Каббалист
Шрифт:
Телефон зазвонил. Голос был тот же, но звучал теперь потише.
— Это Тамара. Ты не узнал, конечно, — и опять в крик: — Что ты сделал с Леной? Зачем? Я их порву сейчас же! Ее увозят, ты понимаешь?!
— Что порвешь? Кого увозят? — Р.М. спрашивал, чтобы сбить у Тамары агрессивность, он сразу понял, что произошло, едва Тамара назвала себя. Слушая, он мысленно прикидывал путь и оценивал время на дорогу.
В трубке замолчали, голоса доносились издалека, Тамара говорила с кем-то.
— Слушай меня, Рома, — сказала она наконец. — Мы
Трубку положили.
— Что случилось? — немедленно спросила Таня.
— Это Тома…
— И говорит с тобой таким тоном? Я отсюда слышу. Что происходит, Рома?
— Извини, Таня, я должен ехать.
— Куда?! Десятый час! Ты соображаешь?
— Таня, прекрати, пожалуйста. Я сам виноват. Не нужно было оставлять рисунки. Но ведь в первый раз все обошлось. Иначе я бы не оставил.
— Я с тобой, — решительно сказала Таня.
Спорить Р.М. не стал.
Такси удалось поймать не сразу, но зато по тихим улицам мчались быстро. Таня молчала, сумрачное напряжение мужа передалось и ей. В темноте Р.М. нащупал ее руку и сжал, и Таня сразу придвинулась к нему. Машина подпрыгивала, на частых поворотах они валились друг на друга, и Р.М. не понимал, где они находятся, то ли еще на Завокзальной, то уже проехали поселок Монтина.
— Вам к приемному или главному? — подал голос водитель.
— К приемному, — буркнул Р.М., и почти тотчас машина остановилась под неярким фонарем, освещавшим полуоткрытую коричневую дверь, к которой вели с узкого тротуара три выщербленных ступени.
В приемном отделении было пусто. Письменный стол, три узких топчана у стен, зарешеченное окно на улицу — и пустота. В глубине комнаты оказалась еще одна дверь, и они вошли в коридор, казавшийся длинным настолько, что дальний его конец терялся будто в тумане. У двери в коридоре стоял стул, на котором сидел детина в грязном халате. Увидев вошедших, детина, не пошевелившись, коротко спросил:
— Куда?
— Здесь должна быть Тамара Мухина, — объяснил Р.М. — Недавно привезли ее дочь, Лену, восемнадцати лет.
— Ждите в предбаннике, — сказал санитар, — ничего я не знаю.
Р.М. и Таня опять оказались перед закрытой дверью и присели на топчан.
— Сумасшедший дом, — буркнул Р.М.
— Объясни, наконец, Рома, — попросила Таня. — Почему? Ну, показал ты рисунки. Ну, посмотрела она. И что? Где бывало, чтобы от этого с ума сходили?
— А, черт, — Р.М. пнул ногой соседний топчан. — Все тут рехнулись, все, кроме Лены. Она просто узнала то, что было нарисовано. Для нее рисунки — самый настоящий реализм. Она бывала там. Это ее мир. Ее, и Нади, и других. И неизвестно, какой из миров их больше привлекает. Это ведь не состояние души, это — реальность. Для мозга, для сознания, для всех органов чувств, даже для осязания.
— Господи, как это ужасно, — сказала Таня.
— Ужасно?
— Рома,
Р.М. промолчал. Он не был согласен, но сейчас это не имело значения. Ждать становилось невыносимо, Таня продолжала что-то говорить, но Р.М. не слушал. Он встал и начал ходить по комнате.
Внутренняя дверь распахнулась неожиданно, и в приемный покой ворвалась Тамара, следом появился мужчина средних лет в белом халате далеко не первой свежести. Похоже было, что он недавно в этом халате спал.
— Рома! — воскликнула Тамара, не замечая Таню. — Скажи им! Может, тебя послушают? Они не пускают меня к Лене! Говорят, что… Не нужно было везти ее сюда! Я дура, господи, знала ведь…
Мужчина — врач? — слушал сбивчивую речь Тамары молча, достал из кармана халата пачку «Кента», выбил сигарету, покосился на Романа Михайловича и закурил. Потом сел за стол и сказал резко:
— Хватит паниковать! Я объяснил вам? Объяснил. А вы кто? Вы и вы.
— Друзья, — сказал Р.М. — И я не понимаю, почему девушку не отпускают домой. Госпитализация, насколько мне известно, дело добровольное. А мать против.
— Девушка больна, — врач заговорил монотонно, будто гипнотизировал. — Первичный диагноз был: маниакально-депрессивный синдром. Сегодня бригада скорой отметила состояние бреда. Вызвали спецбригаду, все по правилам. Девушку успокоили, сейчас она спит. Я объяснил это вам, мамаша? Объяснил. Как мы ее сейчас отпустим? Никак. Вот проснется, мы ее обследуем, и нужно будет лечить. Понимаете? Лечить нужно.
Он махнул рукой и, достав из ящика стола несколько бланков, принялся быстро писать. Он был сосредоточен. Он делал дело.
Тамара плакала. Она не видела уже ни врача, ни Романа Михайловича, плакала, как девочка, размазывая по щекам слезы.
— Таня, — попросил Р.М., и Таня, которая тихо сидела, прислонившись к стене, поднялась, обняла Тамару, повела к тахте, усадила и что-то зашептала ей на ухо, отчего Тамара примолкла, слушала внимательно, то и дело всхлипывая.
— Рома, — сказала Таня несколько минут спустя, — ты бы поймал такси. Все равно до утра здесь не высидеть… Тамара поедет к нам. Она ужасно боится этих больниц. Я тебе потом объясню.
Она могла и не объяснять. Тамара уже имела дело с психиатрами — Лена состояла здесь на учете. Может, именно это общение и навело ее когда-то на мысль использовать дочь для бизнеса. И она знала, чем это грозит.
Р.М. вышел на улицу. Кругом было темно, лишь окна светились, и оттого улица была похожа на морское дно, над которым неподвижно висели плоские глубоководные фосфоресцирующие рыбы странных прямоугольных форм. Ему даже показалось, что и воздух стал вязким, упругим, как вода, и дышать было трудно. Машин поблизости не было — место для психиатрической лечебницы выбрали достаточно уединенное.