Кафедра А&Г
Шрифт:
Кроме Любови Захаровны, числящейся в записных подругах, у Антонины Павловны есть любимчики, как и у любой уважающей себя старшей лаборантки. Частенько меняющиеся. Отправляемые в опалу. Из опалы отзываемые. Тоже – ассистенты навсегда. До пенсии. С вымученной кандидатской на не только неинтересную, но и никому не нужную, не единожды обсосанную с разнообразнейших ракурсов тему. «Метод лактационной аменореи в профилактике гиперпластических процессов». Сорок сороков уже этих гиперпластических процессов. С отрывом от кандидатской Любовь Захаровны в пару световых лет. Метод лактационной аменореи? Ах, ну то ещё наши прабабки знали. И прабабки наших прабабок. Что знали? Что когда кормишь грудью часто, обильно и долго – «месячные не идут». А раз «не идут», значит, и не забеременеешь. Ну, не всегда, конечно, а только до тех пор, пока перерывы между кормлениями не превышают трёх часов в дневное время суток и шести часов по ночам. До тех пор и не будет следующего «приплода». Но вот чуть-чуть отвлеклась корову подоить, не покормила грудью на
А тем временем очередная Наташка или Светка спеваются с Антониной Павловной, подписывая себе тем самым ещё один приговор в целом ряду предыдущих и последующих. Ни один честолюбец, ни один лидер не будет планировать диссертацию на никчемную тему, не станет гонять чаи и сплетни со старшим лаборантом как с ровней, а то и как с покровителем. Имеющий шансы на успех будет выдумывать интересное даже на совсем уж выжатом материале, изредка позволять старшей лаборантке нашептать что-нибудь эдакое и, брезгливо отхлебнув разок-другой дешёвого коллективного чая, отправится по своим делам, бросив: «Приготовьте проектор! У меня на третьей паре лекция для курсантов!» И Антонина Павловна приготовит проектор. Правда, в нём давным-давно перегорела лампочка, и, хотя пятнадцать запасных имеется в наличии, она никому не позволит её поменять. Даже если вдруг сюда каким-то чудом заявится инженер фирменного сервиса – не позволит. Потому что она – лицо материально ответственное, а всем тут только и надо «чего бы сломать», а она «потом отвечай»! Так что простоит пыльный проектор на столе всю лекцию, а гордец будет показывать аудитории на пальцах и диктовать плохо воспринимающим на слух названия фармакологических новинок курсантам схемы лечения бактериального вагиноза. Или профилактики вертикальной и горизонтальной передачи вируса иммунодефицита человека. А то и чего-нибудь вовсе неудобоваримого для аудирования. Например, ферментные препараты последнего поколения в дозах, далёких от системы СИ.
– Эй, что вы там?! Повторите погромче, почётче и помедленней! – царственно распорядится из конца зала весьма пожилая мадам, которой лет двадцать как пора на пенсию, а не высшую категорию через месяц перед комиссией в областном управлении здравоохранения подтверждать. Но она – мама профессора-хирурга, занимающегося эндоскопическими операциями. Его такса малоинвазивного облегчения человека от немалых страданий, причиняемых желчью, не могущей миновать заваленные камнями протоки, начинается от шестисот удобных единиц приятного зелёного колеру. Потому маменька его будет курсисткой, ибо нечего! Каждая мамкина женско-консультационная копейка укрепляет мощь совокупного семейного рубля! В прошлом году старушка к Новому году собрала пару ящиков спиртного и без счёта коробок конфет разной степени стоимости и несвежести. И сыну было что медсёстрам в отделении и операционной подарить – дёшево, сердито и, главное, внимание оказано. Никто не будет по углам шушукаться, мол, денег куры не клюют, а зимой снега не допросишься. Не те нынче зимы пошли, на всех высококачественного белого снега не напасёшься. Глобальное потепление! Но чем богаты, тем и рады, пусть маманя тоже ещё потрудится для такой радости. Опять же – при деле, внимание получает, не отходя от рабочего места. И невестке мозги не компостирует, и внуков не трогает. Что человек без ремесла? Морока одна для родных и близких.
– Что за сиситижы? Что за абракадабра? Пассатижи, что ли?
– Эй. Си. Ти. Джи. Буквы английского алфавита. Аббревиатура, а не абракадабра, Роза Натановна, – покорно вздохнёт доцент, не представляющий себе подпольного аборта в домашних условиях, в отличие от этого реликта, и пойдёт к доске, чтобы окаменевшим огрызком мела (короба и короба которого усыхают в материально-ответственной каморке) навечно выцарапать на ней: «ACTG».
– Мы безо всяких американцев гонорею и сифилис лечили! – громко фыркнет Роза Натановна. – Проверенными методами, отбивающими раз и навсегда охоту совать то, сами знаете чего, в туда, где неведомо что водится.
– Ой ли, Роза Натановна, ой ли? – ехидно пискнет кто-то из коллег. – Никакие методы никогда не отбивали охоту к неизведанному. Вспомните хотя бы корсаров. В каждом порту – своя модная болячка, и никакие мучения, ни даже смерть не заставили бы их отказаться от плотских утех. А дамы наши? Шкрябаются и любят, любят – и шкрябаются. Даже сейчас, когда контрацепции – выбирай на любой вкус и карман. И ладно бы удовольствие получали от акта половой любви. Так ведь нет! Каждая полуторная – фригидная. Вот вам, Роза Натановна, известна радость оргазма? Вы ещё помните, что это такое, или как? Или в ваше время секса не было? Хотя в ваше время, Роза Натановна, похоже, как раз был. Вы небось ещё Лилю Брик выскабливали? Инессу Арманд при синдроме хронических тазовых болей клизмой с ромашкой пользовали?
– Не было тогда никаких этих ваших синдромов! – запрограммированно покупается Роза Натановна на ненавистную современную нозологию, пропустив мимо ушей намёки как на возраст, так и на бурную, полную мужей и любовников молодость. – И этот ваш ВИЧ тоже американцы придумали. Делать мне нечего, на старости лет учить всякую ересь. Понаставили тут мальчишек, лекции читать!
Тридцатисемилетний «мальчишка» мысленно прочтёт какую-нибудь отборную матерную мантру и продолжит стоически начитывать материал, не обращая внимания на реликт, ещё минут двадцать возмущающийся американским мировым господством и поминающий добрым ностальгическим словом, увлажнённым старческой слезой, железный занавес. Потому что во времена оны никакой такой гадости и в помине не было, люди были как люди, мужики брюхатили баб, а не занимались друг другом – «Тьфу! Представить противно!» – ничего к нам из «Сан-Францисков сраных» не проникало, а за мужеложество – статья положенная.
– Роза Натановна, не стоит так напрягать воображение и представлять себе подобные противные вашему естеству акты, могущие губительно отразиться на вашей и так уже тронутой возрастным тлением психике, – елейным тоном проговорит доцент, внимательно изучая носок своей кокетливо-кожаной мокасины.
– А вы, Юрий Палыч, женились бы уже, друг любезный, а не студенток бы в авто катали! Как вы были с юности записной бабник, так и помрёте бобылём!
– Ну, студенток же, а не студентов, Роза Натановна, так что никаких Древних Римов и Древних Греций и даже Серебряных веков. Один сплошной натурализм, как и положено уважающему себя гетеросексуальному холостяку на пороге сорокалетия. Самый мужской расцвет, между прочим. Я только в пору жениховства вхожу. Но особой охоты жениться у меня нет. От дам в быту один шум, гам и бардак. А я аккуратист. Помады, разбросанные в моей ванной, меня состарят раньше времени, – смеётся доцент.
– За аборты, кстати, тоже было. Положено, – намеренно громко и раздельно шепнёт в пространство аудитории не в меру языкатый курсант.
– На что вы намекаете, товарищ?! – взовьётся Роза Натановна праведным возмущением.
– Товарищи все в анамнезе, госпожа Трубник! Да я, собственно, ни на что не намекаю. Я констатирую факт. Во времена вашего репродуктивного расцвета, Роза Натановна, за аборты тоже была положена статья. Лесоповальная. И тому, кому. И этому, кто. Так что тот факт, что вы плечом к плечу с пидорами сосны бензопилой не точили, всего лишь досадная случайность. Жениться же, уважаемая, надо по любви, а не потому, что мама велела и хорошую партию подыскала. Юра у нас вольный стрелок, оставьте в покое чужую личную жизнь.
Роза Натановна багровеет, громко требует прекратить оскорбления, просит измерить ей давление и взывает о рюмке коньяка для успокоения вегетативных бурь.
– А давление вам работать не мешает? Впрочем, мне бы в ваши сто двадцать лет ваше систолическое сто двадцать! Если доживу, конечно, – не успокаивается саркастичный «товарищ», заведующий той самой женской консультацией, где мадам Трубник имеет честь состоять в штате. Сынок которого – какое досадное не случайное совпадение! – не сдал хирургию именно отпрыску Розы Натановны. – От вашего семейства у кого угодно давление до уровня моря упадёт, а температура тела с температурой окружающей среды сравняется, – бурчит он себе под нос уже значительно тише, вспомнив о пересдаче. Впрочем, всё равно она не будет бесплатной, так что можно и душу отвести немного. Уж сколько времени он атакует горздрав с просьбами уволить гнусную пенсионерку. И уж который раз из городского управления здравоохранения приходит отписка, мол, можем сократить «реликт» только вместе со ставкой. Сокращение же ставки не входит в планы заведующего женской консультацией. Сын без пяти минут выпускник. Ох, проклятый гонор и язык, друг его. Поглубже врага, поглубже до поры до времени. Раз уж под лесть не заточен.
Доцент призывает аудиторию к порядку и продолжает мусолить своих никому не нужных здесь баранов. Эти тут не за знаниями. Эти – за бумажкой. Впрочем, большей части студентов и даже интернов знания нынче тоже ни к чему. Не кормит нынче молодых медицина. Кому везёт – в фармпредставители подаются. Кому не везёт – уж как получится. Вон, парень недавно из интернатуры ушёл, не закончив. Талантливый. На первом же году так в руках всё спорилось, как у иных за всю жизнь не выйдет. Женился. Ребёнка родил. Жить как-то надо, а родители не очень могут помочь. Ушёл. Встретил его недавно, вроде как случайно мимо больницы шёл. Случайно, ага. За хлебом пошёл на другой конец города. Ностальгия по пижаме и ломка от отмены той неповторимой атмосферы, которая бывает на этой земле только в ургентных оперблоках. Свадьбы теперь парень фотографирует. Шесть лет учёбы, неоконченная интернатура – и всё для того, чтобы свадьбы фотографировать?