Как много в этом звуке…
Шрифт:
И в ту ночь с сопок наплывало и охватывало улицы состояние прошлого, тех давних времен, когда медведи безбоязненно захаживали в долину, а беглые каторжники дичали и мерзли в окрестных лесах. Наверное, от каторжников и дохнуло на Сашку чем-то крамольным, запретным, и охватили его противоправные желания.
Нет-нет, я не оправдываю ночных грабителей, просто это Сашкино предположение. Когда он все это излагал, ему было далеко не до шуток — мы сидели в коридоре суда, и нас вот-вот должны были пригласить в зал. Его — в качестве обвиняемого,
Так вот, похрустывая весенними ночными лужицами, Сашка направился прямехонько к гостинице. Он долго стучал в закрытую дверь, пока не проснулась дежурная, спавшая на раскладушке.
— Фамилия? — спросила она, приподняв голову.
— Сидоров, — ответил Сашка первое, что пришло на ум.
— Совести у вас нет, Сидоров, — покряхтела дежурная. Она долго поднималась, терла пухлое лицо ладонями, постанывала — уж очень, видно, сон был сладок. — Эх, гражданин… Совести, говорю, нет!
Она первая назвала его гражданином, еще не зная, что скоро такое обращение к нему станет привычным.
— Спасибо, мамаша, — поблагодарил Сашка. — Спите спокойно. — И он быстро прошел мимо конторки администратора, мимо теплой еще раскладушки дежурной, мимо газетного киоска. Поднявшись на второй этаж, Сашка тронул одну дверь, вторую, третью. Четвертая оказалась незапертой. Поколебавшись, он протиснулся в номер. Из комнаты доносилось благодушное посапывание. Сашка шагнул вперед, на залитое лунным светом пространство. Постоял. Никто не проснулся. Ни я, ни мой сосед Толик. Не раздеваясь, Сашка осторожно прилег на свободную кровать. Луна светила ему прямо в лицо. На улице от этого света хотелось побыстрее скрыться, а здесь, в номере, он лишь приятно тревожил.
Прошло около часа. В номере слышалось все то же умиротворенное дыхание. Тогда Сашка поднялся, выбросил в форточку первое попавшееся пальто, сунул за пазуху шапку с вешалки и вышел. В коридоре суда, когда ему незачем было скрывать что-либо, он не смог объяснить, зачем взял пальто и шапку. Во всяком случае, в наших карманах он мог бы найти кое-что поинтереснее. «Уж очень беззаботно вы спали…» — сказал он. Но это было потом, через месяц. А в ту ночь, спустившись в вестибюль, он снова разбудил дежурную.
— Мне нужно на вокзал. Скоро отходит мой поезд.
— А поднимались зачем? — подозрительно спросила дежурная.
— Документы нужно было взять.
— Вас выписать?
— Нет, я к вечеру вернусь. — Сашка сообразил, что, если бы ответил иначе, ему пришлось бы отвечать еще на кучу вопросов. Он помог дежурной запереть дверь, прижав ее снаружи, махнул рукой и свернул за угол, чтобы подобрать пальто.
Он рассказывал потом, что не нужны ему были ни пальто, ни шапка. Сашка работал механиком в аэропорту и почти круглый год ходил в роскошной кожаной куртке, о которой мечтали все, у кого ее не было, — охотники, рыбаки, туристы, да и я в том числе.
— Понимаешь, — говорил он, — как выпью, будто блажь находит —
У Сашки было смуглое худое лицо, черные прямые волосы и немного обиженный взгляд, какой бывает у человека, который говорит чистую правду, а ему не верят. Рассказывая в коридоре суда о своих похождениях, он смущенно улыбался и мял, мял в руках опустевшую сигарету.
Как бы там ни было, но утром я оказался без пальто. Это было тем более печально, что за окном валил густой весенний снег, он шел весь день, потом всю ночь, и было в его неслышном падении нечто возвышенное. А проснулся я оттого, что кто-то большой, розовый и пыхтящий ходил по комнате и бормотал не то недовольно, не то озадаченно. Это был Толик, сосед по номеру.
— Ты брал мою шапку? — спросил он, едва я открыл глаза.
— Она мне мала.
— Это ничего не значит. Мне, например, мало твое пальто, но его я тоже не вижу. А на улице идет снег. А завтра будет буран.
— По радио передавали?
— Передадут, — хмуро заверил Толик.
Он, видимо, был уверен, что беда не приходит одна и что, начнись сегодня оттепель, кража вообще потеряла бы всякий смысл. А чтобы мы могли ее оценить по достоинству, неизбежно должны посыпаться тайфуны, бураны, циклоны, ураганы.
Я прошлепал в прихожую, убедился, что пальто действительно исчезло, и вернулся в комнату. Округлой массой у окна светился Толик. Одна его рука была на бедре, второй он обхватил подбородок — думал.
— А между тем, — медленно проговорил он, — может статься, что все к лучшему.
— Не понял.
— Ты знаешь, какого черта я здесь сижу? Жду преступления.
— Опять не понял.
— Адвокат я, дошло? Ад-во-кат. Но без практики. Мне нужно дело, на котором они могли бы испытать меня и принять в свою теплую компанию. Адвокаты. Сечешь? То, что я окончил институт, прибыл сюда по их же вызову, еще ничего не значит. Они хотят посмотреть на меня в деле.
— Ишь ты! — Это единственное, что я смог произнести.
— Каждое утро я узнаю, где что случилось, где какая драка произошла, кто у кого что украл, кто за что кому морду набил, почему муж с женой поругался, за что директора магазина… И так далее.
— По-моему, ты производишь очень благожелательное впечатление, — уважительно сказал я, глядя на него с подушки. — И достаточно внушительное. Я бы тебе доверился.
— Ты хочешь сказать, что я достаточно толст? — Толик обиженно заморгал светлыми ресничками и выпятил сочную нижнюю губу. — Вот смотри. — Он повернулся ко мне спиной. Под левой лопаткой зиял круглый шрам.