Кадавры
Шрифт:
Образ ВСМ, как удалось установить Даше, возник в южном фольклоре довольно быстро – через пять-шесть лет после появления самих мортальных аномалий. Первые песенки и считалки она записала еще во время предыдущей экспедиции с Видичем:
Раз! – Приоткрылся глаз.Два! – Треснула голова.Три! – Взрослый с молотком, смотри.Четыре! – Закрывайте дверь в квартире.Пять! – Он идет вас убивать!Раз, два, три, четыре, пять -Я иду тебя искать.Как найду тебя – убью.Молотком тебя забью.И так далее. Почти во всех страшилках и считалочках фигурировал условный «взрослый», а процесс превращения в кадавра выглядел как ритуал, в финале которого взрослый бил ребенка молотком по голове. Новый миф явно зародился не спонтанно, и Даша пыталась понять,
– Как ты думаешь, откуда берутся кадавры?
– Это все взрослый с молотком. Он охотится на нас. Кого ударит молотком – тот кадавр.
Что важно – и Даша отдельно подчеркивала это в своей работе – у ВСМ не было имени или пола, он мог быть и мужчиной, и женщиной. ВСМ воплощал в себе страх детей перед взрослыми в целом; миф о ВСМ сообщал детям, что все взрослые – опасны, каждый из них может превратить ребенка в мортальную аномалию.
Дата: 21.08.2027
Место: Аксай, ??
Свидетели: жители дома 9 на улице Дальней.
Из всех жителей дома (99 квартир) дать интервью согласились пятеро:
42: Александр Петрович Епифанцев, дизайнер (39 лет)
43: Катерина Романовна Лозинская, страховой агент (42 года)
44: Леонид Олегович Полуэктов, свадебный фотограф (50 лет)
45: Татьяна Вадимовна Ступина, портниха (55 лет)
46: Олег Иванович Котовский, пенсионер (показать паспорт отказался, на вид лет 70, фамилию выяснила у соседей)
[Свидетельство 42]
А: Отлично помню т-тот день. Это утром было, мне мама позвонила и давай причитать: сынок, говорит, что бы ни случилось, я т-тебя очень люблю. А я с ночной смены т-только, с трудом соображаю, и я такой: ма, ты че? Че стряслось-то? А она мне: судный день, Сашенька, мертвые из могил встали. А я ей: ма, ты пьяная, что ли? А она мне: ты, Саша, в окно выгляни. Ну я и выглянул.
[за окном слышны голоса проходящих мимо людей, свидетель смотрит на окно]
Извините, я, наверно, не могу говорить. Давайте ост-тановим. Пожалуйста. Извините еще раз. У меня семья, понимаете, я не о себе думаю, не могу. Не могу. Извините.
[Свидетельство 43]
К: Первый день я как-то не верила. Нет, ну правда, абсурд же. Их по телику показали, я думала, это фильм какой-то. Только не поняла – зачем? Придумывать такую дикость – мертвые дети на улицах! Еще и в новостях – совсем спятили. Собралась с утра, пошла на работу. Помню тишину в офисе. Обычно там жизнь, все ходят, звонки, общение. А тут – ничего. Пошла обедать, там коллеги обсуждают этих детей несчастных, у меня, значит, спрашивают, что думаю. А я «хи-хи, ха-ха». Что тут скажешь? Что у меня такой под окном стоит? Все сходились во мнении, что это какая-то шутка, этого не может быть, это настолько противоестественно, что просто обязано закончиться в ближайшее время. Потом, помню, шла домой, зашла в магазин, а там очередь, все тележки набивают, гречку с полок сгребают зачем-то. И чеснок. Это я запомнила. Купила что-то на ужин – не помню уже что – вернулась домой, села на стульчик на пороге. У нас такой детский там стоит, чтоб обувь удобно было сымать. И на пару минут как будто вырубилась, просто сижу и не двигаюсь. А потом разрыдалась. Сижу плачу, не знаю, как остановиться, не понимаю, в чем дело, – просто тоскливо, и все. И ощущение беспомощности – невыносимое. Меня как будто контузило, каждое утро как проснусь, сразу каналами щелкаю, а там – новая пачка этих. Включаешь новости, видишь карту, где они красными крестами отмечены, и крестов с каждым днем все больше. Еще кадавра нашли, и еще, и еще. Их тогда стали кадаврами называть как раз. Я читала всякое, не могла остановиться. Где-то писали, что каждый день в России находят по двести-триста новых. Это сейчас знаю, что вранье, но тогда меня это просто до седых волос. Думала, такими темпами они скоро повсюду будут, их будет больше, чем нас, понимаете? Я на улицу боялась выйти, из окна выглянуть – была уверена, что они как грибы растут и уже все захватили. А потом еще в сети повесили архив с их фотографиями и что началось! Слухи пошли, что это террористы распылили в небе какой-то газ, который превращает детей в стоячие трупы, и он якобы только на детей рассчитан. Люди постили фотки облаков, якобы по облакам можно определить, есть в воздухе смертельный газ или нет. Я лично видела мать и ребенка, идущих по улице, оба в противогазах. Сюр. Многие детям запрещали из домов выходить, боялись.
Д: А потом?
К: Время. Их просто стали меньше показывать. Через месяц они как будто совсем пропали с новостей. Меня попустило, стало ясно, что их не так много и что они не двигаются, не разносят заразу, не растут. Когда паника схлынула, мне полегче стало, и я заметила, что мир как будто возвращается к привычному
[пауза]
Д: Не могли бы вы пояснить эту мысль?
К: Ну, я просто подумала. Мы привыкли мыслить конец света как мгновение, как вспышку. Но я подумала: что, если конец света – он вот такой. Не точка, а процесс. Помните, в девяносто девятом все ждали, что вот сейчас календарь перещелкнется на нули, и все обвалится. Столько фильмов было про Армагеддон. Но вот наступил двухтысячный и – ничего. Кто же знал тогда, что конец света еще как наступил, просто наступил он не в мире, а на территории отдельно взятой страны. И он продолжается до сих пор, происходит прямо у нас на глазах, расползается по соседним странам, а мы смотрим в другую сторону, делаем вид, что в целом все не так уж страшно, могло быть и хуже, просто потому что не знаем, что делать и как реагировать.
[Свидетельство 44]
Л: Когда он только появился, мы в ужасе были, конечно. Моему сынке тогда было лет восемь, он спать не мог, боялся, если уснет, кадавр придет и залезет к нему в комнату. Мы его как только ни уговаривали – все без толку. Просто беда. Аж съезжать хотели, а потом я придумал кое-что. Позвонил приятелю, он у меня этим занимается, как его. Ну, это, короче, в заказнике работает, следит за популяцией лис. Есть такая профессия. И у него камеры особые, они типа с датчиками движения. Ты их на дерево вешаешь, и когда в кадре движение, они включаются и делают снимок. Типа вот лиса проходит мимо – и камера щелк, улыбочку! И я, короче, придумал, как это можно использовать. Показал сынке, говорю, смотри, сейчас докажу тебе, что жмур не двигается и бояться нечего. Вот камера, я ее к столбу прикрепил, на кадавра направил и включил оповещения. И, говорю ему, сынка, можешь, говорю, спать спокойно. Если он, не дай бог, сдвинется с места, нас камера сразу об этом и оповестит. Сигнализация! Классная же идея, правда? Это даже сработало. Сынка действительно перестал бояться и смог уснуть. А потом через неделю где-то мне пришло первое оповещение. Камера включилась! Я открываю, смотрю запись, а на ней ничего-никого. Стоит кадавр, все как обычно. Я думал, баг какой-то или что-то вроде. Ложное срабатывание, всякое бывает. Но еще через пару недель опять та же фигня. Я глаза себе сломал: каждый пиксель сидел с лупой рассматривал, думал, да на что ж ты, сволочь, реагируешь? Жутко было, словами не передать. Сам в итоге сон потерял, лежал и думал: неужели сынка мой прав – и оно шевелится? Решил проверить. Поставил другую камеру: она делает ровно один кадр в сутки и сразу в редактор загружает. Вот смотрите, я таймлапс сделал. [запускает видео на ноутбуке] Вот! Видите-видите? Он чуть голову повернул и рукой пошевелил! Мы этого не видим, но в таймлапсе заметно, что они двигаются. Совсем чуть-чуть, но движение есть. Ну как это не видите? Я сейчас увеличу картинку. Вот, на палец смотрите! Видите, шевельнулся! Да говорю же вам. У меня тысячи снимков, я их годами делаю, там видно, что он пальцем шевелит, давайте еще раз покажу. Нет, вы посмотрите. Это не сразу заметно, но если увидел – уже все, не развидишь.
[Свидетельство 45]
Т: Ты одежду их видала? Я тебе так скажу: то, что их создавало и одевало, не очень понимает, что такое одежда. Это же не настоящая одежда, а как бы, ну, «пересказ одежды». Как будто кому-то, кто никогда в жизни не носил одежду, рассказали, что «люди носят на своих телах такие разноцветные тряпки со швами и пуговицами», и Оно, это Существо, эта Сущность, Оно как бы «сшило» одежду для кадавров по этим пересказам. Поэтому у них такие странные рубашки и брюки. Ты ж видала, да? Рубашки их эти. У них нагрудный карман вечно не на месте, и левый край с правым не сходится, и воротники как будто слепой наспех выкраивал, и вообще все сикось-накось. Я видала нашего кадавра, ходила к нему. Любопытно было. Смотрю на его джинсы, и жуть берет. Джинсы – трындец просто. На них же вообще нет швов. И материал как будто не деним совсем, не тот материал. Я всю жизнь за швейной машинкой, а такого не видала, чтоб ни одного шовчика, цельная ткань, как будто ее отлили. А швы просто сверху нарисованы как узор типа. Я так думаю, что Оно, – то, которое их создает, – Оно даже не понимает, что делает, Оно, наверно, и не мыслит как мы, не знает, для чего нам вещи нужны. Там же все так. Я фото видала, где у кадавра в одном глазу два зрачка. Любой дурак знает, сколько в глазу зрачков, а тут – такое! Или вот еще одно дитятко было, говорят, под Белгородом, у него рот был открыт, ему в пасть заглянули, а там зубы все одинаковые, двадцать восемь передних, ни одного резца или там мудрости. Я думаю, это все связано. Оно, – то, которое их создает, – живых людей никогда не видало. Оно не знает, зачем нужны глаза и зубы, Оно воспринимает нас просто как форму, выкройку, понимаешь? Отсюда и ошибки эти нелепые. Оно когда кадавров лепит, косячит с одеждой или зубами, потому что мы для Него – не люди, а что-то другое, конструктор, с которым можно делать что хочешь. Оно и делает.
[Свидетельство 46]
О: Это все бред.
Д: Что именно?
О: То, что ты говоришь.
Д: Я просто собираю свидетельства. Расскажите, где вы были, когда впервые услышали о кадаврах.
О: Ха, я что, похож на дурака? Это все вранье. Нет никаких кадавров.
Д: Не могли бы вы пояснить?
О: Ты слышала, нет никаких кадавров.
Д: Одного из них буквально видно из вашего окна. Я прямо сейчас на него смотрю.
О: Я не знаю, чего там видно. Дурь это все.