Каин и Авель
Шрифт:
В рубке было темно, только квадрат штурманского стола светился желтым прямоугольником да тускло горела подсветка путевых компасов. Все огни и знаки вдоль береговой линии вследствие начала военных действий были потушены, и поэтому приходилось идти исключительно по прокладке.
Прежде чем стемнело, удалось запеленговать три береговых ориентира, получить свое место с очень хорошей точностью и определить скорость бокового сноса вследствие местного течения. Теперь оставалось молить высшие силы о том, чтобы в этом проходе в ночи течение сохранялось постоянным и прокладка оставалась в пределах обычной погрешности.
— Курс семьдесят два!
Рулевой громко репетовал курс и чуть перекладывал штурвал вправо.
Макаров шептал сам себе: «Осторожнее... осторожнее...» и, не дыша, заглядывал через плечо флагманского штурмана. Минные поля на карте казались штабной фикцией, не более, но все кожей чувствовали по обе стороны броненосца подводные шарообразные бутоны на минрепах, ждущие своего мгновения, чтобы расцвести цветами смерти для любого, кто сломает хрупкие рогатые тычинки, обильно утыкавшие бока шаров.
В углу рубки, никем не замечаемый, сидел художник Верещагин и лихорадочно заполнял на-бросочные картоны своего походного блокнота. На его коленях стоял маленький керосиновый фонарик, отбрасывая дрожащий свет не далее быстро двигающейся руки художника.
Шелестел карандаш Верещагина, скрипели карандаши штурманов, и это был единственный шум, помимо шума механизмов глубоко внизу, в машинном отделении. Ход был тихий, но достаточный для того, чтобы корабль слушался руля.
Верещагин рисовал в основном очертания лиц, движения рук и характерные позы всех, кто попадал в освещенное пространство. Это были даже не художественные фразы, а просто обрывки, буквы, куски тканей и людей. Потом он все это вспомнит, перенесет на холст, а сейчас он должен успеть, пока офицеры не видят его и не принимают героических поз и значительных лиц.
Скорбное лицо штурмана, должного произнести ожидаемую цифру, от которой зависит жизнь тысячи человек, говорило больше сотни портретов, написанных в нормальной обстановке, и посему Верещагин не отрывал карандаша, из одной линии мгновенно переходя ко второй, так что картоны напоминали не то фрески Гойи, не то бред гениального сумасшедшего, поклявшегося нанести на бумагу все мгновения, секунды, минуты и часы своей сумасшедшей жизни...
— Э-э-э:.. — начал было великий князь новую фразу, но Макаров кинул в его сторону взгляд, полный такой злобы, что князь поперхнулся и от греха подальше вышел на ходовой мостик перекурить острый момент.
Море в это время года было прохладным, температура воды не поднималась выше десяти по Цельсию. От штевня броненосца отваливали небольшие буруны, вспыхивавшие в полной темноте синеватым коротким свечением. Кильватерный след светился много дольше, и по нему хорошо были видны все малейшие маневры броненосца.
В целом картина радовала сердце великого князя, в уме уже писавшего письмо государю о трудностях морской службы, об анекдотических историях, имевших место в ходе дальнего похода. Ники будет смеяться, получив это письмо. Скоро рассветет, можно
Далеко отсюда и по расстоянию, и по времени гигантская экваториальная циркуляция воды впервые за семь лет изменила свою пространственную ориентацию и, вместо того чтобы вращаться по часовой стрелке, стала вращаться против. Вся эта перемена заняла несколько месяцев, но имела роковые последствия для жизней миллиардов рыб, миллионов птиц и десятков тысяч людей.
Из океанских глубин перестали поступать тысячи тонн взвешенных и растворенных солей и минералов. Первыми на это отреагировали водоросли и простейшие: их просто не стало. Незамедлительно за этим стали гибнуть анчоусы, маленькие рыбки, питавшиеся этими простейшими. Гибель анчоусов означала голодную гибель птиц и людей. Печально...
Это послужило спусковым крючком и в жизни «Петропавловска», ведь изменение ориентации губительно не только для продолжения рода. Атмосферные вихри, отвечающие за весенний сезон циклонов в Юго-Восточной Азии, вследствие других граничных условий тоже отклонились сильно к югу. Прибрежные течения изменили свои привычный ход и силу. Отбойная гигантская струя воды со скоростью всего в пол-узла медленно и неотвратимо давила на левый борт «Петропавловска», вытесняя его с безопасного пути на минные поля, аккуратно расставленные японскими миноносками в согласии с планами адмиралтейства на случай войны.
Флагманский штурман этого не знал и знать не мог. Не было вблизи берегов Эквадора российских измерительных станций. Но даже если бы они и были, связать все эти факты воедино не мог ни один блестящий военный ум. Даже такой, как адмирал Макаров.
Ночное небо все из-за тех же циклонов было завешено серой низкой пеленой облаков. Дождя не было, но пронзительная сырость заставила великого князя быстро докурить папиросу и нырнуть в теплое чрево боевой рубки.
— Курс семьдесят пять, — вынес свой очередной вердикт штурман.
— Курс семьдесят пять! — эхом откликнулся старшина-рулевой и переложил руль, чуть-чуть, всего на три градуса левее.
Непослушная махина броненосца с запаздыванием в несколько минут откликнулась на движение рулей и девятиузловым ходом пошла на минные поля, обозначенные на ходовой карте россыпью красных значков, точно в этом месте заразная ветрянка одолела здоровый морской организм.
Рогатые шары тихо спали на надлежащей глубине, каждой своей рогулькой ожидая соприкосновения с любым материальным предметом, достаточно массивным, чтобы сломать выступ и тем самым запустить мгновенный механизм ликвидации мины и предмета.
Выставленные несколько месяцев назад, мины уже успели покрыться малыми обитателями глубин — рачками, ракушками, зачатками кораллов и длинными нитями водорослей. Вот и сейчас стая мальков кормилась, выщипывая тонкий зеленый слой слизи, покрывшей рогульки. Но это не мешало мине дремать.
Подводная тишина сменилась низкими басовитыми нотами гигантских гребных винтов «Петропавловска». Броненосец был еще далеко, почти на линии горизонта, но звук по воде идет в пять раз быстрее, нежели по воздуху, поэтому мальки на всякий случай кормление прекратили и переместились за мину, в теневую сторону звука.