года». Кто узнает, о какой поре написал здесь композитор, получит от меня подарок…
Вперед выступил кадет и, густо покраснев, произнес:
— О весне, Ваше Императорское Высочество.
— Молодец! Как же ты догадался?
— По бульканью ручейков, по птичьим трелям. А вообще-то я сам играю это произведение и хорошо его знаю.
Великий князь весело рассмеялся:
— Это же надо — по птичьим трелям, а сам давно играет Чайковского! Молодец, подарок твой! Как тебя зовут, пианист? Илья Валуев? Раз так, садись-ка, кадет Валуев, на мое место и сыграй нам всем «Зиму».
На другой день Илья Валуев хвастался перед всеми новеньким Евангелием, на первой странице которого рукой Великого князя было написано четверостишие:
Пусть эта книга священная, Спутница нам неизменная, Будет везде и всегда В годы борьбы и труда.