Как Из Да?леча, Дале?ча, Из Чиста? Поля...

Тимофеев Сергей Николаевич

Ну, трогать пора, на подвиг богатырский. Взобрался Алешка на коня, потянул поводья и как-то вдруг такую удаль внутри себя ощутил - удержу нету. Зверя неведомого одолеть - да хоть с десяток! Подать их всех сюда, сколько ни есть... Куда ехать - не знает, ан это и неважно. Пока - к берегу озера, а там по берегу, пока кого не встретит. Так дорогу и отыщет. Язык - он до Киева доведет. Только так далеко ему ехать не надобно. Неподалеку где-то Скимен лютует. Ничего, недолго осталось...

Поначалу Алешка думал со зверя шкуру спустить, отцу-матери привезть. Потом образумился. В ошейник его, нехай двор сторожит. Еще чуть спустя - как-то уже и не об звере

думаться началось. Мало того - ветки хлещут, так еще и то место, которое в седло упирается, побаливать начало, с непривычки. Слезть пришлось, в поводу коня вести, ан легче особо не стало. В доспехе непривычно, хоть и как влитой. Еще и есть хочется. Он ведь, как из дома пошел, поутренничать не догадался. Квасу хватанул - тем и поутренничал. Воды кругом - хоть залейся, а ни зверя, ни птицы - не видать. Стрелок из него, конечно, не то, чтобы совсем уж аховый, однако ж и не вполне ловкий. В корову с двадцати шагов точно не промажет, а вот в зайца с пяти, даже если за задние лапы к пню привязать, это ведунья надвое сказала... Да и какие тут зайцы? От озера особо не уйдешь, чтоб не потеряться ненароком, а местность тут все более болотистая. Не топь, конечно, но все равно, идешь - где мнется, а где и хлюпает.

За целый день только и видел, что цаплю. Конечно, не весть, какая добыча, ни один охотник на нее не польстится - рыбой отдает так, что мочи нет, ан голод не тетка. Достал Алешка лук, стрелки, подкрадываться стал, на беду - мало того, на дерево сухое наступил, ухнуло, подобно грому небесному, еще и нога в мох провалилась, едва удержался, чтоб не упасть. Цапля же, понятное дело, дожидаться его не стала.

Как совсем стемнело, Алешка на дерево забрался, глянуть, не видать ли где огонька. Не видать. Снова слез, прислонился к дереву, уснуть пытается. Сколько ж он за день отмахал? Это только кажется, что много, на самом же деле, лес дорогу скрадывает. А еще, не вспомнил, попросился ли у лесовика. Ежели нет, себе дороже, будет кругами вокруг одно места водить, так до седины и проходишь. Или пока звери не съедят. Хорошо хоть, у дерева попросился. А спал ли, нет, не поймешь. Больно уж голодно.

Поутру, как развиднелось, Алешка больше не за озером следит, а тропки высматривает. Хорошо бы, людьми хоженая, но ежели зверем - тоже сгодится. Не лягву же ему ловить. Этих вон сколько вокруг прыгает. Нет, чтобы зайцы... То еще удивительно, у них возле города ягодников - море разливанное, а здесь - пусто.

Солнце за полдень перевалило, когда увидел на дереве карезу. Тоже, конечно, добыча незавидная, ан ты ее попробуй, добудь. Ежели заметит, чтоб близко к себе подпустила - такого не бывает. Не заметить же Алешку, да еще коня его, про то и речи нет. Ишь, как головой вертит!.. Ан выбирать не приходится.

Опять Алешка с луком и стрелкой в обход подался. С такого-то расстояния ему хорошо бы в дерево угадать, куда там - в птицу. Крадется, дыхание затаив, только и птица не дремлет. Ждет-пождет, а потом, - раз!
– и уже на другом дереве сидит. Недалеко от прежнего, а дистанцию сохраняет. Вернется Алешка обратно, за конем, и птица вернется. То ли у нее гнездо здесь где-то, то ли надсмехается - не понять. Махнуть бы на нее молодцу рукой, только ведь выбора особого нету: либо карезу добыть, либо опять целый день голодным оставаться. Потому как иная добыча запропастилась куда-то. Не иначе, все-таки, забыл Алешка у лесовика попроситься, вот он и прогнал зверя-птицу с его дороги.

Не заметил молодец, по кустам лазаючи, как солнышко к закату клониться стало,

как темнеть в лесу начало. Упорхнула кареза, а он так ни разу и не стрельнул. Да что там стрельнул - тетиву ни разу не натянул. К тому же, озеро, в азарте охотничьем, потерял. Был ориентир один-единственный, и того не стало. Пришлось опять на дерево лезть, высматривать. Не помогло. Не видать сквозь деревья, нужно место, какое повыше, выискивать. Случаем ли, нет ли, подался Алешка в ту сторону, куда добыча его улетела. Сколько-то шел, ни о чем особенно не помышляя, и оказался возле холма лесного. Из земли камень торчит, седой весь, а за камнем - дыра, в рост человеческий.

Может, есть там кто? Зверь какой. Не тот самый, который тебя съесть может, а которого, наоборот? Алешке сейчас хоть медведя подавай, слопает, и косточки оближет. Лук со стрелкой изготовил, коня подалее отвел, сам в кустах напротив спрятался, да ка-ак метнет в дыру камень, размером со свою голову. За ним - другой, такой же. Лук подхватил, тетиву натянул, стрелка перед глазами дрожит, на дыру направленная. Выходи, ужин, на честный бой...

Не вышел ужин. Вообще никто не вышел, потому как, видать, нет там никого. И шуму никакого, кроме как от камней брошенных, тоже не было.

Выждал немного, только лук опускать начал, как вдруг слышит позади себя:

– Что ж это ты, молодец, камнями-то бросаешься? Так ведь и прибить недолго...

Алешка от неожиданности ажно подскочил и пальцы разжал.

– Вот-вот, я и говорю... А ежели камнем не попал, так стрелкой...

Повернулся Алешка на голос, глянул, старичок перед ним. Аккуратненький такой, ровно гриб-боровик. В одной руке - палка суковатая, в другой - корзинка с травами.

– Нешто тебя так учили в гости захаживать, чтоб наперед себя камни в дом швырять?..

– В дом...
– смущенно пробормотал Алешка.
– Кто ж знал, что это дом? Иду мимо, вижу - пещера, думал, может, зверь там какой... лютый...

– Коли средь зверей поискать, так лютей человека, пожалуй, и не отыщешь. Ну, заходи уж, коль мимо шел.

И в эту самую пещерку идет. Только Алешка на всякий случай подзадержался и внимательно его с головы до ног обсмотрел. Мало ли, лапти не так обуты, или другое что... Да нет, вроде на человека похож. Волхв, наверное, раз один в лесу поселился, и никого не боится.

Подхватил свою стрелку, что в земле торчала, сходил, коня привел, и только уж потом за старичком прошел.

Думал, пусто в жилище окажется, ан прогадал. Стол, по крайней мере, имеется. А на столе - угощенье нехитрое, зато обильное. Чего ж больше тому пожелать, у которого два дня маковой росинки во рту не было?

Не успел старичок отведать хлеба-соли пригласить, как Алешка уже за столом оказался. Придвинул, что поближе стояло, и ну метать без разбору, что под руку попадается. Одна миса опустеет, другую тянет. Из кувшина водицы ледяной хлебнет, и снова мечет. Он, правду сказать, и так-то был поесть не из последних, а уж оголодавши-то, за семерых сойдет.

Старичок же только улыбается да подкладывает.

Алешка же, спустя время, так облопался, не то, чтобы встать, рукой-ногой пошевелить не может. Погрузнел, тело ровно каменное стало. А еще - глаза закрываться стали, сон наваливается - спасу нет.

– Ты бы, молодец, хоть на лавку прилег, - старичок говорит.
– Вон там, - и головой кивает.

– Погоди ужо, - Алешка бормочет, а у самого сил ну совсем никаких не осталось.
– Вот сейчас подымусь, оболокусь, да уж как-нибудь доволокусь...