Как грабят корованы
Шрифт:
Ванька повёл глазами. Так и есть: у девки-охранницы в руках самострел, с каким на охоту ходят, только поболе. В Ванькиной деревне с такими самострелами на уток ходили, а с этим, пожалуй, и на кабана можно. Но чтобы коняву эдак разом пристрелить…
– А говоришь, коняву не остановишь… Как зовут? – спрашивает девка.
– Ваня.
Сверкнула насмешливо глазами.
– Это ты у мамкиной юбки Ваня, а тут будешь… Джек.
Джек так Джек. Ваньке даже понравилось.
– А я Чубарь, – это чернявый вылез.
– Я
И прозвище-то у неё мужицкое, и из самострела коняве в глаз… Вот ведь шальная девка!
* * *
Корован оказался большой, в три десятка коров – до моря их своим ходом погонят, а там на корабль и в Анхлию на мясо. Телеги с поклажей – горшки там всякие, матрёшки, балалайки. Видать, анхличанам своих балалаек не хватает. Ну там холсты ещё, побрякушки из цветных камушков – эдакие и в Ванькиной деревне низали. Бутылей целая телега: не то бражка, не то вещунское какое зелье.
Хозяин корована Скоробогат был здоровенный угрюмый детина. Трусил впереди на громадном, под стать себе, лохматом козле, и сколько Ванька видел, разговаривал только с Силой, а других будто вовсе не замечал.
Сказать по правде, и прочие корованщики общаться не спешили. Разве что, "ты держись слева, а я справа", вот и весь разговор. Ну или "иглы не найдётся ли у кого, подпругу зачинить, порвалась, холера".
А жаль, Ванька-то любитель байки слушать. Ну да ничего, вот от Московы отойдут, глядишь, на привале разговорятся ещё. Ему и так было, чем заняться.
Вот, скажем, ездовой козёл. На козлах ездить Ванька, понятно, умел, но чтобы так – целый день тряской рысцой – да у этих корованщиков, должно быть, зады чугунные! И спину ломит, и ноги сводит, и ходишь потом, как кондратием хваченный.
Да ещё и пищальку ему посулили затынную. Ежли налетят лихие людишки, тут же телеги в круг, борта поднять – и выйдет у них вроде крепости. Ванька ехал, а про себя повторял, куда телегу ставить, да откуда дробь брать, да чем фитиль палить – а то ведь с непривычки перепутаешь всё.
Народец кругом, сразу видно, бывалый: у каждого куртка кожаная с железными бляхами, не всякая стрела пробьёт. Даже на козлиной сбруе бляхи. А ещё шлемы у корованщиков железные с гнутыми рогами. Один Ванька без шлема, да еще Чубарь – новенькие потому что. И не викинги.
Это ему дедок рассказал про новугородских викингов. Ехал дед посреди корована на телеге, как барин, был плешив, но с такими мохнатыми бровями, будто те собрали все недостающие волосы с головы. Лохмотьев на нём было столько, что дед походил на куклу, что сажают на чайник.
Ванька ему сразу глянулся.
– Ты зачем, дуся, в корованщики подался?
– Я Ваня. То есть Джек.
– Джек – это да… А меня кличут старым Оззи. Так зачем же ты, дуся, подался в корованщики?
Ванька и рассказал ему про солнечную Лапландию. А чего ему скрывать, не злодейство ж какое умышляет.
Лапландия, говоришь… Солнечная, говоришь, – дед сощурился, словно уже сидел на берегу тёплого моря. – Мечтатель, значит?
– Я-то? – растерялся Ванька. – Наверно.
– Эт хорошо.
Сила тоже без шлема, и одежонка на ней попроще. Видать, спесь такая: я, мол, и в простой одёже всех вас круче. И не козёл у ней, а коза: жилистая, под стать хозяйке, один глаз бельмом заплыл, один рог надломан – зверь, а не коза.
Чубарь к ней в первый же день подъезжать начал: мол, что это такая красавица в корованщики подалась, да как, наверное, ей тут тяжело от ухажёров отбиваться – обычную, в общем, околесицу нёс. Сила его слушала-слушала, серьёзно так, а после легонько приложила чубарьего козла хлыстом. Козёл шарахнулся, и разомлевший от собственного голоса Чубарь кувырком полетел в канаву.
Крутая девка. Ванька бы к ней по-глупому не совался.
Ежли по уму рассудить, должны были Ванька с Чубарем подружиться: ведь и коняву вместе побороли, да и новички оба в короване. Ан нет, Чубарь держался поодаль, видать, не было ему от Ваньки проку, а сам Ванька никак не мог забыть, что тот ему деньги за поддавки сулил. Так и ехали: Чубарь на Силу пялился, Ванька упорно от неё глаза отводил, викинги молчали, а Скоробогат маячил впереди. Один только Оззи, который был вроде давешнего сказочника – такой же любитель поговорить, кормил Ваньку байками.
– Наши викинги новугородские, а бывают ивановские и ещё какие-то, но эти далеко живут. К каждому викингу, дуся, своя валькирья приставлена, вроде девки с крыльями, махонькая такая, с ворону. Их так и испытывают: дают жбан мухоморного отвара, а потом велят глядеть во все глаза. Увидел валькирью – значит, настоящий викинг.
– И зачем она, валькирья-то?
– О, дуся, это такая нужная тварюшка. Она в бою от викинга стрелы отводит, вот, правда, с картечью ей справиться тяжело. Предупреждает об опасности, вселяет геройский дух, находит верный путь, если заблудился. Кое-кто пишет, что ещё и по-женски ублажает, но, думаю, враки: много ль с неё проку, с малявки такой.
Когда Оззи не рассказывал, он читал. В его лохмотьях прятались чудные книги: маленькие и, сразу видно, старые, а написаны – буковка к буковке. И чернила не выцвели вовсе. Чудеса.
Ванька неграмотным не был: своё имя мог написать и по складам разобрать "Премудрого императора" или "Коняву-разбойницу", но от таких крохотульных буковок в глазах у него начинали прыгать мушки, и слёзы текли. А Оззи мог целыми днями водить носом по строчкам, и ничего.
Ванька его как-то спросил:
– А тебя почему Оззи кличут.