Кафедра А&Г
Шрифт:
– Да он же сам врач никакой. А уж эти последние «революционные» подвижки…
– В обязанности хозяйки борделя обслуживание клиента не входит. Её дело – организовать процесс к удовольствию всех участников.
– Охотник, не умеющий убивать? Тренер по плаванию, не умеющий плавать? – молодой человек хмыкнул.
– Охотник, обладающий даром выследить, знающий все звериные тропы и животные повадки. Тренер по плаванию, не ставший чемпионом, но вырастивший целую плеяду таковых. Не пытайся соревноваться со мной ни в риторике, ни в софистике. Я однозначно куда лучший «пловец» данными стилями, нежели ты. И куда более меткий стрелок в указанную цель. Если понимаешь, о чём я.
– Не очень. Ну ладно. Пусть будет хозяйка борделя, организующая процесс. И по дороге набивающая собственную мошну.
– Это не по дороге. Для него это – одна из целей. А благие дела – те да, те по пути случились. Но ты – не Гор и Анубис, материализовавшиеся в одной сущностной ипостаси, чтобы взвешивать чьё-то ещё живое сердце на предмет обременения грехами.
– Осуждаю.
– Из зависти?
– Исключительно из-за общечеловеческой порядочности, брезгливости и разборчивости!
– Знаешь, одно из свойств истинной порядочности – это когда о ней узнаёшь из уст оппонентов. Что уж говорить о том, что брезгливым в медицине делать нечего! И, в конце концов, я категорически отказываюсь верить в то, что ты всерьёз решил заняться наукой. Ты?! Практик чистой воды – и вдруг кафедра? Получить учёную степень на бейджик, висящий на кармане халата? Да. Это украшает. Но наука?! Коэффициент полезного действия науки ничтожно мал, как бы ты ни хотел обратного. Тупая малоэффективная работа. Решение конкретных мелких задач и твои личные заслуги обыватели могут никогда и не узнать. Да и неинтересно им, что именно ты выяснил роль какой-нибудь амилазы в чём-нибудь и близко недоступном их пониманию. К тому же медицинская наука – дисциплина большей частью эмпирическая. Если она ещё и есть, эта медицинская наука. Биохимия? Есть. Физиология? Присутствует. Оперативная хирургия? Презент. Патологическая анатомия? На месте. Медицинская наука? Кто такая? В списках не значится. Is absent! И, кстати, тема научной работы – это не то, чего жаждет конкретный учёный, тем более не заслуженный. У науки есть направление. И только у направления – финансирование. Такое мизерное, что ты и представить себе не можешь. Да и эти крохи выбить сложно. Все прочитанные тобою книги и просмотренные во времена юношеского романтического энтузиазма фильмы о рыцарях науки – тьфу. Галиматья! Ничуть не лучше сериалов о врачах. Нет в медицинской науке романтики. Тупая механистическая работа. Зачастую – недостоверная, если не сказать сфальсифицированная под ожидаемые результаты в рамках того самого конкретного направления. Для последующего развития или, напротив, в связи с заданием прикрыть лавочку. Это только в легендах молодые Уотсон и Крик, напившись в лаборатории, открыли структуру ДНК. Вот так – бах! – напились и открыли, ага! Высрались, ни разу не надувшись. Кто, кроме них самих и сотрудников данной конкретной и других лабораторий и узкоспециального мирка, знает, сколько за этим стояло тысячекратно повторяющихся малоэффективных действий? И кто знает имена сотрудников той самой лаборатории, а?! Ну, не говоря уже о таком имени, как Розалинда Франклин. Ты знаешь, кто она такая?
– Что-то там слышал…
– Что-то там слышал! Это ты, выпускник медицинского вуза, несмотря на пройденный курс биологии и молекулярной генетики, «что-то там слышал», а в каком ухе звенит – не знаешь. А им, добропорядочным обывателям, вообще по другому органу, что это именно она, Розалинда Франклин, первая выяснила при помощи рентгенокристаллографии, что дезоксирибонуклеиновая кислота – это двойная спираль, напоминающая винтовую лестницу. Её руководитель срочно собрал экстренное секретное совещание, в котором участвовали, в числе немногих, Джеймс Уотсон и Френсис Крик.
– И что?
– И то. Розалинда в тридцать семь умерла от злокачественной опухоли, а Уотсон и Крик получили в Стокгольме Нобелевскую премию. Воровство? А я говорю тебе – командная работа! Где не всегда тот, кто открыл, может протолкнуть гениальное и заставить работать его на благо прекраснодушного человечества. Другое дело, загибается ли он от тоски по нереализованному честолюбию, надувшись в углу, или способен если уж не возглавить триумвират, то хотя бы в лучах славы себе чаю согреть. Ладно. Пример попроще. Что Менделееву периодическая таблица элементов приснилась, знает даже водитель московской маршрутки. А сколько Дмитрий Иванович дум передумал, литературы перелопатил и колб перебил, кто знает? Химики. Да и то не все. И так во всём. Коэффициент полезного действия науки не только ничтожно мал, но и постоянно стремится к нулю, как стремится именно туда всё более-менее толковое. Бестолковое сразу в минус уходит безвозвратно. В общем, я хочу, чтобы ты представлял, на что и куда ты идёшь. И, пока не поздно, остановился. Тему подберём, аспирантуру закончишь заочно, не вопрос. Хочешь заниматься наукой? Бросай всё, и милости прошу в те же Штаты. Было время, когда все гении Силиконовой долины говорили на чистейшем русском языке. В Гарвардской медицинской школе и сейчас частенько можно услышать родную речь. Только вот что запомни: и там мусора и балласта в работе куда больше, чем ты можешь вообразить, начитавшись толстых медицинских журналов. Одна маленькая более-менее разумная статейка – суть квинтэссенция пятилетки по разгребанию авгиевых конюшен. Да и не сможешь ты уйти в «чистую» науку. Хирурги, они без крови засыхают, как лесные фиалки без естественной среды обитания. А хочешь одной задницей и в учёные влезть, и в операционной засесть – готовься к вечному противостоянию и работе обеих половинок на разрыв, со всеми соответствующими запахами и звуками, малоприятными как для тебя самого, так и для окружающих, извини за столь приземлённую аллегорию. Настоящий учёный – он могуч, как мексиканский кактус. Он аккумулирует соки – и экономно расходует. Да и вообще, как по мне, так крепкий хирург лучше любого учёного, а на кафедрах ничего хорошего нет. Ни базы, ни оборудования. Зато есть бесконечные студенты, интерны, клинординаторы, курсанты и прочая суета сует, которая над тобой же ещё и издеваться будет. Потому что никто, кроме разве что студентов, не уважает кафедральных. Ты хочешь стать «училкой» в белом халате? Добро пожаловать. Ты хочешь званий, степеней и прочей мишуры? Так натренируй свой язык на высококачественное вылизывание разнообразных объектов, на юление, скольжение и достоверную фальшь. На более адский труд, чем лечебное дело, потому что куда менее результативный, и никакого сиюминутного удовлетворения, ни малейшей эйфории от всемогущества он не приносит. А неудовлетворённое эго таких размеров, как у тебя, бывает, превращается в злокачественную опухоль. Причём отнюдь не в переносном смысле. Но, с другой стороны, как я уже сказал, хотя ты и не обратил внимания на мои слова, я вашу породу люблю, если честно!
– Какую породу?
– Такую. На всё готовых честолюбцев, желающих вырвать у жизни всё, что можно и нельзя, и немножко более того. Вас, таких, у которых цель всегда оправдывает средства. Вы – вечно свежая кровь плебеев, впрыскиваемая эволюцией в дряхлые вены истинного аристократизма. И чем вы подлее, тем решительнее, менее подвержены страху, стереотипам, выдуманной не вами морали и нравственности. Жизнеспособнее, короче. Я стар, мальчик. Я устал. И я говорю тебе: «Определись, чего ты действительно хочешь! Признайся сам себе!» И мы вернёмся к этому разговору через месяц. И если ты не будешь врать, я напишу распрекрасную рекомендацию, которую от тебя требуют. Но если я почувствую, что ты недостаточно изначален, я и пальцем не шевельну. Плох ты или хорош, главное – не изменять себе. И тогда никто и ничто не изменит тебе. Ни люди, ни обстоятельства, ни то, что неудачники называют удачей. От тех же, кем движут исключительно идеалы гуманизма, толку не бывает, поверь. Потому что нет их, тех, кем движут исключительно идеалы гуманизма. Я – так точно не таков. Моими путеводными вешками были лишь собственное благо и удовлетворение собственными же успехами. То есть, как ни крути, сребролюбие и гордыня.
– Вы, учёный с мировым именем, один из самых известнейших в этой специальности, вы, кого я имею честь называть своим учителем, говорите страшные вещи. Куда же подевалось: «Я московский студент, а не Шариков!»
– Был. Я был учёным с мировым именем. Я был одним из самых известнейших в специальности. А теперь мне горько. И это закономерный исход. Всё подевалось именно туда, куда подевалось, девается и деваться будет впредь – кануло в небытие. В анамнез, если тебе угодно. С тех самых пор, как шариковых стали повсеместно зачислять в полноправные московские студенты. Это не плохо и не хорошо, это просто-напросто так. Закономерный промежуточный исход эволюции. Туда же когда-то канули динозавры, Античность, Средневековье, эпоха Возрождения, Рюрики и Романовы и Советский Союз, в конце концов. Всегда создаётся более сильное что-то или кто-то. Это филогенетический закон. Вселенское правило. И поверь своему именитому, известному учителю: страшных слов и вещей не бывает. Страшны только дела человеческие. Но бесстрашных это не останавливает. И только из бесстрашных выходит что-нибудь действительно дельное, будь то великий теоретик, величественный практик или гениальный Хрен С Бугра. Последнее, знаешь ли, тоже один процент таланта, девяносто девять – труда и толстая длинная чуйка, на которую в ряд усядется двенадцать орлов и ещё один воробушек. И всем места хватит. Пусть даже у крайнего лапка соскальзывает…
Кафедра (Начало)
Фауст
Куда же мы теперь?
Мефистофель
В любой поход.
В большой и малый свет. И ты не хмурься!
С каким восторгом после всех экскурсий
Ты сдашь по этим странствиям зачёт!
– Алло! Антонина Павловна? Из деканата факультета последипломного обучения беспокоят.
– Да, я, Верочка Николаевна.
– Здравствуй, Тоня. Прими телефонограмму.
– Сейчас, ручку найду! Ничего на столе нельзя оставить, всё исчезает!.. Диктуйте.
– Четырнадцатого октября в учебной аудитории кафедры физической культуры состоится сдача кандидатского минимума по специальности.
– Записала.
– Пусть не забудут клубнику.
– Хорошо, Верочка Николаевна.
– И шампанское. Полусухое. И коньяк приличный. Лимоны, понятно, да? А то в прошлый раз пришли с кофе-чаем и какими-то просроченными конфетами. Ещё и удивлялись потом, почему у всех «удовлетворительно».
– Непременно, Верочка Николаевна, непременно. Такая нынче молодёжь, никаких знаний.
– Как там у вас вообще?
– Ой, одни нервы, а то вы не знаете, Верочка Николаевна. Одни нервы.
– Ну, будь здорова.
– До свидания, Верочка Николаевна.
– Не забудь аспирантам и клинам объявить.
– Ну что вы, что вы, Верочка Николаевна. Обязательно! Опять эндометриозом и туберкулёзом пытать будут?