Как изгибали сталь. Часть 1
Шрифт:
– А чего сделаешь, командовал снабжением, вместе с продуктами боеприпасы везём, медикаменты, ложки, вилки, обмундирование и горюче-смазочные материалы, а обратно раненых и убитых. Для душманов мы такая добыча, что не проходило ни одного рейда, чтобы к нашим с боем не приходилось прорываться. Что эти ордена? Пять раз по госпиталям валялся с ранениями. Война давно кончилась, а как когтями вцепилась. Смотрю на бывших дружков, кто в олигархах, кто в бандитах, они и на войне такими же были: кто о деньгах думал, а кому кровушку пролить одно удовольствие. Со дня на день приказ на увольнение жду. Пойду в бизнес, а ты меня знаешь, если работать, так работать, и пусть только кто попробует встать у меня на дороге, я пальцы растопыривать не буду. Рад видеть. Заходи почаще. Один пить не могу, с кем попало, не буду, а ты человек спокойный, да ещё и знаешь, как меня утихомирить можно. Пока.
Пока, Толик. Время лечит. Но частный бизнес - это тоже война, и война беспощадная. Будь таким, каким ты был всегда. Только ой как трудно тебе будет.
Когда я сделал отцу орденские планки на утерянные нами в детстве награды и упросил, чтобы он их надел на праздничный костюм в День Победы, то все соседи и работавшие долгое время с ним люди изумились:
– Иван Семёнович, да ты оказывается у нас самый заслуженный ветеран.
Даже сейчас, после шестидесятипятилетнего юбилея Победы, у фронтовиков только одни разговоры о минувшей войне. А о чём ещё говорить людям, у которых война отняла самые лучшие годы, не дав взамен лучшей жизни?
Мой отец всегда говорил:
– Война - это такая грязь, о которой даже не хочется вспоминать.
Возможно, это он был такой, зато других рассказов о войне я наслушался предостаточно. Объективной оценки Отечественной войны до сих пор не сделано и вряд ли её кто-то будет делать до тех пор, пока жив последний участник этой войны.
Раньше в СССР выпускались и юбилейные медали, но сейчас историю, как обычно, начали писать с чистого листа, юбилеев вообще не осталось и, вероятно, в ближайшее время не предвидится, как и юбилейных медалей, которых не стало с тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года. Так всегда бывает, когда к Верховному главнокомандованию приходят "пиджаки".
Прослужил человек в армии лет двадцать-тридцать, должностей, подлежащих награждению государственными наградами, не занимал, честно исполнял свой долг, не был ранен, амбразуру дота собой не закрывал, самолётов не сбивал, а надел на праздник свой мундир и:
"На груди его могучей,
Болтаясь в несколько рядов,
Одна медаль висела кучей,
И та за выслугу годов".
Сейчас, правда, медали в форме государственных наград стали выпускаться всеми организациями, у которых есть деньги, даже какое-нибудь жилищно-коммунальное управление (ЖКУ) может выпустить медаль в связи с пятой годовщиной образования ЖКУ на пятиугольной колодочке государственного образца с цветной орденской лентой.
Недостаток того, что упустило государство, с лихвой восполняют предприниматели. На то они и предприниматели, чтобы предпринимать действия по заполнению пустующих ниш для получения прибыли. И в разворотливости им не откажешь. Сейчас в привокзальных киосках можно купить столько "наград", что диву даёшься изобретательности изготовителей знаков и значков по всем поводам воинской службы в любом роде войск.
Иногда посмотришь на иконостасы ветеранов и действующих офицеров и поражаешься тому, что рядом со знаками отличия, утверждёнными государством, висят медали, изготовленные по заказу коммунистической партии, постоянно действующего Верховного Совета СССР под руководством госпожи Умалатовой, Советов ветеранов различной тематики и прочее, и прочее. Ордена адмирала Кузнецова, генсека и председателя КГБ Андропова, председателя ВЧК Дзержинского, медали и ордена российских императоров...
В тысяча девятьсот пятьдесят пятом году в возрасте пяти лет я попал под машину и сломал ногу. Бежала ватага ребят по узенькому тротуару и при проезде мимо нас автомашины несколько человек столкнулись друг о друга. По одному из законов Исаака Ньютона меня отбросило к заднему колесу машины. Двойное сальто, и я лежу на асфальте. Открываю глаза, водитель выходит из кабины.
– Ну, - думаю, - сейчас влетит.
Встаю, делаю два шага и падаю. Остальное всё в темноте. Но я отвечал на все вопросы и защитил дяденьку-шофёра, который меня видеть никак не мог. Потом он приходил ко мне в больницу вместе со своей семьёй, а я никак не мог понять, чьи это родственники приходили меня проведать.
Лечили меня в маленькой поселковой больничке на крутом берегу реки. Часто мама моя со мной сидела и что-нибудь рассказывала. По тем временам она была образованным человеком с семью классами образования. Об уровне того образования может говорить и тот факт, что в средней школе изучался такой предмет как логика. Кто-то слышал о таком предмете в нашей современной средней школе? В тысяча девятьсот пятьдесят пятом году она не была доросшей до этого, а при сегодняшней реформе образования об этом лучше и не заикаться.
Однажды в больнице ей попался в руки отрывной календарь за тысяча девятьсот пятьдесят пятый год, и она читала его мне, как говорится, "от корки до корки". Где-то в третьем заходе я начал её останавливать и просил читать дальше, так как это уже помню. А ну-ка, расскажи. Пожалуйста. Изумлённая мама поделилась этим с лечащим врачом Ларисой Петровной. Та пришла проверить. Открывает наугад календарь и спрашивает: "Кто это?". Пятилетний мальчик отвечает: "Никита Сергеевич Хрущёв, Председатель Совета Министров СССР, Первый Секретарь Центрального Комитета Коммунистической Партии Советского Союза". "А это кто?" "Долорес Ибаррури, председатель Коммунистической партии Испании". Ещё и ещё. Безошибочно. С детства в память накрепко врезались фамилии Ворошилов, Будённый, Булганин, Шверник, Поспелов, Маленков, Каганович, примкнувший к кому-то Шепилов и другие. Сейчас мне и самому в это трудно поверить, но специально приезжал профессор из области посмотреть пятилетнего уникума, который "знает в лицо" всех руководителей партии, правительства и выдающихся людей тысяча девятьсот пятьдесят пятого года.
Пролежав два месяца в гипсе, я разучился прямо стоять. Поднимут меня с кровати, поставят под углом к стенке, и я пошёл. Вестибулярный аппарат восстановился быстро, и я снова стал прямоходящим (homo erectus). Отец сделал мне маленькую спецстальную полированную тросточку и я, "как денди лондонский", стал ходить в гости в соседние палаты. Оказалось, что я единственный пацан во всей больнице. Через двадцать и тридцать лет я встречал людей, лежавших вместе со мной в больнице, и мы общались как старые друзья. Правда одна, уже в возрасте матрона, всегда краснеет при встрече. Молодой штукатур, упавшая с лесов, научила пятилетнего мальчишку частушке:
"Вилки-носилки,
Топор-молоток,
Попросил я у милки,
Сказала - короток".
Хорошо, когда ничего не понимаешь. Ни один взрослый не остановил меня, улыбались. Моя мать поступила более педагогично. Треснула по затылку, сказала:
– Ещё раз услышу, язык вырву.
Перелистнула страницу.
Летом мы бегали на реку. Почему бегали? Да просто дети в то время не ходили, а бегали. Если будешь ходить, то никуда и не успеешь. Городок наш стоит на слиянии двух рек. При проведении дноуглубительных работ были намыты большие пляжи и места для купания с неожиданными ямами. Купались, загорали, бывало, и тонули, рыбачили на отмели с помощью полулитровой или литровой банки. В жестяной крышке прорезаешь дыру, края загибаешь внутрь, снаружи крышку обмазываешь размягчённым слюной хлебом и снасть готова. Вроде бы и ерунда, но за пару часов мы налавливали по двадцать-тридцать рыбёшек и приносили их домой жарить. Вкус изумительнейший.