Кагуляры
Шрифт:
Когда траурный кортеж двигался по улице Университетской (это ведь совсем близко от Палаты депутатов), вдруг появился открытый автомобиль, в котором сидел Леон Блюм, еврей, депутат-социалист и политический директор «Попюлер де Пари», главного печатного органа социалистов. Через три месяца этот самый Блюм должен был стать (и, увы, стал) первым евреем – то есть Председателем французского правительства.
Так вот, когда автомобиль с депутатом остановился (ведь траурная процессия запрудила всю улицу), от толпы, идущей за гробом, отделилась группа из четырех человек. Одного из них я узнал сразу: это был Филиоль по прозвищу Убийца, соратник и главный помощник Делонкля.
С ним, как потом мне стало известно, были три его приятеля и ученика из Секретного комитета революционного национального действия, своего рода подмастерья – так сказать, юная поросль начинавшегося кагулярского движения, главная надежда Эжена Шуллера, изобретателя безвредной краски для волос и неизменного вдохновителя кагулярства.
В общем, образовался самый настоящий боевой отряд, вышедший, кажется, на первое задание. Один из троих подмастерьев был Анри Бетанкур – будущий зять Шуллера. Второй – Франсуа де Гросувр, а третий – Франсуа Миттеран.
После войны Эжен Шуллер, памятуя о кагулярском прошлом, поставил Миттерана директором своего издательского дома, а Бетанкура ввел в высшее руководство компании «Лореаль». Судя по этим и другим поступкам Шуллера, свои кагулярские связи он чтил и сохранял. Должно быть, он, как и многие другие его собратья по ордену, до конца жизни ощущал себя кагуляром, верным клятве на французском знамени и девизу кагуляров: «Ad malorem Galliae gloriam» («К вящей славе Галлии» (лат.).
Франсуа Миттеран вёл себя похожим образом, ведь когда он стал президентом Франции, то кагуляр Гросувр тоже занял значимое место на политическом Олимпе.
Я готов поклясться, что видел Гросувра и Миттерана, хотя верят мне далеко не все. Даже те, кто признаёт, что де Гросувр и Миттеран были кагулярами, зачастую не допускает даже мысли, что те участвовали в реальных убийствах. Меня уверяют, что это не доказано, но я-то видел! Видел этих людей собственными глазами на Университетской улице!
Филиоль подбежал прямо к автомобилю, выхватил из-под полы пальто короткий штык, превращённый в подобие ножа с деревянной рукоятью, и метнул, явно целясь в шею Леона Блюма. Шофер мгновенно обернулся и успел выбросить руку, как бы полуобняв Блюма. Острие штыка пронзило шоферскую ладонь, лишь коснувшись шеи еврея-депутата и, увы, не причинив ему сколько-нибудь серьёзного вреда.
Увидев, что Блюм остался жив, Миттеран, Бетанкур и Гросувр вытащили из карманов пиджаков отточенные бритвы, явно собираясь прийти на помощь Филиолю.
Спасение совершенно неожиданно пришло Блюму со стороны рабочих, которые производили ремонт в близстоящем доме. Они спрыгнули с лесов прямо в автомобиль, и тройка кагуляров бросилась назад, в глубь траурной процессии, где сразу благополучно скрылась. Такая вот вышла незадача!
Блюм отделался легким испугом и продолжил свою поездку. Филиоль был в бешенстве и нещадно ругал за нерасторопность тройку своих учеников. Он считал, что если бы они действовали быстрее, Блюм оказался бы уже на том свете.
Как я думаю, это была первая акция Секретного комитета революционного национального действия – проба пера или как вам ещё угодно это назвать. Впереди ожидались кровавые представления, привлекшие внимание всей Франции.
И напоследок – одно мое соображение, но не совсем личное. Это точка зрения многих людей моего политического круга, фашистского круга, касательно Леона Блюма, который явился своего рода катализатором в процессе становления тайного общества кагуляров.
Да, Делонкль, Филиоль и некоторые другие покинули заседание лиги «Аксьон Франсез» после провала фашистской революции 6 февраля 1934 года, потребовав действия. Однако невозможно спорить с тем фактом, что первая попытка действия с их стороны была предпринята в 1936-м, то есть через два года, а реально все началось только в 1937 году.
Что же наконец подвигло кагуляров к действиям? Вопрос интересный, и у меня есть на него ответ – Секретному комитету революционного национального действия чрезвычайно помог Леон Блюм. Да, да, именно он. Уже в 1936-м его стали резко выдвигать на самый верх, а в 1937 году он уже возглавил Кабинет министров.
Еврей – глава Кабинета министров… Этого французская душа просто не в состоянии была вынести и никогда не сможет вынести. Уж поверьте мне! Вот почему терпение членов Секретного комитета лопнуло. Далее сидеть в бездействии, копируя «Аксьон Франсез», было уже никак нельзя. Вот и пришлось срочно, незамедлительно действовать, не задумываясь о законе и морали. В результате национальный протест против засилья евреев в государственных структурах был выражен слишком жестко, но протест был абсолютно естественный. Я и мои друзья в этом полностью убеждены.
Я и сейчас убеждён в том, что кошмарные убийства 1937 года и вообще дикий всплеск кагулярства – это прямая реакция на премьерство Леона Блюма. Конечно, появление правительства «Народного фронта» было для нас крайне неприятно, но всё-таки красной тряпкой для быка-народа явился именно премьер-еврей. Если бы не Леон Блюм, ставший лидером социалистов, а потом и главой Кабинета министров, то, может, ничего бы и не случилось: кагуляры так бы и не проснулись.
Как я не раз говорил, евреям присуща исключительная самоуверенность, которая часто пересиливает в них страх, и они начинают очень уж высовываться, так что это выводит нас из состояния равновесия и провоцирует на протест. В общем, спасибо неуважаемому мною Леону Блюму за его исключительную наглость. Именно она-то и вынудила Францию очень остро (может, даже слишком остро) реагировать. Именно вынудила! И в этой связи хочу высказать ещё одно соображение.
Конечно, кагуляры – члены Секретного комитета революционного национального действия – вели себя жутко, дико. Но почему они одни должны отвечать за это пред историей? Я считаю, что виноват также и тот, кто вызвал их бешеный гнев, так что моральную ответственность за деятельность Секретного комитета в данном случае должен нести господин Леон Блюм.
Такова моя окончательная позиция – последнее слово приговоренного к казни.
Мне скажут, что это позиция фашиста… Не стану отрицать. Да, позиция фашиста. Но как же может быть иначе? Я ведь фашист, чего никогда и не пытался скрывать. Ну и позиция моя, соответственно, вполне фашистская.
Мне скажут, без сомнения, что я пытаюсь оправдать кагуляров. А вот с таким утверждением я уже никак не могу согласиться. Наоборот, я выступаю обвинителем против них, однако совсем не хочу, чтобы всю вину свалили на одних лишь кагуляров. Евреи не должны действовать безнаказанно, им следует нести свою, соразмерную долю ответственности. Я пекусь только об этом, вернее, призываю к этому.
Итак, неудачное покушение на Леона Блюма было своего рода прологом к событиям 1937 года, а точнее, это была только первая часть пролога, потому что в 1936 году кагуляры осуществили и вторую акцию – успешную с точки зрения их самих, но отвратительную по мнению многих парижан.