Как грабят корованы
Шрифт:
Выскочили на опушку. Протянулась впереди полянка, не полянка – вроде широкой просеки, а из неё кривые ёлки торчат. Все трое туда с размаху и выскочили.
Ванька чуть в сторону шагнул – по колено в грязь ушёл. Болото!
– Топь! – кричит. Это чтоб Силу предупредить. А она, ровно коза, с кочки на кочку, вот-вот Чубаря нагонит.
Конявий вожак тоже на кочку прыгнул и Ваньке в лицо лыбится. Никуда ты, мол, человечишка, не денешься. Ванька озлился, дёрнул пищальку из-за спины и прицелился в самую оскаленную пасть.
Грохнуло, и Ванька чуть с кочки не свалился.
– Джек! – Сила позади зовёт.
А Ванька глаза отвести не может. И две оставшиеся зверюги с копыта на копыто переминаются, будто растерялись. Потом одна морду протянула и из шеи убитой конявы кусок хвать! Башку задрала, проглотила.
Ваньку замутило. Слышал он, что конявы своих жрать не брезгуют, но чтобы своими глазами увидеть…
– Джек!
Отвернулся Ванька и пошёл кочки нащупывать. Пусть-ко конявы следом сунутся, разом завязнут.
А там Чубарь с Силой борются. Увидел Чубарь, что Ванька на подмогу спешит, оттолкнул Силу и бежать. Пять шагов проскакал и с размаху в трясину ухнул.
Ванька на пузо в мох лёг, пополз к Чубарю, руку тянет:
– Держи!
А позади Сила:
– Ларец!
Чубарь глаза выпучил, ларец к груди прижал, а сам уж по грудь в трясине.
– Держись ты!
А тот ларчик не отпускает. Ну, Ванька одной рукой в ларец вцепился, а другую к Чубарю тянет – за рукав схватить или за пальцы. А тот, видать, совсем очумел. Нет, чтобы помочь себя из болота вытащить, так он ларец отнимать. Дёргает его, а сам всё глубже в трясину уходит.
– Руку давай, дурак! – Ванька орёт.
А тот уж по подбородок в жижу провалился.
Нащупал Ванька чубареву руку, тащит, а из трясины его ровно кто за ноги тянет. Не пускает топь. Чубарь трепыхается, в ларчик вцепился, а грязь уже к носу подошла. У Чубаря глаза выкатились, трясина пузырями пошла; видать кричать решил, а поздно.
Свистнуло у ванькиного уха, и Чубарю промеж глаз стрела вошла. Ванька опомниться не успел, а голова целиком в трясину провалилась, только пальцы ещё мгновение за ларец цеплялись.
Вскочил Ванька, на кочку, себя не помнит:
– Ты зачем? – орёт. – Зачем стрелила?
А у той губы дрожат.
– Потому что лучше так, чем… вон…
Оглянулись оба на окно, а там пузыри – бурк, бурк. Представил Ванька, каково в трясине тонуть. И то верно, лучше уж стрелу в лоб.
Тут у него так коленки задрожали, что плюхнулся Ваня на мокрую кочку. И увиделось ему странное: далеко за болотом, у самого неба, где смутно виделись развалины, вырастала из земли громадная поганка. Тонкая нога тянулась к облакам, вздрагивала манжетка, распухала квашнёй шляпка, на которой весь корован бы поместился, и ещё бы для деревни место осталось.
Сморгнул, и пропала поганка.
А Сила вовсе ничего не заметила. Глаза закрыла, лицо серое: пусть хоть десять раз над охраной главная, и бранник, каких поискать, а всё ж девка. Ваньке даже обнять её захотелось, утешить.
Утешишь такую, как же. Будто почувствовала, сверкнула чёрным глазом:
– Ворочаемся.
Уходили-то трое за одним, а вернутся вдвоём. Ларец, правда, отбили, да что в нём такого, в ларце этом, чтоб двух человек в лесах загубить?
Открыл Ванька крышку. Лежат в ларце прозрачные прутики с золотыми клювами, а внутри у прутиков синеется. Вынул он один – лёгонький, тоненький, еле в пальцах удержишь. Провёл клювом по ладони – остался яркий синий след. Поелозил пальцем – не стирается. Батюшки, сам себя пометил, не к худу ли?
Потом не удержался, по языку повозил. И на вкус дрянь. Ох уж, эти вещуны.
* * *
Вода, журча, бежала вдоль бортов, а Ванька с наслаждением нюхал речной воздух. Пахло свежим. Куда вкуснее, чем от козла.
Впереди из воды поднимался громадный корабль без мачт. Был он призрачно-дымным и смотрел прямо на Ваньку. В чёрной воде корабль не отражался.
– Это, дуся, Аврора. Она раньше на Неве стояла, где старый Питербурх. Стояла-стояла, а потом как бабахнет, и прямо по старой Москове. Ну, та и порушилась вся.
– Это когда большой бабах случился?
– Он и есть. А от того выстрела Аврору завернуло и по Питербурху пронесло, так что и его порушило. Ну а малые города, те тоже… как-то развалились многие… А теперь, видишь, здесь стоит. А вот куда целится? Может, в Кострому? Но для нас она безобидная, ей бы в чего покрупнее стрельнуть.
Помолчали.
– А что, книжки твои ещё один бабах обещают?
– Эх, дуся, кто ж его знает. Вот соберёт наш император всех вещунов, заставит их все книжки на свете прочитать и придумать большой бабах для… к примеру, городу Парижу. А вещуны из Парижу обратно – для Московы. И пойдёт гулять…
– А мы тогда что же?
– Мы-то? А мы – как повезёт…
Журчала вода, солнце присело на корму призрачного корабля. Казалось, что всё Ваньке только приснилось: синий вещунский эликсир, табун коняв, утонувший в болоте Чубарь, электричка с огненным хвостом, разбойник с окровавленной мордой, тяжесть пищальки в руках, сломанный зуб.
Нет, зуб точно не приснился.
– Успеть бы, – беспокоился Оззи.
Торопливо свели на берег животину, потрусили на закат, пока разбитая земля не сменилась чудным серым камнем, гладко стёсанным сверху. Тут Сила крикнула: "Стой!", корованщики слаженно спешились и выстроились поперёк дороги в ряд. Оззи прикрикнул на замешкавшегося Ваньку
– А тебя, дуся, отдельно приглашать? Да куда ты лезешь, сюда давай, по росту.
Что происходит, Ванька не понимал, а спросить казалось неудобно. Даже Скоробогат не возражал. Даже Сила молча заняла своё место в ряду, оказавшись рядом с Ванькой. Тот аж заволновался.
– Руки вытянули! – командовал Оззи. – Головы не вешать! Ноги… ноги куда?!
Воздух впереди задрожал и прорвался, как тряпка. Из прорех выходили невиданные чудища: тяжёлые и медлительные, с круглыми гладкими головами, двумя руками и двумя ногами. Они странно походили на людей, как походит ручной медведь. Или скоморох, одетый медведем.