Как добры люди!
Шрифт:
И точно слезы дрожали на его длинныхъ рсницахъ. Онъ замолчалъ и отвернулся отъ меня; потомъ минуты черезъ дв наклонился къ моему уху:
— "Вы позволите мн остаться до конца. Я не мшаю вамъ — не правда ли?"
— Я очень радъ, что имлъ случай доставить вамъ удовольствіе. Пожалуйста, будьте какъ въ своей лож,— отвчалъ я скороговоркою.
Онъ не отозвался на эти слова, точно не слыхалъ ихъ; снова опустилъ голову и закрылъ руками лицо…
Съ этой минуты, до самаго окончанія спектакля, онъ уже не говорилъ со мною ни слова.
Когда спектакль кончился, онъ обратился ко мн, крпко пожалъ мн руку и хотлъ выйти изъ ложи.
Я остановилъ его. Въ этомъ человк все было такъ необыкновенно, такъ не по-нашему, не по вседневному, что я непремнно хотлъ узнать
— Случай такъ неожиданно и такъ пріятно доставилъ мн ваше знакомство, — началъ я. — Позвольте же мн воспользоваться имъ, позвольте сблизиться съ вами…
Онъ посмотрлъ на меня недоврчиво.
— Я иностранецъ, я здсь проздомъ, и никого не знаю. Ваше знакомство…
— "Мое знакомство? — перебилъ онъ съ необыкновенно-грустаой ироніей: — мое знакомство? Для чего вамъ оно? Я не могу принести вамъ никакой пользы, никакой, и ни въ какомъ отношеніи…"
— Но я просто хочу быть знакомымъ съ вами, безъ всякихъ видовъ. Одна ваша страсть къ музык заставила бы меня преслдовать васъ повсюду, сблизиться съ вами во что бы то ни стало.
Я думалъ произвсети на него впечатлніе этими словами, и не ошибся… Глаза его вдругъ просвтлли.
— "О, такъ вы любите музыку — вы понимаете ее, — вы чувствуете ее?.. — И онъ схватилъ мою руку, и держалъ ее долго, не выпуская… — У васъ вырывались иногда слезы, слезы восторга; по васъ пробгалъ иногда холодъ, смертный холодъ отъ одного какого-нибудь дивнаго звука или слова? Идея искусства не чужда вамъ? Вы благоговете передъ его святымъ значеніемъ? — Да! — Вы не принадлежите къ этой черни, которая ходитъ въ театръ единственно для того, чтобы вызвать такую-то актрису, или ошикать такого-то актера; вы не принадлежите къ этимъ аристократамъ, которые зазжаютъ въ театръ передъ баломъ, такъ, на минуту, потому что это у нихъ принято? Вы иностранецъ? Можетъ быть, у васъ нтъ этихъ смшныхъ обычаевъ? — Вы пришли сюда только изъ одной чистой, святой любви къ искусству, безъ всякихъ стороннихъ цлей — мучиться, страдать, радоваться, плакать, смяться подъ эти звуки небесной гармоніи, подъ эти адскіе звуки? — Этотъ Моцартъ — ангелъ и демонъ вмст? Не правда ли?"
Онъ взялъ меня подъ руку и быстро увлекъ изъ ложи.
Мы переходили изъ одной улицы въ другую, безпрестанно сворачивая то направо, то налво. Чудно хороши были при лун эти мрачно-величественныя зданія готической архитектуры. Волшебно блуждалъ лунный свтъ по этимъ витымъ столбамъ, по этимъ стрльчатымъ сводамъ и аркадамъ; чудно посеребрялъ онъ верхи этихъ легкихъ башенокъ. эту мелкую и узорчатую рзьбу украшеній готическихъ… Увлеченные разговоромъ, вдругъ мы остановились подъ тнью массивнаго, великолпнаго портала церкви. Онъ положилъ мн на плечо свою длинную, костлявую руку, и произнесъ съ нкоторою торжественностью, которая во всякомъ другомъ случа, можетъ быть, показалась бы мн смшною:
— "Лучъ благодати Господней озаряетъ міръ души вашей. Благодарите Его за это, молитесь Ему, да включитъ Онъ васъ въ число своихъ избранниковъ. Вы счастливецъ — но счастливецъ не по-здшнему! На земл вамъ нтъ и не будетъ счастья. Несите безъ ропота крестъ вашъ, умйте приготовить себя къ страданіямъ, и потомъ умйте страдать. Обо мн вы врно когда-нибудь да вспомните!.."
Могу васъ уврить, господа, что мн нисколько не хотлось смяться въ эту минуту. У меня замеръ духъ отъ этихъ пророческихъ словъ; да — потому что эти слова были произнессны голосомъ, который не много разъ въ жизни удается слышать; голосомъ, исходящимъ изъ глубины души, размученной страданіями. Въ этомъ голос звучали страшно-болзненныя ноты и вырывался вопль, задушаемый гордымъ усиліемъ не обнаруживать боли.
Онъ не ошибся, этотъ странный человкъ, этотъ бдный страдалецъ, котораго люди называли сумасшедшимъ; онъ не ошибся! Не одинъ разъ я вспоминалъ о немъ — врно до послднихъ минутъ моей жизни не забуду его…
Нтъ, не забуду: потому что я не встрчалъ и врно не встрчу другого человка съ такою младенчески-чистою душою; съ такою мгновенною воспріемлемостью всего высокаго, всего прекраснаго; съ такимъ свтлымъ умомъ, доходившимъ иногда до поэтическаго
Я располагалъ остаться не доле недли въ ***, но пробылъ тамъ около четырехъ мсяцевъ. Эти четыре мсяца останутся для меня самымъ пріятнымъ воспоминаніемъ въ жизни. Исключая двухъ или трехъ вечеровъ, проведенныхъ мною въ гостиныхъ, слдовательно безтолково потерянныхъ, я каждый вечеръ былъ наедин съ нимъ, съ этимъ чудакомъ, съ которымъ такъ необыкновенно сошелся въ опер. Его бесда постепенно длалась для меня необходимостью; безъ него мн недоставало чего-то. Мысли и замтки его я вносилъ въ мой дневникъ и безпрестанно перечитывалъ ихъ; надъ этими отрывками можно призадуматься: много матеріаловъ хранятъ они для изслдованій психологическихъ!..
Никогда онъ не разсказывалъ мн подробно о своей жизни: несмотря на полную довренность ко мн, онъ почему-то избгалъ такой откровенности. Жизнь этого загадочнаго существа была полна страданій: это я тотчасъ прочелъ на лиц его; но исторія этихъ страданій была долго для меня тайною.
Однажды онъ нечаянно полураскрылъ передо мною тяжкія раны, нанесенныя ему людьми — и я не радъ былъ этому: дотрагиваясь до этихъ рамъ, онъ, бдный, изнемогалъ отъ боли.
Это случилось наканун моего отъзда. Онъ говорилъ много и долго; я слушалъ и заслушался его. Вдругъ, и въ самомъ жару разговора, онъ замолчалъ и задумался; нсколько минутъ, молча, большими шагами ходилъ по комнат и наконецъ остановился передо мною.
— "Знаешь ли, — сказалъ онъ съ невыносимою грустью — знаешь ли, что процессъ разрушенія уже начался во мн?.. Я чувствую, страшно чувствую, какъ силы мои слабютъ. Обновленіе невозможно, нтъ! Я умру, не докончивъ моего созданія, не развивъ моей мысли… Боже мой! если бы ты поддержалъ меня, слабющаго, только для того, чтобы докончитъ это созданіе — а потомъ умереть, пожалуй умереть въ ту же минуту!.."
Я съ удивленіемъ посмотрлъ на него. Стройно, послдовательно излагалъ онъ мн передъ этимъ свои мысли, и я жадно слушалъ его… Но это внезапное молчаніе, но эти отрывистыя рчи, не имвшія никакой связи съ предшествовавшимъ… Я не зналъ, что подумать…
Онъ тотчасъ замтилъ мое недоумніе.
— "До сихъ поръ я теб ничего не говорилъ о томъ, что пишу я. Мысль этого созданія давно заронилась мн въ душу; я только ждалъ минуты, въ которую долженъ былъ начать его, мучительно ждалъ. Наконецъ она наступила, эта минута — и вотъ я забылъ все прошедшее, вообрази — совершенно забылъ! Я простилъ людямъ зло, которое они мн сдлали; я совершенно примирился съ ними, потому что я пересталъ жить въ ихъ мір. Я создалъ для себя другой міръ — и жилъ въ немъ, и онъ роскошно развивался передо мною, и я блаженствовалъ! Но эти люди, которые мн сдлали зло и которымъ простилъ я, не хотли оставить меня въ поко; они вывели меня изъ моего отраднаго, свтлаго міра, и опять ввели въ свой грязный міръ. О, за что же они меня такъ преслдуютъ? Съ тхъ поръ силы мои слабютъ, я непримтно таю; а оно не кончено — не кончено мое созданіе! Теб только я открылъ эту страшную тайну. Слышишь ли? только теб одному! Умоляю тебя, не измни мн", — прошепталъ онъ, наклоняясь ко мн,— "не говори никому объ этомъ. Я и теб не скажу, что я пишу; нтъ, я не прочту теб ни одной строчки… Однако, если смерть помедлитъ немного, если я еще успю докончить… то ты прочтешь, когда меня не будетъ! — У меня есть въ виду человкъ, которому я поручу издать мое бдное твореніе посл моей смерти… Хочу что-нибудь посл себя оставить, хочу непремнно жить въ памяти этихъ людей, которые длали мн зло: можетъ быть ихъ тронетъ мое созданіе, потому что въ немъ отразилась вся внутренняя жизнь моя, и они пожалютъ обо мн; можетъ быть они выжмутъ изъ своего сердца слезу раскаянія — и эта слеза скатится на мою книгу"…