Кагуляры
Шрифт:
Затем была работа лаборантом в Центральной аптеке Франции – того самого предприятия, которое производило сложные химические препараты чуть ли не для всей страны, а также занималось исследованиями химических веществ. Именно в лаборатории Центральной аптеки Шуллер начал свои эксперименты в области прикладной химии и наконец в 1909 году создал фирму «Французское общество безопасных красителей для волос», которая очень скоро сменила название на другое, теперь известное всем и каждому – «Лореаль» («L’Or'eal»).
Уже ни для кого не секрет, что особую популярность эта фирма приобрела благодаря краске для волос, которая давала не клоунские, а естественные цвета – дамы оценили краску по достоинству, и это произвело революцию в сфере парикмахерского искусства.
Затем, в 1928 году, Шуллер изобрёл лосьон для волос, позволяющий мыть голову без мыла и воды, а в 1933 году в «Лореаль» было сделано ещё одно открытие – первый в мире шампунь, не содержащий мыла, и таким образом произошла ещё одна революция. Известный шампунь Шуллера под названием «DOP» широко продаётся до сих пор, но и это ещё не всё, ведь Шуллер просто не умел останавливаться на достигнутом. В 1935 году появляется первый в мире крем, предохраняющий кожу от солнечных ожогов, и опять же изобретённый Шуллером.
Безо всякого сомнения, это был великий человек, но беда в том, что он был совершенно аморален. Я и сам ненавижу евреев и страстно мечтаю избавить от них Францию, но то, что сделал Шуллер, покрыло наше фашистское движение самым настоящим позором. Он стал покровителем кровавой банды убийц, прикрывавшейся святыми для меня фашистскими лозунгами.
Короче говоря, прошел где-то месяц после того, как ко мне пришел Пьер Дрие Ла Рошель, после чего я вдруг узнал, что заседания Секретного комитета революционного национального действия, созданного Делонклем, проводятся не где-нибудь, а на улице Вожирар, в доме номер 104, где размещалось тогда управление компании «Лореаль». Получается, Шуллер даже не думал скрывать своей причастности к Секретному комитету и его чёрным, чудовищным деяниям, хотя подлинная роль этого человека в деле кагуляров не раскрыта до сих пор и вряд ли когда-нибудь будет раскрыта.
Все знали, где проходят собрания Секретного комитета, но что же именно происходило на этих заседаниях, не знал почти никто из посторонних. Всё держалось в глубочайшей тайне. Ходили слухи, что ритуал собраний якобы напоминает масонский, отчего Морис Пюжо, один из ближайших сподвижников Шарля Морраса, сказал, что у Делонкля с компанией получились масоны наоборот или масоны наизнанку.
Затем поползли слухи, что на заседаниях Секретного комитета каждый участник надевает на голову капюшон с прорезями для глаз, отчего и пошло прозвище «кагуляры». Придумал это прозвище всё тот же Морис Пюжо, но получилось оно, надо сказать, не очень-то метким. Как видно, он очень плохо представлял себе, как на самом деле были обставлены эти заседания. На них члены Секретного комитета, как я знаю, были вовсе не в капюшонах, а в колпаках и масках.
В общем, появились в XX столетии во Франции самые настоящие капюшонщики, а точнее, это были колпачники и масочники, хотя с легкой руки Пюжо их стали называть именно кагулярами. Так они в истории и остались под этим прозвищем – думаю, что уже навсегда. Впрочем, между капюшоном и маской с колпаком я никакой особой разницы не вижу, и меня эта внешняя ритуально-театральная сторона деятельности Секретного комитета волнует очень мало. Гораздо важнее их преступная деятельность, ведь не будем забывать, что Делонкль и Филиоль ушли из «Аксьон Франсез», желая противопоставить слову дело. Никто ещё не догадывался, насколько кровавые это окажутся дела, но все ждали от беглых моррасовцев неких действий. Ждал и я. И уже тогда начал немного опасаться, что пострадает престиж нашего фашистского движения.
Как выяснилось, предчувствия меня не обманули. Капюшонщики окунули наш фашизм в грязь; причем в кровавую грязь. Я считал и считаю, что мы, фашисты, должны с беспощадностью уничтожать наших врагов, ненавистников Франции, ниспровергателей латинской расы, но действовать имеем право исключительно в рамках закона, а никак не произвола. Да, изгонять и убивать – это совершенно необходимо, но не из чувства мести или ради того, чтобы поживиться имуществом врага, а только по закону. Таков мой извечный принцип.
Однако великий изобретатель Эжен Шуллер никогда не удерживался в рамках закона, как видно, почитая их для себя стесняющими. Он с изумительной легкостью готов был стать преступником, считая, что великая идея оправдает его, а я вот так не думаю. Нас разделяло тогда и разделяет до сих пор именно отношение к закону. Я верю в свою правоту, и поэтому теперь не страшусь никакого суда. То, что нынче происходит со мной и надо мной, считаю бессудной расправой.
Однако возвратимся же к рассказу о постыдных делах Секретного комитета революционного национального действия, ведь я пока ничего толком не рассказал. Думать об этих делах страшно, а говорить – тем более страшно, но надо. Никуда не деться теперь. Хочу лишь предупредить – буду вести повествование по возможности сжато, кратко, почти конспективно, устраняясь от деталей и эмоций. Следует ведь довести повествование до самого конца, а меня в любой момент могут поставить к стенке.
Все же я отчего-то рассчитываю, что у меня есть время до 6 февраля, но мне, как и любому человеку, свойственно ошибаться. Меня могут пустить в расход и раньше, даже запросто. Читать в мыслях у генерала де Голля я не способен, так что остаётся лишь надеяться.
Итак, приступаю к изложению того, что же именно натворил у нас Секретный комитет революционного национального действия. Начну, по возможности, с самого начала.
26 января
Умер Жак Бэнвиль, вдумчивый историк и пламенный журналист. Произошло это гнилой парижской зимой. 13 февраля 1936 года его хоронили.
За несколько месяцев до смерти он был избран во Французскую академию, так что умер вполне даже бессмертным.
Это был почти наш человек. Не фашист, но крепкий и основательный националист. Ровно 35 лет он дружил с Шарлем Моррасом, ровно 35 лет печатал в газете «Аксьон Франсез» свои исторические статьи, в которых призывал всех нас беречь Францию от её ненавистников.
Главным врагом нашего отечества Бэнвиль, как и Моррас, называл Германию и считал страшной ошибкой то, что по Версальскому договору она не была расчленена, то есть не возвращена к тому административно-территориальному состоянию, в котором находилась в восемнадцатом столетии.
Да, Жак Бэнвиль был настроен совершенно антиарийски, но многие идеи фашизма по сути своей принимал. Например, выступал за приоритет латинской расы и в этом смысле являлся фашистом, но только на наш галльский манер. Такое у нас тогда во Франции встречалось довольно часто, ведь у нас есть свой собственный фашизм, и он, кстати, возник гораздо раньше, чем немецкий.
В общем, мы считали Бэнвиля своим, и я с друзьями решил проводить его в последний путь, но, возможно, не отправился бы на те похороны, если бы знал, что мне придётся стать свидетелем одной малоприятной сцены. Одному мерзкому еврейчику, которого я страстно ненавидел и ненавижу до сих пор, тогда досталось и весьма сильно. Наверное, если бы я прочитал об этом в газетах, то искренне пожалел бы, что ему не досталось ещё сильнее, но видеть всю сцену самому было тяжело. Мои нервы оказались сильно взбудоражены. Судите сами.