Как мы бомбили Америку
Шрифт:
— Что случилось?
— Георгиас… — только и вымолвила толстуха и снова принялась плакать.
— Что с ним случилось?!
— Успокойся, — Юкка погладил официантку по спине. — Успокойся.
— Я толком ничего не знаю… говорят Георгиас… ночью он сидел с Папсом, как обычно… он его задушил, потом устроил стрельбу и… — раздался выстрел, лай прекратился. Женуария чуть не потеряла сознание.
— Узнай что-нибудь, а я пока с ней постою, — попросил меня Юк.
Я протолкнулся к офицеру полиции, который убирал пистолет в кобуру. Парень из «скорой» оттаскивал мёртвого Ахилла, за которым тянулся красный след.
— Сэр, я здесь работаю, объясните, пожалуйста, что произошло?
— Этот мужик, Георгиас Са… Саво… — полицейский не мог выговорить сложную греческую фамилию.
— Савопулос, — подсказал я.
— Савопулос, ночью задушил своего тестя мистера…
— Знаю, дальше что было?
— Потом он напился в баре, орал, что прикончит любого, кто притронется к его дочери, есть свидетели. Потом в бар пришла его дочь, мисс Лица Саво… Санопулос. Мисс Са… тьфу, которая явно не рассчитывала встретить в баре папашу. Очевидцы говорят, что он буквально взбесился из-за того, что она вышла вечером из дома без его разрешения. У них был страшный скандал, он затолкал её в машину и повёз домой. Полиция не вмешивалась, это уважаемое семейство. А про тестя мы ещё не знали.
— Что с его дочерью?! Что с Лицей?!
Полицейский обиделся.
— Вы попросили рассказать, я вам рассказываю всё по порядку. Могу не рассказывать!
— Извините, сэр, рассказывайте, пожалуйста!
— Дома мистер Георгиас Салопулос сцепился с женой миссис Олимпией Самолопулас. У них началась перебранка и он… он её застрелил. Судя по всему, на крики прибежал брат жены, мистер Лаки… — полицейский начал рыться в блокноте. Видать, новичок, наших греков в Вильямсбурге знали все.
— Лаки Папарис! Дальше!
— Мистер Георгиас Савалопулос уложил мистера Лаки Панариса выстрелом из ружья. По свидетельствам соседей, в ходе перестрелки погибла жена мистера Пакариса миссис Олимпия Пакарис, а сам Георгиас был ранен…
Неожиданно в доме Бельмондо раздался выстрел, а за ним целая очередь. Толпа завизжала и присела. Офицер схватился за кобуру.
— Это внутри!!! Внутри домов!!! — кричал один из пожарных. — Патроны рвутся!
Как бы откликаясь, стрельбой ответил дом Лаки и Олимпии. Очередями и одиночными. Пистолетные, винтовочные, разных калибров… Даже после смерти хозяев стволы не прекращали соревнование за первое место.
— Похоже, оружия у них было навалом, — удивлённо высказался офицер, придерживая фуражку.
— Много было оружия… — подтвердил я: — Что произошло после смерти Лаки и Олимпии?
— Толком не ясно. Сначала мистер Са, вы понимаете о ком я, поджёг дом Лаки и Олимпии, потом ресторан и часть мотеля. А ещё мотоцикл. Чем ему мотоцикл не угодил, ума не приложу. Вероятно, у него закончился бензин в гараже, а то бы он спалил весь город, — предположил офицер и утёр платком пот со лба. — Затем он заперся в своём доме с дочерью и поджёг всё изнутри.
— Что с ними?! Они живы?!
— Мы приехали, когда пожар только начался… Оттуда доносились крики девушки, но когда мы попытались освободить её, этот псих открыл стрельбу. Он кричал… — офицер сверился с блокнотом. — Он кричал: «Я спасу тебя! Я никому не позволю к тебе прикоснуться»! И ещё что-то на непонятном языке, возможно, на греческом. Мы не стали рисковать своими людьми, он так палил, что из стен куски вылетали! — офицер описывал стрельбу Бельмондо с восхищённой горячностью.
Рухнула крыша. Во все стороны полетели снопы искр. Мы отскочили.
Я обратил внимание на старый «Кадиллак», стоящий на другой стороне дороги. Приподняв занавеску, из заднего окошка за происходящим наблюдала донна Роза. Её глаза были, как обычно, колючи и цепки. До неё Бельмондо добраться не успел — именно эту ночь старуха провела в госпитале, плановое обследование.
Я увидел Джерри и Робин.
— Он сошёл с ума, бедняга… вчера Лаки проболтался, что просматривал кассету с камер слежения… — всхлипывала Джерри.
— И что?
— Георгиас воровал пиво из холодильника! Из ресторана своей жены!
Подошёл Юкка.
— Пошли отсюда.
— Может, помочь чего… — замешкался я.
— Чем тут поможешь…
— Постой! А Мишель! Что случилось с Мишель?! — официантки, полицейские, все оживились. Оказалось, что никто не знает где она. Наверное, воспользовавшись переполохом, Мишель сбежала. Осуществила свою мечту.
Мы плелись обратно, мимо горящего крыла мотеля. Пожарные рвали крючьями двери комнат и направляли внутрь плюющийся пеной брандспойт. Одна из дверей не подавалась, мы остановились посмотреть. Эта была комната триста семь. Но вот бравые молодцы справились и с ней.
— Помнишь ту тёлку… с сиськами?
— А мамин звонок, когда она мне втык устроила за ночную работу!
— Кулон…
Я вспоминал разговор с Мишель…
Пожарные ринулись внутрь, орудуя крюками и пенной струей.
— Конец волшебной комнатке.
Мы переоделись в одежду, в которой прибыли сюда два месяца назад. Больше нас ничего не держало. Мы направились к автобусной станции. Транспорт на Нью-Йорк с пересадкой в Балтиморе отходил через полчаса.
В зале ожидания молодая негритянка спросила:
— Куда едете?
— В Нью-Йорк.
— Как бы я хотела поехать в Нью-Йорк.
Мы тряслись в ночном автобусе. Одни пассажиры сменялись другими. На вокзале в Балтиморе не горели первые три буквы, получалось «тимор». Всю дорогу мы не разговаривали друг с другом и приехали в Нью-Йорк ранним утром.
Гуд бай, Америка
Город стал другим. Свеженькую куртизанку Холли Голайтли изнасиловали, изуродовали, а её любимого кота освежевали у неё на глазах. Тротуары, окна, машины покрывал слой серой липкой пыли. Господь вытряхнул свой пылесос прямо на Манхэттэн.