Качели (сборник)
Шрифт:
Вскоре он стал членом этой организации, получил красный членский билет и должность заместителя исполнительного секретаря по пропаганде и разоблачениям.
Должность, в общем, небольшая, но кое-какие деньги иногда платят. Петр Иванович продолжает посещать ток-шоу, выступать на митингах, заседать в комиссиях и участвовать в разных мероприятиях. Он говорит много и вдохновенно, он высказывает свое мнение о государственном устройстве и гомосексуализме, о супружеской верности и клонировании, о конфликте поколений, о приватизации, проституции, сублимации. Иногда его просят высказать нечто особенное, скандально-разоблачительное, и за это платят потихоньку, «черным наликом». Он разоблачает, критикует, негодует, советует, поддерживает
Когда кончается мероприятие, он едет домой на метро. Машины у него нет. В вагоне он раскрывает газету или журнал, читает рецензии на ток-шоу и полосы светской хроники, разглядывает фотографии, и, если где-нибудь, например, в перечне присутствующих на мероприятии, мелькает его имя, он заметно краснеет.
Ехать ему далеко. Живет он на окраине, то ли в Солнцево, то ли в Бибирево. От метро надо еще ехать на автобусе четыре остановки. Если не холодно и нет дождя, он идет пешком.
Сначала он проходит вдоль сверкающих круглосуточных торговых рядов, где пахнет свежими цветами и пригорелым куриным жиром. Грохочет музыка, зычным матом перекликаются кавказцы, и цветочницы кричат: «Ро-озы, ро-озы, розы, розы!», словно сзывают к кормушке одноименных домашних животных. Иногда он заходит в продовольственную палатку, покупает хлеб, сардельки, молоко. Потом надо пересечь площадь. Там ужасное движение, и вечно сломан светофор. Он ступает на мостовую так, словно сквозь ботинок пробует пальцами ледяную воду, и потом неуклюже бежит, тревожно озираясь по сторонам, вздрагивая от резких сигналов, щурясь на наглый свет фар. Всякий раз, оказавшись на тротуаре, он сквозь хриплую одышку торжественно произносит одно и то же слово: «Адреналин!» и уже бодрей семенит дальше, через длинный жидкий сквер, от квартала к кварталу, вдоль ровных рядов сизых, расчерченных на клетки панельных коробок, мимо темного здания школы, где когда-то училась его дочь. Она теперь живет в США, в городе Бостон, все не может найти работу, получить грин-карт и выйти замуж. Каждый раз, проходя мимо школы, Петр Иванович сам не замечает, что вздыхает, грустно, прерывисто, пунктирно. Дальше у него на пути здание районной поликлиники, похожее на обувную коробку. Там до сих пор работает его жена.
Как бы поздно он ни возвращался, на верхнем этаже, в последней перед пустырем, в самой окраинной панельке, в правом верхнем углу светится окошко. Ему приходится подниматься пешком. Лифт часто ломается, все кнопки выжжены.
Петр Иванович медленно поднимается, от пролета к пролету дышит все тяжелей. В маленькой двухкомнатной квартирке с совмещенным санузлом ждет его жена, участковый терапевт. На среднем пальце правой руки у нее большая, твердая мозоль. Всю жизнь она писала: выписывала рецепты и заполняла карточки больных своим непонятным медицинским почерком.
Она целует его, он целует ее. Она кормит его первым и вторым, обычно это куриный суп с вермишелью и обжаренный на сковородке кусок курицы из супа с картофельным пюре. Он обязательно съедает все, даже если сыт. Потом они пьют чай, он рассказывает ей, как прошло очередное мероприятие, что сказал этот, как посмотрел тот. Она в ответ делится с ним подробностями своего рабочего дня, говорит о хронических старушках, о наглых симулянтах-алкашах, о молодых наркоманах, нудных, но иногда опасных, и что сказала медсестра, и как посмотрела заведующая.
Засыпают они, обнявшись, на полуторной скрипучей тахте. Петру Ивановичу больше не снится черная страшная пустота. Ему снится собственное лицо в телевизоре. Он знаменит и совершенно счастлив.
Октябрь 2002
События, описанные в этих двух очерках, почти реальны. Имена всех персонажей изменены до неузнаваемости.
Автор благодарит сотрудников Московского регионального управления по борьбе с организованной преступностью за предоставленные материалы.
Сидел Вадик Султанов совсем недолго, всего два года. Статья была хорошая, не позорная – мошенничество. Так что, можно считать, повезло. Поздней осенью 1990 года, с легкой душой, легкой пружинистой походкой вышел Вадик за ворота ИТУ. Жизнь только начиналась, и впереди грезилось много всего хорошего, приятного. Никаких следов на крепком молодом теле двухлетняя отсидка не оставила. Вадик, умный человек, наколок делать не стал. Во-первых, больно, во-вторых, уже не модно, в-третьих, мало ли с кем придется в бане париться, на пляже загорать, с какими девушками предстоит близко познакомиться?
1
Написано на документальной основе.
Оказавшись в купе скорого поезда «Новосибирск – Москва», Вадик критически оглядел сначала самого себя в зеркале на двери, потом соседей. Собой остался доволен. Лицо открытое, глаза ясные, взгляд веселый. Что касается соседей, их вид обрадовал его значительно меньше. Две пожилые тетки, толстые, скучные, поедали жареную курицу, помада и жир размазались по их ртам, и рты эти болтали без умолку о всякой бабьей ерунде. Еще была широкая мужская спина, обтянутая тельником, на верхней полке. В общем, ничего интересного.
Ему казалось, что стоит сесть в этот московский поезд, о котором он мечтал весь последний год перед освобождением, и тут же злодейка-судьба преподнесет ему заслуженный подарок в виде одинокой длинноногой блондинки-попутчицы не старше двадцати. Он ясно представлял себе, как знакомится с девушкой, как они улыбаются друг другу и идут по узким коридорам в вагон-ресторан. Там белые скатерти, шампанское в высоких бокалах.
Два года он мечтал выпить шампанского. Чем ближе был срок его освобождения, тем отчетливей ощущал он легкую терпкую сладость во рту, быстрое щекотное покалывание пузырьков. Весь последний месяц у него ночами чесалось нёбо и чудился нежный звон хрусталя. Но выпить шампанского ему хотелось не в одиночестве, не из горлышка или банального стакана. Это можно было запросто организовать уже на вокзале, в Новосибирске. Нет, Вадик мечтал выпить именно в вагоне-ресторане, чтобы плыл пейзаж за окном, стучали колеса, чтобы напротив сидела красавица и стол был накрыт белой скатертью. И чтобы непременно бутылку принесли в серебряном ведерке, у официанта под горлом чернела бабочка, а от крахмальных салфеток, свернутых конусом, пахло утюгом и свежестью.
Этот первый, выстраданный, сладкий глоток обозначил бы начало новой жизни, в которой все будет красиво, ароматно, чисто и так вкусно, как никому никогда на свете не бывало.
Сколько Вадик помнил себя, он постоянно думал о еде и о разных напитках. Есть люди, наделенные уникальным слухом. Они могут напеть без единой фальшивой ноты любую мелодию и даже какую-нибудь симфонию, услышав ее всего один раз. Музыканты называют такой слух крысиным. А некоторые счастливцы наделены от природы поразительным чувством цвета. В языке австралийских аборигенов существует около двадцати определений зеленого. Канадские эскимосы, российские чукчи, финские саами умеют разглядеть и назвать на своих языках более двадцати оттенков белого. Для художников-импрессионистов прозрачный воздух состоял из бесконечной цветовой гаммы.
Бывший заключенный Вадик Султанов тоже обладал уникальным даром. Для него еда представляла собой целый мир, и в этом мире он поразительно тонко чувствовал не только вкусовые оттенки и запахи, но цвета и звуки. Шипение масла на сковородке, бульканье супа в кастрюльке, шепот пузырьков минеральной воды или шампанского, все звуки, которыми обычно сопровождается процесс приготовления и поедания пищи, складывались для Вадика в неземную музыку. На кухне, даже в зоне, даже в детском доме, где он вырос, Вадик чувствовал себя как меломан в концертном зале.
Меняя маски
1. Унесенный ветром
Фантастика:
боевая фантастика
попаданцы
рейтинг книги
