Каботажное плавание
Шрифт:
Но вот наконец прибыли в Рио полдесятка ящиков разной величины. Уведомили Портеллу, и он поспешил в магазин на грузовичке, зажав в руке корешок накладной, уплатил чудовищную сумму за все это богатство. Разоренный и очень довольный, вернулся домой. Прежде чем вскрыть первый ящик и вступить в обладание сокровищами, позвонил мне поделиться радостью:
— Жоржи! Книги пришли!
— Эдуардо, я тебя с утра разыскиваю! Ты что — ничего не знаешь?! Правительство низложено, президент свергнут! У власти — «гориллы»! Полное светопреставление!
В ответ раздался унылый голос Портеллы:
— Куадрос свергнут? А я только что расплатился за свой заказ, он утром пришел наконец… Кому они теперь нужны? Что с ними делать?
Что с ними делать? Читать, разумеется. Он их и прочел постепенно, одну за другой. Моей племяннице Мариане достался роскошный
Рим, 1948
Автобус везет нас из Парижа в Рим. Мы едем брать власть. То есть официально-то мы трое — Зора Селжан, Карлос Скляр и ваш покорный слуга — должны освещать в коммунистической бразильской прессе ход и итоги выборов: Зора будет давать репортажи и брать интервью, Скляр — рисовать портреты лидеров итальянской компартии и делать наброски уличных сцен. На мою же долю выпадут беседы с Пальмиро Тольятти 46 и Пьетро Ненни и пространный политанализ причин победы. Да, победы! Ибо никто из нас не сомневается, что итальянская компартия выиграет выборы, придет к власти и вместе с социалистами Ненни сформирует коалиционное правительство. Итак, мы едем принять участие в триумфе. Короче говоря — ура!
46
Пальмиро Тольятти (1893—1964) — с 1926 г. был генеральным секретарем КП.
Коммунисты проиграли вчистую, христианские демократы остались в правительстве. Мы как раз сидели в редакции «Униты», сочиняли какую-то брехню, когда пришел Тольятти и сообщил: «Продули!» С горя Дарио Пуччини, университетский профессор и издатель, повел нас ужинать в дешевую тратторию. Власть уплыла, остается только напиться — не на радостях, так с горя. Зора рвет в мелкие клочки и бросает в ближайшую урну исполненный воодушевления репортаж о выборах. Он, видите ли, чтобы не терять времени и чтобы уж ничего не мешало праздновать, сочинил восторженную статью о победе — с профетическим жаром и во всех мыслимых подробностях описав грандиозное народное ликование, заполнивших улицы людей со знаменами, слезы радости, музыку, громоподобный хор, исполняющий «Бандьеру Россу». Замечательная вышла статья, за душу брала, да вот беда — не пригодилась. Карлос Скляр оказался предусмотрительней — ничего рисовать не стал, сделал только один набросок, изобразив заполненную иностранными журналистами редакцию «Униты»: на первом плане — Доминик де Сантис из «Аксьон» и Олег Игнатьев из «Комсомольской правды».
Да-с, выборы мы проиграли, но оттого путешествие наше все равно нельзя счесть бесполезным или печальным. Поражение не помешало Ренато Гуттузо собрать у себя дома «весь Рим» — от Альберто Моравиа до Чезаре Дзаваттини, от Карло Леви до Джузеппе де Сантиса, не говоря уж о пламенных коммунистках со звонкими графскими титулами. Именно там и тогда обрел я первых своих итальянских друзей, а потом к ним прибавились флорентиец Васко Пратолини и миланец Элио Витторини. Дарио Пуччини к тому времени уже перевел моих «Капитанов песка», за которыми последовали и другие романы, Дарио и сейчас бьется за бразильскую литературу так, словно он родом из Рио-де-Жанейро. Португальским он владеет блестяще, говорит на нем как истинный кариока 47 — его обучила этому некая бразильянка, с которой был у него бурный роман. Я всегда утверждал, что иностранным языкам лучше всего обучаться в постели, из уст в уста, когда правила грамматики перемешиваются со стонами любви.
47
Кариока — житель Рио-де-Жанейро.
Зора возвращается в Париж. Мы с Карлитосом едем в Геную, будем там поджидать Зелию — она приплывет из Рио с Жоаном Жоржи.
…С дебаркадера я вижу, как она стоит на палубе, держа сына на руках, — настоящая мадонна, и сердце мое готово выскочить из груди. Наконец-то я обниму ее! Какая власть, какой триумф на выборах сравнятся с этим?!
Баия, 1985
Марсио Таварес д’Амарал, философ и поэт, видный ученый, университетский профессор, знаток и исследователь Джойса и Кафки, неисправимый смутьян, тоскующий по тем временам, когда сам участвовал в
Это занимает у него не менее получаса. «Как-то раз я потратил на бритье всего двадцать пять минут, но так было лишь однажды», — поясняет он мне, уделяющему бритью минут пять от силы.
— В понятие «бриться» разные люди вкладывают разный смысл, — говорит он. — Глагол один, а спрягается по-разному. Вы избавляетесь от щетины, я же стремлюсь к идеальной гладкости и достигаю этого.
На это я сообщаю, что писатель Грасилиано Рамос, к примеру, «жиллетов» не признавал и орудовал только опасной бритвой. Глаза Марсио загораются.
— Это верх совершенства. Куда уж мне до такого…
Священнодействие завершено. Марсио подходит к окну, как-то особенно прижимает пальцы к губам, и тихая улочка Алагоиньяс вздрагивает от пронзительного взвыва полицейской сирены. Соседи выбегают посмотреть, что случилось. Смех Терезы успокаивает переполошившихся птиц в саду.
Париж, 1949
Из канцелярии в канцелярию, из министерства в министерство ходим мы по Парижу с Пабло Пикассо, хлопочем о том, чтобы Неруде продлили срок пребывания во Франции. А у великого художника — знаменательный день: его жену Франсуазу отвезли в родильное отделение. Он хотел девочку, девочка и родилась, и назвали ее Паломой 48 . Ее тезка и сестра — поскольку тоже есть его творение — украшает стены и афишные тумбы Парижа: голубка мира стала символом Первого конгресса сторонников мира, который завтра открывается в зале Плейель.
48
Голубка (исп.).
А Неруда с накладными усищами появился в Париже неделю назад — с фальшивым паспортом на имя гражданина Гватемалы дона Антонио де Чего-то Там Такое. Мало того, паспорт был дипломатический, а дон Антонио — не то культур-атташе, не то еще что-то. Помог с этим делом Мигель Анхель Астуриас 49 , посол Гватемалы в Аргентине, который, рискнув и карьерой, и должностью, откликнулся на просьбу друга. Он не колебался ни минуты, когда Пабло, бежавший из Чили, где его лишили депутатской неприкосновенности, обратился к нему за помощью.
49
Мигель Анхель Астуриас (1899—1974) — гватемальский дипломат и писатель, лауреат Нобелевской премии (1967).
Пребывание Неруды в Париже, поначалу державшееся в строжайшей тайне — об этом знали, кроме меня, лишь Альфредо Варела, лидер аргентинской компартии и, само собой, писатель, автор романа «Темная река», да Лоран Казанова, отвечавшая в политбюро ФКП за культуру и защиту мира, да Луи Арагон, да Франсуаза Леклерк, в чьей квартире беглец нашел приют, — очень скоро сделалось секретом полишинеля. На конгресс прибывали все новые и новые мастера литературы и искусства из стран Латинской Америки — Хуан Маринельо, Мигель Отеро Сильва, Николас Гильен. А Неруда с липовыми документами не мог принять участие в его работе, и вообще его могли в любую минуту схватить, разоблачить и выслать из Франции.
И Пикассо взялся хлопотать о нем, а я, хоть проку от меня было немного, составил ему компанию в хождении по кабинетам. Каждые полчаса мы забегаем в бистро, и Пабло звонит в клинику, справляется о роженице и неизменно слышит в ответ: «Еще не родила». Но вот наконец на другом конце провода звучит осанна: ему сообщают, что на свет появилась девочка, мать и дитя чувствуют себя хорошо.
И проблемы Неруды близки к разрешению, остались лишь кое-какие окончательные формальности, с которыми я могу справиться один. «Поезжай в клинику, — предлагаю я Пикассо, — навести своих». Но он отказывается. И вот МИД и МВД Франции находят устраивающий всех выход: Неруда покинет страну на машине, пограничников предупредят, чтобы не чинили препятствий, а вернется, когда паспорт будет в порядке.