Каббалист с Восточного Бродвея

Башевис-Зингер Исаак

— Однако, — сказал я, — здесь тоже можно заблудиться.

— Абсолютно исключено!

Ему явно хотелось продемонстрировать мне все городские достопримечательности: музей, школу, сельскохозяйственный колледж. Но мне было не до экскурсии. Я по-прежнему чувствовал себя разбитым и мечтал только об одном: хоть чуть-чуть подремать до ужина. Наконец мы вернулись в отель. Спустились сумерки. Оконные стекла поголубели. Я, не раздеваясь, лег на кровать, время от времени проводя рукой по заднему карману, в котором лежали дорожные чеки. Я уснул.

Меня разбудил стук в дверь. Я вздрогнул и сел. В комнате было темно. Я не сразу вспомнил, где я. Мои ноги были ватными, как после болезни. Открыв дверь, я увидел Рейцл и Розалию. Я молча уставился на них. На Рейцл были старенькая шубка, доставшаяся

ей еще в немецком лагере для перемещенных лиц, и белый шерстяной платок. На Розалии тоже была шуба. Обе держали в руках дорожные сумки. Я был настолько сонным, что у меня даже не было сил удивляться.

— Может, все-таки пригласишь нас войти? — сказала Розалия.

Значит, они обе решили прийти мне на помощь. Наверное, они встретились в той облезлой гостинице, подумал я, или в чикагском аэропорту на пересадке. Но я был слишком измотан, чтобы о чем-нибудь их расспрашивать, а тем более оправдываться самому. Я потерял дар речи. Я просто стоял и смотрел на них. Демоны сыграли со мной новую шутку — явно не собираясь оставлять меня в покое. Глаза Розалии смеялись. Взгляд Рейцл выражал смесь презрения и сострадания. Что это — последнее падение или неземные силы исполнили мое тайное желание, в котором я сам себе не решался признаться? Я услышал свой голос как будто со стороны: «Входите. Мазел тов… [16] Это вечер чудес».

16

Поздравляю (идиш).

КАББАЛИСТ С ВОСТОЧНОГО БРОДВЕЯ

Нью-Йорк постоянно меняется — изменился и этот район. На месте синагог появились церкви; там, где раньше были иешивы, построили рестораны и гаражи. Но кое-что все-таки осталось: например, еврейский дом для престарелых; магазинчик, торгующий книгами на иврите; общинный центр «земляков» из какого-то румынского или венгерского местечка. Мне по нескольку раз в неделю приходилось ездить в даунтаун в редакцию газеты, с которой я сотрудничал. В кафетерии на углу в прежние времена всегда можно было встретить еврейских писателей, журналистов, учителей, работников фондов помощи Израилю и разных других еврейских деятелей. Там всегда можно было заказать блинчики, борщ, жареную печенку, рисовый пудинг, бисквитное печенье. Теперь основными посетителями кафетерия были негры и пуэрториканцы. И голоса, и запахи были уже другими. Тем не менее я по старой памяти порой забегал сюда перекусить или выпить чашечку кофе. И всегда, когда бы я ни зашел, мой взгляд натыкался на старого еврейского писателя, специалиста по Каббале, которого назову здесь Иоиль Яблонер. Яблонер опубликовал несколько книг о праведном Исааке Лурии, Баал-Шем Тове, раби Моше из Кордовы и раби Нахмане из Брацлава. [17] Он перевел на идиш несколько глав книги «Зогар». Он писал и на идише, и на иврите. По моим представлениям, ему было уже за семьдесят.

17

Исаак Лурия (1534–1572) — выдающийся каббалист. Баал-Шем Тов (1700–1760) — основатель хасидизма, целитель, духовный учитель. Раби Моше из Кордовы (Маймонид, или Рамбам) (1135–1204) — величайший еврейский философ и врач. Нахман из Брацлава (1772–1810) — родоначальник мистического течения в хасидизме.

Иоиль Яблонер был высокий, тощий, с блестящей круглой головой без единого волоса. У него были бледное морщинистое лицо, острый нос, впалые щеки, желтоватые глаза навыкате и выпирающий кадык. Он всегда ходил в одном и том же поношенном старом костюме и расстегнутой рубашке, из-под которой торчали седые волосы. Яблонер никогда не был женат. В молодости он заболел туберкулезом, и врачи отправили его на лечение в Колорадо, где, по рассказам, его заставляли есть свинину, от чего у него случилась затяжная депрессия. На моей памяти он почти всегда молчал. Когда я с ним здоровался, он едва заметно кивал и тут же отводил взгляд. Он жил на несколько долларов

в неделю, выделенных ему идишским Союзом писателей. В его квартире на Брум-стрит не было ни ванной, ни телефона, ни центрального отопления. Яблонер был убежденным вегетарианцем, исключившим из своего рациона не только рыбные и мясные блюда, но даже яйца и молоко. Он питался исключительно хлебом, фруктами и овощами. В кафетерии он брал чашку черного кофе и порцию чернослива. Яблонер мог часами сидеть, уставившись на вращающуюся входную дверь, стойку с кассовым аппаратом или стену, на которой специально нанятый для этого художник изобразил рынок на Орчард-стрит с тележками и уличными торговцами. Этой картинке было уже много лет, и краска местами сильно облупилась.

Председатель Союза писателей рассказал мне, что здесь, в Нью-Йорке, у Иоиля Яблонера никого не осталось — все его друзья и поклонники уже умерли, — зато в Израиле у него было полно родственников и учеников, неоднократно приглашавших его к себе. Они обещали опубликовать его работы (по слухам, у Яблонера были целые сундуки, набитые неизданными рукописям подыскать ему квартиру и вообще сделать все от них зависящее, чтобы он ни в чем не нуждался. Один из его племянников работал в Иерусалимском университете. Некоторые сионистские лидеры считали Иоиля Яблонера своим духовным отцом. Так почему же он сидел здесь, на Восточном Бродвее, одинокий, никому не нужный? Пенсию Союза писателей он мог бы получать и в Израиле, не говоря уже о социальном пособии которое почему-то так и не собрался оформить. В его нью-йоркскую квартиру уже несколько раз залезали воры. Уличный грабитель выбил ему последние три зуба. Зубной врач Айзерман, переложивший на идиш сонеты Шекспира, как-то рассказал мне, что он предложил сделать Яблонеру искусственную челюсть, но тот отказался, заявив, что от искусственных зубов всего один шаг до искусственных мозгов.

— Великий человек, но чудаковатый, — рассуждал Айзерман, сверля и пломбируя мои зубы. — А может, он пытается искупить грехи молодости. Говорят, когда-то у него были романы.

— У Яблонера? Романы?

— Да, романы. Одна из моих пациенток, учительница иврита, Дебора Солтис, была влюблена в него без памяти. Она мерла лет десять тому назад.

Айзерман рассказал мне интересный эпизод. Иоиль Яблонер и Дебора Солтис дружили около двадцати лет. Они часто пускались в пространные разговоры, обсуждали ивритскую литературу, красоты грамматики, Маймонида, раби Иегуду га-Леви, но до поцелуев дело так и не доходило.

Лишь однажды, разыскивая значение какого-то слова или идиомы в большом словаре Бен-Иегуды, они нечаянно коснулись друг друга лбами. Яблонер внезапно развеселился и сказал: «Дебора, давайте поменяемся очками». — «Зачем?» — спросила Дебора. «Просто так. Совсем ненадолго».

Двое влюбленных поменялись очками для чтения, но она ничего не видела через его очки, а он — через ее. Поэтому они снова водрузили свои очки на собственные носы. И это был самый интимный момент в их отношениях.

Постепенно я перестал бывать в этом районе. Теперь я отправлял статьи по почте. Я забыл об Иоиле Яблонере. Я даже не знал, жив ли он. Как-то раз, войдя в гостиницу в Тель-Авиве, я услышал аплодисменты, доносившиеся из примыкавшего к вестибюлю конференц-зала. Дверь была приоткрыта, и, заглянув внутрь, я увидел Иоиля Яблонера. Он стоял за кафедрой и читал лекцию. На нем были костюм из альпака, белая рубашка и шелковая кипа. Его лицо казалось свежим, загорелым и молодым. У него были полный рот вставных зубов и седая эспаньолка. Срочных дел у меня не было, поэтому я вошел в зал и присел на свободный стул.

Яблонер говорил не на современном иврите, а на древнем святом языке с ашкеназским произношением. Когда, подчеркивая свою мысль, он взмахивал руками, мелькали ослепительно белые манжеты сорочки с дорогими запонками. «Как Безначальный, который был всем во всем, и, как сказано в книге «Зогар», «никакое пространство не было свободно от него», — вещал Яблонер талмудическим распевом, — мог сотворить Вселенную? Раби Хаим Виталь отвечает на этот вопрос так: «До Акта Творения атрибуты Всемогущего были потенциальны, а не актуальны. Как может быть Царь без подданных, а милосердие без тех на кого оно обращено?»