Как будут без нас одиноки вершины
Шрифт:
— Я тоже очень люблю Ушбу, хотя побывать на ней не удалось.
— Поэтому ты её и рисуешь.
— Может быть... Хочешь, я прочту, как я писал о ней когда-то?
— Давай.
— «Ушба... Она поднимается над Верхней Сванетией. Вид её поражает, ошеломляет, пугает и восхищает. Два километра отвесных, недоступных скал из розовых гранитов и гнейсов! Два километра отвеса над зеленым ковром лугов. Попробуйте представить себе это. Нет, не получится, если вы не видели Ушбы. Не получится.
Несколько лет тому назад мне довелось смотреть на неё в предрассветный час с её соседки Шхельды. Пока светало, фантастические краски беспрерывно сменяли
Не каждому дано вступить в единоборство с Ушбой. Но нет большего счастья для альпиниста, чем покорить её, возомнить себя её властелином. Тот, кто выиграл этот бой, тот прежде всего победил себя, свой страх, свои слабости, всё, что было в нём ничтожного, ползучего, мелкого. Тот, кто поднимется на Ушбу, навсегда поверит в себя.
Но Володя Моногаров пригласил меня в сборную команду Украины на сложнейший маршрут — Южная стена Южной Ушбы. Первопрохождение. Оно было заявлено на первенство СССР. Команда: Моногаров — капитан, Субартович, Кавуненко и Кенсицкий. Это был год бума по искусственным точкам опоры, по применению шлямбуров, лесенок, площадок.
— Ну да, тогда вышла работа Андрюши Снесарева «Техника спортивных горновосхождений» и мы начали пользоваться искусственными точками опоры и новой техникой. Я помню, впервые стал тогда работать с зажимом вместо узла пруссика.
— Стена 1,5 километра, отвесная, с зеркалами. Была возможность пройти её другим маршрутом (слева или справа, очень сложным лазанием), но Моногаров настаивал, чтобы мы шли эту шлямбурную дорожку. Мы с Кенсицким не любили индустриальную монотонную работу, она не интересна, думать не надо. И вот на одном из зеркал я получил радиограмму, что у меня родился сын.
Забили мы с Кенсицким крюк, написали записку, посвященную новорождённому Игорю. Прибили шлямбурным крюком баночку с запиской к стене, с тех пор она так и висит там. После нас эту стену никто не проходил. Южная стена обращена в Кабардино-Балкарию.
Моногаров прекрасный организатор, у него всё продумано до мелочей. Подкармливал витаминами три раза в день. Когда подошли под Красный угол, вышли Олег Космачёв и Лев Мышляев. На них было страшно смотреть. Продуктов у них не было, одни сухарики, ведь всё тащить слишком тяжело. Они шли левее нас — по бастиону. Мы встретились под Красным углом, куда идёт спуск перед выходом на Галстук. У нас гора продуктов. Лев и Олег подкрепились и пошли дальше по стене по обычному пути 5а. Я говорю Моногарову: «Через пару часов можем быть на горе». А он — не будем, пойдем вправо по новому пути. Я пытался его отговорить, но Кенсицкий сказал: «Хохол, вперед!» И мы пошли.
На маршруте я натыкаюсь на старинный скальный крюк, такой, что рука проходит в проушину. Огромный, с большим кольцом, расшатать его невозможно. Я кричу: «Моногаров, здесь были люди!» — «Как были?!» С ним чуть плохо не стало. Видно, кто-то запоролся в непогоду на спуске. А если напарываются на эти бастионы Южной Ушбы, то уходить уже некуда, люди, как правило, пропадают. Ушба забрала много жизней, целые команды исчезали.
И вот мы на вершине. В туре множество записок. При хорошей погоде можно сидеть и читать их, прямо летопись восхождения на Ушбу. Были и фотографии.
Совсем недавно стало известно, что кто-то снял эти записки. Очень жалко. Моногаров радовался нашему восхождению, думал, будет золото, а получили бронзу.
Нам с Кенсицким было всё равно, золото или бронза. Главное — хорошая гора и удачное восхождение. Позже я с Моногаровым не ходил, а с Кенсицким меня судьба связала надолго. Лео был старше меня, во время войны его увезли в Германию, он там работал. Человек высочайшего класса. Он был Кулибиным, за что ни брался, всё у него получалось, золотые руки. И ходил он блестяще. Он всегда работал в «Эльбрусе».
Когда организовался альплагерь «Алай», я стал там начучем пригласил Кенсицкого. Отработали наши лучшие годы в горах с Лео. Тогда, в 60-м, мне было 25. Спустились мы тогда с Ушбы, Лео говорит: «Володя, давай ещё что-нибудь сделаем». И мы сходили на Центральную Шхельду (первопрохождение) и на Восточную Шхельду по северной стене. Оба маршрута 5б.
В том году была катастрофа на пике Победы, в лавине погибло 11 человек. Были запрещены все восхождения по Союзу. Мы с Кенсицким получаем на стене радио с приказом прекратить восхождение. Передавала Светлана, его будущая жена, а мы прошли полстены, обидно спускаться. Говорим Свете по радио, что не слышим и сколько бы она не передавала, всё равно не услышим. Она поняла. Поднялись мы с Лео на Восточную Шхельду и посвятили восхождение погибшим ребятам.
На стене мы встретились с командой Кирилла Барова и просили их дать знать, когда они будут двигаться по гребню, чтобы мы могли идти на юг и не попасть под камнепад. Получили команду и стали уходить на юг. И тут на меня идёт камень размером со стол и разбивается надо мной. Осколки разорвали рюкзак, а меня перевернуло вниз головой. Пришлось рюкзак сбросить, иначе бы мне не выпутаться. Рюкзак ушёл и с концами. Пришли в Шхельду, встреча победителей, ну ты знаешь... Накрытый стол... Очень это приятно.
А как торжественно встречали новичков с восхождения? Перед лагерем вдоль тропинки всегда огонь в консервных банках, венки, музыка... Радость для всех, и для вернувшихся и для встречающих.
— Не говори...
— Теперь о зимней Ушбе, Володя.
— Так... 63-й год. К этому времени уже накопился большой опыт зимних восхождений. Мы успели пройти зимой даже «пятёрки» в Домбае. Очень хотелось сделать зимнюю Ушбу. Зимой наверху 30— 40 градусов мороза, работать голыми руками на скалах трудно, а в перчатках просто невозможно. Сделали под пик Щуровского заброску, спустились в Адылсу — и непогода. Выпало более 5 метров снега, перекрыло все дороги, пошли лавины. Связь с городом только вертолётом. В общем, наши заброски остались под пиком Щуровского. Тем не менее, в следующем 64-м году сделали вторую попытку. Ушбинский ледопад бывает закрыт, а в этот раз он был без снега. Все трещины видны, надо в них опускаться, делать мосты.