Как далеко до завтрашнего дня
Шрифт:
Успех нашего доклада в значительно степени был определён личностью Володи Александрова. Он был талантлив – по настоящему и во всём, что он делал и даже в своем «шелопайстве».
Он и Юра Свирежев учились вместе в одной и той же группе на кафедре академика Лаврентьева на Физтехе и оба прошли через мои руки и как профессора и как декана. И оба были с ленцой и «шелопаисты». Но очень по-разному. Володя пропускал и лекции и семинарские занятия, но всегда умел в нужное время собраться. Он трижды сдавал мне экзамены по различным дисциплинам. И я, очень придирчиво к нему относяшийся, вынужден был поставить ему три пятерки! Что же касается уважаемого профессора Свирежева, то ни разу положительную оценку я ему поставить не смог, даже на кандидатском
И все же в аспирантуру я его взял. И думаю, что не ошибся, ибо видел в Юрке Свирежеве ту изюминку, о которой говорят «Божий дар». Но было в нем этакое «ячество» – он очень любил чувствовать себя патроном. «Мои ребята» – он так привык говорить о своих сотрудниках – сколько я его пытался отучить от такого отношения к людям и делу! Именно это и помешало ему стать, по-настоящему, крупным ученым, каким он должен был, по моему представлениию, сделаться, если я правильно судил о его творческом потенциале. Теперь уже пришло время подводить итоги не только своей деятельности, но многим из своих учеников, которым уже давно за пятьдесят. И я могу это сказать не без грусти, ибо от Юрки Свирежева я ожидал большего.
Александров был совсем другим – он был прирожденным членом команды и без всяких нравоучений готов был помогать, просто потому что мог это делать! Он прекрасно овладевал языками, причём любыми, специально их не изучая. По английски он говорил на том техасском сленге, который так любят американцы. Он всегда был открыт для общения и вокруг него обычно очень быстро возникал кружёк друзей. В конечном итоге, может быть именно это и явилось причиной его гибели. Но об этом немного позже.
Успех на конгрессе нашего доклада в значительной степени был обязан Володе – его языку, темпераменту. Я бы сказал – обаянию докладчика. Впоследствие ему пришлось выступать и в Сенате США и даже перед Папой Римским и всюду ему сопутствовал успех.
После окончания конгресса в Вашингтоне наша небольшая группа оказалась в довольно сложном положении. Только что произошла трагедия с корейским боингом, который сбили наши истрибители и вся мировая общественность оскалила зубы на Советский Союз и его граждан. И ни одна авиационная компания никуда нам не хотела продавать билеты. А каждый день приходил к нам в гостинницу человек из Госдепа и с ехидной усмешкой констатировал сколько дней еще действует наша виза. Наконец остался один день. И тут нам продали билет в ... Мексику! Виза была оформлена мгновенно и на следующий день мы вылетели в в страну древних ацтеков.
Была посадка в Новом Орлеане, где из за плохой погоды мы провели несколько часов в городе абсолютно закрытом для советских граждан, а вечером уже пользовались гостепримством советского посла и других его сотрудников в Мексико-сити. Газеты много писали о нашем успехе на коференции в Вашингтоне, о наших билетных мытарствах и о каждом из нас в отдельности. После такого паблисити было грех не дать нам возможность провести несколько дней в Мексике, в ожидании советского самолета.
На следующий день мы поехали на плато в старый город ацттеков, где расположены знаменитые пирамиды. И я увидел, что значит город в стране, не имевшей понятия о колесе! Не только пирамиды, но весь город состоял из сплошных ступенек. Именно это меня больше всего поразило.
А еще через день была годовщина Октябрьской революции и нас всех пригласили на роскошный прием в советское посольство. Ни приеме были артисты, и речи, и жратва потрясающего качества, но запомнился мне один очень непростой разговор с американским военным аташе. Он был, кажется, в генеральских чинах. О всём том, что происходило в Вашингтоне, аташе был достаточно наслышан и относился к нашей деятельности крайне неодобрительно. Всё то, что мы делаем – вредно! Не только для Америки, но и для Советского Союза. «Вы еще увидите – вас там за это не погладят» – таков был лейтмотив его высказваний. Конечно, всё сказанное им надо было воспринимать с учетом доброго количества прекрасной водки под черную икру. Тем не менее в искренность его я поверил: мы наносим военным, их бюджету, их миропредставлению настоящий удар. Придёт время и это скажется.
Надо сказать, что и дома нас тоже довольно многие встретили без особого восторга. В перерыве одного из заседаний в ВПК, где мне довелось присутствовать, тогдашний председатель Смирнов, в перерыве мне бросил: «Ну чего Вы вылезаете, занимались бы себе дома спокойно своей наукой, а то на весь мир растрезвонили. Без Вас астроному и не поверили бы». Эта была правда – наши расчёты, сделанные независимо были важнейшим аргументом противников ядерной войны. И в генштабе я слышал нечто подобное. И не только там. И даже на мои предложения о том, что надо начинать думать по иному и искать альтернативы старым принципам, сообразные современным знаниям, встречались с кривыми усмешками – а что можно ожидать от этих ничего не понимающих штатских.
Я всегда сторонился и не любил диссидентов. Но неожиданный удар я получил и со стороны их противников на круглом столе в журнале Наш Современник. Там я был обвинён в антипатриотизме. Как много всего скрывается за одним и тем же словом!
Наше прекрасное пребывание в Мексике завершил совершенно анекдотический эпизод.
Мы жили в очаровательной двухэтажной гостиннице с внутренним испанским двориком. Каждое утро в это дворик выносили компанию симпатичных попугаев – ночи там холодные и на ночь их уносили в дом. Они целый день трепались на своем , вероятнее всего, попугаечьем варианте испанского языка, хотя иногда произносили и нечто англосаксонское. Одному из этой компании я, вероятно, приглянулся и он решил со мной завести дружбу. Когда я выходил во дворик, то он начинал махать крыльями и произносить нечто похожее на русские ругательства. Меня такие ассоциации вполне устраивали и я всегда подходил к клетке, давал ему что то вкусненькое и произносил одну и ту же фразу:" Скотинка, хорошая зеленая скотинка". Попугай успокаивался и внимательно меня слушал, заглядывая в рот.
Через некоторое время после моего отъеда в Москву, в ту же гостинницу поселили какого то высокопоставленного советского чиновника или даже министра. Но облик гостя, вероятно, чемто напоминал мой. Во всяком случае, так показалось моему знакомому попугаю и он стал приветстввовать нашего чиновного гостя по своему, по попугаиному – стал махать крыльями и отчетливо произносить по русски:"Скотинка, хорошая зеленая скотинка". Увы, наша высокопоставленная персона не поняла прелести истинной симпатии, которую проявил мой знакомый попугай и даже пожаловался послу. Как мне сказали – пришлось менять гостинницу, переучивать попугая не всем дано!
Гибель Александрова и конец сказки
«Нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульете».
Так и финал нашей многообещающей работы был омрачен целым рядом печальных и трагических обстоятельств.
Уже отказ Свирежева участвовать в работе существенно сужал наши возможности. Его заменил А.М. арко. При всем моём уважении и симпатии к Александру Михаиловичу и мою к нему благодарность, полной замены не произошло.
Но основной удар был нанесен извне. В 85-ом гоу погиб Володя Александров. Это трагичная и малопонятная история. Будучи на конференции в Испании, Володя вечером накануне своего отлета из Мадрида вышел из гостинницы прогуляться и... пропал. Вещи деньги, которых у него оказалось немало, все осталось в номере гостинницы. В его поисках участвовало много разных организаций. Судя по всему весьма активно действовала и испанская служба. Через год испанцами было официальнео заявлено, что границы Испании Александров не пересекал. И всё – на этом расследование закончилось! Занимались делом Александрова и журналисты Бельгии, США... Определенные усилия приложили и наши американские коллеги, но тайна исчезновения Володи остается тайной и поныне. У меня на этот счет есть и своя версия. Вот она.