Кафе «Жизнь»
Шрифт:
– А кто сказал, что ты должен решать раз и на всю жизнь? – Молли глядит с удивлением, непониманием, будто впервые слышит подобную глупость.
Андрес замирает на несколько мгновений, а затем снова сминает бумажку в руках:
– Нет, тётушка Молли, с моим отцом вы выбираете один раз и навсегда.
– В таком случае выбирай то, о чём никогда не пожалеешь. – Молли с мягкой улыбкой забирает давно опустевшие кружки и, шаркая галошами, уходит обратно за барную стойку. Тёмно-алое платье, надетое старушкой утром, подчёркивает желтизну её кожи.
– О чём не пожалеешь?.. – Андрес вздыхает, отодвигая от себя чуррос. – Да я уже жалею, что вообще родился
Какое-то время он сидит недвижимо, как статуя, теряется в страхах, тонет в мыслях, крепко сжимая анкету в пальцах. Крутит помятый лист по столу, поднимает над головой, кладёт на кресло, на диван, прилепляет к окну, но так и не оставляет на нём чернильный след. Взгляд упирается в золотую оправу часов над камином.
– Тик-так, тик-так, – злорадно хихикают часы, вплотную приближая часовую стрелку к четвёрке.
Андрес вскакивает:
– Да разобьёт меня молния! Сеньор Рамос опять прогонит меня.
Парень торопливо бросает парочку смятых купюр на стол, подхватывает потрёпанный рюкзак и на бегу прощается с Молли.
– Тётушка, я приду в другой раз.
Дверной колокольчик звенит, когда Андрес ураганом проносится мимо.
– Жизнь тебя любит, дорогой, – ласково отвечает старушка, опрыскивая жёлтые орхидеи у входа.
Длинные ноги в потрёпанных джинсах ускоряются, выскрипывают страдательные мелодии кедами и несут своего хозяина в рай. Цветастые витрины магазинов пролетают слева и справа, встречают ароматами круассанов, острого супа и сочной зелени, дурманят сладкими духами, сводят с ума боем часов. Андрес хватается за круглую ручку, тянет на себя погрызенную короедами дверь, оставляет за спиной последние две секунды до четырёх.
– Проваливай жарить спаржу! – с ходу рычит Пако Рамос, не отрываясь от вращающегося круга.
– Я сегодня не опоздал, мастер, – жизнерадостно улыбается Андрес, пряча рюкзак в маленький шкафчик. Ловкие пальцы быстро подхватывают чистый фартук, сжимают скользкую ткань, тянут за лямки, затягивают их в замысловатый узел. – Часы не успели пробить до конца.
– Успели-успели. Мои пробили четыре раньше, чем ты показался в конце улицы – старый гончар ворчит, отпуская педаль. Тонко вытянутая ваза, готова склонить широкое горлышко вниз, но, видимо, из уважения к мастеру не позволяет себе такого позора.
– Городские вернее, – счастливо ввязывается в вечный спор Андрес, перебирая пальцами глину, как клавиши фортепиано.
Серая, коричневая, красная, голубая и чёрная масса отвечают ему едва слышным глухим стуком.
– Белую не трожь, на неё заказ, – тут же окрикивает ученика сеньор Рамос.
– Вы её уже отложили, мастер, – напоминает Андрес, отрезая струной кусок чёрной глины.
Руки подрагивают в нетерпении, мнут, отбивают плотную массу, выколачивая из неё пузырьки воздуха. Фантазия уже рисует в голове, творит кружку, напоминающую извержение вулкана. Неравномерно размешанная смола уже стекает по глубоким щелям и разломам, внушает благоговение и капельку страха. Андрес прикрывает глаза, погружается в ощущения. Удар. Удар. Хлопок. Нежная, прохладная, с землистым запахом болот глина сталкивается с кожей, дарит восторг.
Для всех пятница – тот день, которого ждут, чтобы расслабиться, отдохнуть, прожить за короткие выходные всю усталость рабочей недели и отпустить. Андрес же считает часы до пятницы, потому что ему разрешено заниматься своей собственной коллекцией, отдаваться воображению, а не выполнять заказы, за которые платят деньги.
Громкое «бум» разлетается по комнате, растягивает пласт глины на столе. С каждым новым «бум» уголки губ Андреса поднимаются выше и выше. Страхи забываются, расползаются, как тараканы, когда на кухне внезапно включается свет. Безликий кусок чёрной глины скоро становится достаточно плоским, отбитым и готовым к использованию. Гладкая деревянная скалка ласкает, раскатывает чёрный комок в большую, достаточно толстую лепёшку. Скальпель, вырубка, вода. Тонкий пласт становится стенами, небольшой круг занимает место дна. Андрес колдует не руками, а сердцем.
Глина под пальцами кажется куда податливее, мягче и сговорчивее, чем жизнь, когда послушно выгибается, принимает форму изогнутой ручки. Андресу кажется, что он парит, твёрдо стоя на земле. Создать целый мир легче лёгкого, если у него есть гладкая масса любого цвета. Создавать же реальную жизнь… тяжело. Андрес грустно усмехается, мечтая вылепить себя из глины и посадить за гончарный круг навечно. Позволить обрести свободу хотя бы маленькому, фальшивому себе.
Часы летят незаметно, пока шликер надёжно скрепляет стенки будущей кружки, удерживает дно и ручку, испещрённую вулканическими трещинами. Андрес работает сосредоточенно: пальцы крутят, мнут, берут стеки и всё выводят горные массивы, создают неведомые растения, склоны и тропки. Кажется, что ещё миг и глина затрещит, разразится грохотом, выплюнет потоки магмы, запоёт сотнями испуганных птичьих голосов.
– Красиво, – с нотками уважения произносит мастер над ухом, выводя Андреса из творческого транса.
– Да, – нескромно соглашается парень. Сегодня он и правда создал шедевр, которому, как и всем остальным, суждено покрываться пылью на полке.
Андрес прислушивается к бою часов, отсчитывает удары. Семь. Бессердечные стрелки продолжают откусывать по кусочку от его надежд, мечтаний и стремлений, отсчитывают минуты до возвращения домой. Домой, где всё подчиняется правилам, мыслям и фразам отца. Домой, где есть только одно мнение, одна правда и лишь две полки для душевных порывов. С тяжёлым вздохом Андрес оставляет своё творение сушиться, чтобы запечь его через неделю. Жизнь от пятницы до пятницы – что может быть печальнее?
– Сеньор Рамос, мне пора. – Андрес поджимает губы, мнёт в руках фартук, оставляет на нём отпечатки. Аккуратно кладёт запечённую мастером кружку в рюкзак.
– Иди-иди, малыш, – несколько раз кивает Пако Рамос, обмахивая новую вазу кистью. – Возьми выходные, у тебя скоро экзамены.
– Нет, не нужно, – Андреса передёргивает от одной мысли о нескончаемой учёбе. – Я справлюсь.
Некстати вспоминается измятый листочек анкеты. Точно ли справится? Вопрос следует за ним по пятам, сидит на плече, нашёптывает сомнения, угрожает, умоляет, запугивает изо всех сил до самой обычной деревянной двери. Дом встречает Андреса ароматом куриного супа, маминых французских духов и тяжёлым запахом отцовских сигар.
Серые кроссовки бесшумно опускаются в обувницу.
– Опять в своей грязи ковырялся? – рыкающий голос отца бьёт по ушам, вызывает желание забиться в уголок и стать невидимкой.
– Глина, папа, я леплю из глины, а не из грязи. И мне за это деньги платят, – негромко возражает Андрес, поправляя и так идеально висящую джинсовую куртку.
– Да? И тогда почему ты висишь на моей шее? Плати за еду, за воду и обслуживание. Деньги ему платят, ха! – Отец не выдерживает и выскакивает из кухни, вытирая руки ржаво-зелёным, давно не отстирывающимся полотенцем. Выглаженная синяя рубашка обтягивает его расплывшееся тело, подчёркивая каждую складку на животе.