Как далеко до завтрашнего дня

Моисеев Никита Николаевич

Тогдашний президент Академии, академик М.В.Келдыш все время говорил о том, что надо учиться использовать опыт – наш опыт «прикладных математиков», приобретенный за годы работы в оборонной сфере, в экономике, управлении производством, и всюду где он может быть полезен. Это был очень важный принцип и я его полностью разделял. Но оказалось, что реализовать «принцип Келдыша» было, ой как не просто.

Несмотря на то, что научные учреждения оборонного комплекса «набрали силу» и круг задач «отраслевой науки» настолько хорошо обрисовался, что академические институты, вроде бы теперь им уже особенно и не нужны, обойтись без настоящей научной разведки наш ВПК всё равно не мог. Это мы понимали достаточно отчетливо и, вероятно куда лучше чем чиновное начальство новой волны с геройскими звездами и академическими

званиями. Вот почему мы старались, по возможности поддерживать эти исследования и Келдыш для этого делал, что мог. Но возможности Академии были ограничены и приходилось искать поддержку со стороны.

Если в использовании возможностей прикладной математики, информатики и вычислительной техники, оборонные отрасли в средине 60-х годов ещё находились более или менее на мировом уровне, то в остальных сферах производственной деятельности к этому времени, мы уже основательно отстали от Запада. Начался процесс в чем-то похожий на то, что было в России после победы над Наполеоном. Тогда система, созданная Петром, не смогла следовать нужным темпом промышленной перестройке, что очень скоро отразилось и на нашей обороноспособности: в Крыму нас просто расстреливала нарезная артилерия союзников. Хотя именно в России была развита необходимая теория, а генерал Майевский был первым из ученых, разработавших основы балистики вращающихся снарядов, промышленность России не смогла обеспечить армию нарезной артиллерией.

Тот процесс, который начался в Союзе с начала 60-х годов был крайне опасен для нашей страны. И пока даже не столько в военной сфере – там был хороший задел. Особенно опасно было отставание в тех сферах деятельности, которые в первую очередь определяют благосостояние общества. Если система не сумеет справится с отставанием, то уже в ближайшие годы оно может обернуться стагнацией и распадом общества. Особенно опасным нам казалось непонимание смысла компьютерной революции и игнорирование тенденций перехода к высшим технологиям – энергосберегающим, прецезионным, требующих новой образованности, новой дисциплины труда и новой его организации.

Уже в 60-х годах нас стало беспокоить то направление куда поворачиват страна и мы, естественники и инженеры, всё это отлично видели и понимали. Я думаю, куда лучше диссидентов занятых за малым исключением (таких, как физика Сахарова или математика Солженицина, например), проблемами самовыражения, чем действительной заботой о стране и попытками увидеть потенциальные возможности развития нашего общества. Впрочем, они к этому особенно и не стремились.

Мы не скрывали опасностей и пытались объяснять те перспективы, которые открывал новый виток научно-технической революции. Однако, наши попытки заинтересовать отрасли теми возможностями, которые давала информатика были не очень успешными. На нашем пути стояло представление о самодостаточности, которое укоренилось в сознание монопольно мыслящей управленческой бюрократии. Оказалось, что «никому ничего не надо!» Я ходил из одного ведомства в другое с протянутой рукой и говорил: возмите за даром, возмите наше понимание и используйте его на пользу дела – вашего дела, прежде всего, себе во благо! Мы за наш счёт, то есть за счёт бюджета Академии были готовы усовершенствовать алгоритмы обработки информации, внедрять новую систему расчётов, создавать системы автоматизированного проектирования всего чего угодно от самолетов до сеялок. Но, к сожалению система отвергала почти все наши предложения и невероятно редко обращалась к нам с какими либо просьбами. В таком положении были мы все и молодой, энергичный В.М.Глушков, создавший в Киеве, крупнейший в Союзе институт кибернетики и начальник военной секции Академии генерал Г.С.Поспелов, пытавшийся использовать современные методы анализа в военной сфере и многие другие, стремившиеся удержать страну от сползания в техническую трясину, от того застоя, который был смертельно опасен.

Я убеждён, что в тот период, не диссиденты, а мы были самыми опасными для людей СИСТЕМЫ, поскольку от нас исходила необходимость переучивания, ухода с насиженных мест и нарушение порядка. Наши просветительские действия несли в себе страшные для многих слова «Не можешь – слезай!»

Подобные словосочетания произносились достаточно открыто, хотя мы и не видели реальной смены: «комсомольские мальчики» не вызывали чувства доверия.

Размышляя еще в 70-х годах о неизбежности катастрофы и полного разрушения нашей системы, а следовательно и страны, которая не сможет выдержать очередного витка научно-технического прогресса, я, всё же думал, что она произойдет где-нибудь за горизонтом, уже в XXI веке и последствия краха будет расхлебывать другое поколение. Сценарий своего поколения мне представлялся этаким тихим погружением в болото. Кроме того, я надеялся на то, что возможен постепенный, мягкий вариант перехода к более рационально организованному обществу – я всегда страдал чрезмерным оптимизмом! Рассуждая о будущем, я предвидел новый взлёт технического прогресса – собственно он уже начинался, для этого не надо было быть провидцем. Но я не угадал скорости нарастания «технологической революции», которая нас сразу поставила на грань катастрофы. А неизбежную катастрофу увидела даже правящая элита, вынужденная начать перестройку. Она уже понимала, дальше могло быть только хуже!

Но это уже другая тема.

Вернёмся, однако, снова к моей сельскохозяйственной деятельности.

Итак, в средине 70-х годов мы неожиданно получили просьбу А.А.Никонова помочь Ставропольскому сельскохозяйственному институту. Замечу – «за просто так». Наградой для нас было уже то, что кому-то понадобились наши знания. Тем более, что просьба шла от имени Горбачёва, тогдашнего первого секретаря крайкома и восходящей звезды партийного истеблишмента. Понятно – мы с радостью согласились. Была сформирована небольшая команда и иы поехали в Ставрополь.

Уютный, хороший южный город с бескрайними далями, которые открываются с городских холмов, работящим и добрым населением. К этому надо добавить – хорошими и дешевыми фруктами, что для москвичей тоже подарок....Одним словом, город нам понравился. Да и порядок в городе тоже. Первым секретарем крайкома был тогда, как я уже сказал, М.С.Горбачёв – либеральный, благожелательный, умный – разве что, любил говорить немного длинно и любые диалоги превращал в монологи. Институт тоже понравился, а директор особенно. Правда М.С.Горбачёв вскоре уехал в Москву, да и Никонов тоже. Но тот и другой, заняв высокие посты, сохранили, тем не менее, интерес к Ставрополью. А, значит, мы могли всегда рассчитывать на их помощь в организационных вопросах. Что было еще одним важным аргументом для того, чтобы включится в работу.

Горбачёва сменил на его посту Всеволод Серафимович Мараховский – толстый тугодум, ко всему относящийся с подозрением. Но порядки остались почти прежними. Оно и понятно: порядки зависят не столько от первого или второго, а от всех тех, которые «аппарат». И замена одного первого, другим первым не очень то и заметна, во всяком случае первое время.

Вот мы и поработали на Ставрополье, и с удовольствием и, кажется, с пользой. Может быть главное, что сделали мои коллеги – они внесли в работу института определенную компьютерную культуру. А, возможно, и дали сотрудникам необходимые им «компьютерные связи». Но для меня лично значительно большее значение имела другая сторона нашей деятельности.

Секретарь крайкома – Всеволод Серафимович Мараховский попросил нас сделать для него личную информационную систему, позволяющую наглядно представлять себе ход уборочной компании, если угодно, иметь наглядную (последнее особенно важно) каждодневную фотографию уборочной страды и контролировать её ход. Науки в этой работе не было и близко, поскольку вся информация, которая была нужна Мараховскому уже собиралась краевым вычислительным центром. Но превращалась она в пухлые и труднообозримые таблицы, возится с которыми начальству было не досуг.

Двое наших академических сотрудников – два Сережи, тогда еще молодых, только что оперившихся кандидатов наук, стали превращать эти таблицы в графики. Они разработали форму графического представления данных, удобную для товарища Мараховского, необходимое математическое обеспечение и привезли из Вычислительного центра Академии персональный компьютер, тогда ещё большую редкость. Каждое утро информация, поступившая к 8 часам утра в краевой вычислительный центр переводилась в графическую форму и переписывалась на дискету. К 10 часам утра эту дискету приносили в крайком и вставляли в наш компьютер, который был установлен прямо в кабинете «микрогенсека».