Кадавры
Шрифт:
– Свои собственные, а че? – отозвался Матвей своим привычным уже быковатым тоном, который использовал для разговоров с незнакомцами: словно подавал чужаку сигнал: «я тебя не боюсь».
Мужик пару секунд внимательно смотрел на Матвея.
– Тут нельзя шастать.
– Это где написано?
Мужик молчал, на лице его читалось напряжение – явно обдумывал варианты, хотел выйти из разговора победителем.
– Это я тебе говорю.
– Слушай, дед, вали-ка ты…
– У нас машина сломалась, – перебила его Даша. Она встала между ними, стараясь разрядить обстановку,
– «Нива», значит. И че с ней?
– Скажи ему, – Даша обернулась на Матвея, выразительно посмотрела на него.
– Аккумулятор, и вода в радиаторе того, ничего критичного, но завести не получается, с толкача пытался – глухо.
Мужик молчал, повисла пауза, и Даше на секунду показалось, что теперь-то перед ними точно груда камней – не может живой человек в темноте стоять настолько неподвижно. Он махнул рукой, мол, «идем» и зашагал между рядами мертвых комбайнов с таким видом, словно не сомневался – незваные гости пойдут следом, никуда не денутся. Впереди показалась еще одна каменная скульптура.
– Знаете, – сказала Даша, – а мы же вас сначала за груду камней приняли, вот вроде него. Они тут повсюду стоят и как будто стерегут комбайны.
– Так они и стерегут, – сказал мужик, не оглядываясь.
– Это вы их построили?
– Ну.
– То-то я думаю, они на вас похожи, осанкой, – сказал Матвей.
Мужик хмыкнул – от этих слов он прям оживился и вдруг заговорил с энтузиазмом, как гордый хозяин или заводчик, хвастающийся своими спаниелями.
– Это каменные пастухи. Мы их всюду выкладываем. Вон еще один – сидит как будто, а этот вглядывается вдаль.
– А зачем вам каменные пастухи?
– Людей пужать. Шоб не шастали, как вы вот. Мы тут скот пасем иногда, бурьяна много, подорожника, а сучий лопух еще не добрался.
«Сучьим лопухом» пастухи называли борщевик.
Стало совсем темно, в траве надрывались цикады. Пастух уверенно шел куда-то, он был без фонарика, и Даша не могла понять, как он вообще что-то видит в этой черноте. В груди у нее вдруг возникло тревожное, тесное предчувствие, от которого она никак не могла избавиться – ей казалось, будто ее ведут в западню.
– А куда мы идем?
– Да понятно куда. Если с машиной че – это к отцу вам надо.
– К отцу, – тихо повторил Матвей, они с Дашей переглянулись.
В конце концов за лесополосой, в кронах деревьев забрезжил желтый, тусклый свет фонарей.
– Вот и нашелся твой поселок, – пробормотал Матвей.
Это и правда был Крохотный. Двухэтажные дома, три улицы, деревянная часовня. Все как на фотографиях. Они дошли до освещенной редкими фонарями дороги, и Даша огляделась.
– Мы ведь тут проезжали, – сказала она Матвею, – как, черт возьми, мы не заметили дома и часовню?
– Может, их видно только когда стемнеет, – ответил тот и жестом изобразил, словно накладывает на это место заклинание и сделал страшные глаза. – Колдунство!
Пастух вел их по главной улице прямо к часовне. У часовни была пристройка, рядом под навесом из шифера стояла, поблескивая лобовым стеклом, «Нива», оснащенная лебедкой и дополнительными
Пастух постучал в дверь пристройки.
– Отец! Открывай, помощь нужна.
Дверь лязгнула засовом, на пороге возник заспанный мужчина с жиденькой достоевской бородой. Он, щурясь, глядел на пастуха, словно тот светил ему в лицо фонарем, затем бросил взгляд на Матвея с Дашей. Захлопнул дверь. Пастух обернулся к ним.
– Ждите, – сказал он и пошел дальше, по своим делам.
Через минуту дверь часовни снова открылась, и к ним вышел тот же бородатый мужчина, одетый в трико с растянутыми коленками и бело-голубую застиранную футболку с номером «10» и надписью Messi на спине.
– Что случилось? – спросил он.
– Тачка у нас накрылась. Запитать бы от вашей, – Матвей кивнул на «Ниву» под навесом.
Мужчина пару секунд рассматривал их, переводил взгляд с Даши на Матвея и обратно, словно пытался вспомнить, где их уже видел. Потом кивнул. Сел в «Ниву», завел мотор.
– Ну чего стоите? Садитесь.
Они сели, машина тронулась с места. Внутри пахло как в хлеву, «Ниву» трясло на колдобинах, на зеркале бешено раскачивалось деревянное распятье.
– Меня Федор зовут. Федя. Простите, что сразу не представился. Спросонья, знаете. – Он зевнул, зажмурился на секунду. Потом ударил по тормозам, открыл дверь. – Секунду, я сейчас у Михалыча клеммы возьму.
Было так темно, что, выйдя из машины, Федор как будто на пару секунд просто исчез. Затем появился в свете фонаря возле гаража. Открыл гараж, скрылся в нем и через минуту вернулся с мотком провода и двумя клеммами в руках. Вручил все это добро Матвею и снова завел мотор.
– Тот человек, который нас привел, – Даша вдруг сообразила, что так и не спросила у деда имя, и ей стало неловко, – он назвал вас отцом. Он сильно старше вас, поэтому, я полагаю, он имел в виду не родство.
Федор тихо посмеялся.
– Да, я тут часовней заведую. Простите, опять же, что в таком виде, – он показал на застиранную футболку, – моя рабочая форма, так сказать. Ночь все-таки, да и вы не за проповедью пришли. И вы это, – он обернулся на секунду, посмотрел Даше под ноги. – Там на коврике липкое, это кровь, но вы не бойтесь, – он посмеялся, – там ничего криминального, это я одного тут с вечера в больницу возил – он себе ногу об штырь распанахал. Прыгнул в воду – и прямо на штырь, представляете? Возил его зашивать, от столбняка кололи… – он сказал что-то еще, но Даша не расслышала.
Под подошвами действительно было липкое.
– У меня «Нива» на ходу, единственная на районе, – продолжал Федор, который уже, кажется, совсем проснулся и теперь трепался как таксист. – Ближайшая больница – двадцать кэ-мэ по бездорожью. Там если чуть дождь прошел – туши свет, болото. А если выброс соли – так вообще. Так что я вроде скорой тут, чуть что – ко мне бегут все. Не могу же я отказать, правда? В этом есть своя ирония, – он помолчал, обернулся. – Вы это, если вам кровь на полу мешает, давайте тряпочку постелим. У меня тут есть, – он вдарил по тормозам и сунул руки под сидение. – Сейчас.